Страница 32 из 56
Во время ужина меня не покидало чувство некоторой тревоги. Я старался поддерживать оживленный разговор, протекавший за столом, но что-то в глубине сознания не давало мне покоя. Не могу сказать, что я связывал оба таинственных звонка с Лорой и ее отсутствием на сеансе в этот день, но они, безусловно, имели какое-то отношение к переживаемым мною неясным чувствам. Во всяком случае, когда телефон снова зазвонил (в этот момент мы пили кофе), я сам бросился к нему, чтобы ответить.
— Алло? — сказал я. В ответ я услышал какой-то булькающий, гортанный звук голоса, который я не могу сравнить с чем-либо мною слышанным. Безусловно, это был человеческий голос; было слышно, что кто-то будто бы задыхается; но в то же время в нем было что-то звериное. Он издал ряд бессмысленных, но настойчивых звуков.
— Кто это? — спросил я более требовательно.
После некоторой паузы я услышал первый слог имени, произнесенный с большим трудом.
— Лора! — сказал я. — Где вы находитесь?
Снова пауза, за которой последовал судорожный вдох, и как будто бы через пустую трубку она выдохнула: «Дома...»
— Что-нибудь случилось?
На этот раз получилось лучше.
— Я ем.
— Как долго?
— ...Не знаю.
— Как вы себя чувствуете? — сказал я, чувствуя всю абсурдность этого вопроса, но беспомощно соображая, что бы еще сказать.
— Ужасно... Ни-че-го — не — оста-лось... Хо-чу-есть...
Я лихорадочно соображал. Что я могу сделать? Что вообще можно было сделать?
— Помогите мне, — сказала она, и я услышал стук выпавшей из ее рук трубки.
— Лора! — прокричал я. — Подождите! — Но связь была прервана, и слова прозвучали эхом у меня в ушах. Я быстро повесил трубку и стал просматривать телефонные справочники в поисках ее номера. Затем набрал номер. После паузы я услышал пронзительный звонок ее телефона. Он настойчиво звенел снова и снова, но ответа не было.
Я понял, что должен делать. Извинившись перед гостями, я взял машину и поехал к дому Лоры. По пути я думал о том, что бы сказали некоторые из моих коллег по поводу того, что я собираюсь предпринять. Без сомнения, они бы ужаснулись такому нарушению ортодоксальной процедуры и заговорили бы со знанием дела о «контртрансфере», о моей «тревоге» по поводу «выходок» Лоры. Ну и бог с ними. Для меня психоанализ — это искусство жизни, которое требует от практикующих его больше, чем просто изобретательное использование своих мозгов. Здесь участвует также и сердце, и в некоторых случаях искренние человеческие чувства должны брать верх над ритуалами и догмами ремесла.
Я нашел в вестибюле почтовый ящик с именем Лоры и бросился по ступенькам ко второй двери. Перед дверью я остановился и, приложив ухо к металлической обшивке двери, стал прислушиваться. Но ничего не было слышно.
Я нажал кнопку. Где-то внутри зазвенел звонок. Прошла минута нетерпеливого ожидания. Я снова стал звонить, усиленно нажимая раз за разом кнопку. К двери по-прежнему никто не подходил. Наконец я схватил ручку одной рукой и ударил в дверь ладонью другой. В последовавшей тишине я услышал тяжелый стук чего-то упавшего на пол. Затем послышались шаркающие шаги.
Я приложил рот к щели между дверью и рамой.
— Лора! — прокричал я, — Откройте дверь!
Внимательно прислушиваясь, я услышал что-то похожее на всхлипывания, какие-то слабые стоны, а затем голос медленно произнес: «У-хо-ди-те».
Я с силой рванул ручку двери.
— Откройте! Дайте мне войти!
Ручка повернулась, и дверь открылась. Я толкнул ее, но она поддалась лишь на расстояние цепочки. В полутемном коридоре, на фоне темной глубины квартиры, выделялось что-то белое. Это было лицо Лоры, которое быстро отпрянуло.
— Уходите, — сказала она глухим голосом.
— Нет.
— Пожалуйста!
Она нажала на дверь, пытаясь снова ее закрыть, но я поставил ногу на пороге.
— Уберите сейчас же эту цепочку! — сказал я со всей строгостью и убедительностью, на которые только был способен.
Цепочка соскользнула, и я вошел в квартиру. В комнате было темно, и я с трудом мог различить неясные очертания лампы и мебели. Я двинулся вдоль стены, пытаясь нащупать выключатель. Прежде чем мои пальцы нашли его, едва различимое пятно сбоку от меня, которым была Лора, метнулось в другую комнату.
Наконец я нашел выключатель. В неожиданном и резком свете я осмотрел комнату. Она была заполнена мусором. Повсюду валялись засаленные листки бумаги, порванные пакеты, пустые бутылки, открытые консервные банки, разбитая и грязная посуда. На полу и на столе поблескивали довольно большие лужи. Все было усеяно остатками еды — крошками, обглоданными костями, рыбьими головами, кусками непонятно какой пищи. Комната выглядела так, словно в нее вывалили контейнер с мусором. Стояло невыносимое зловоние, которое все усиливалось.
Я с трудом справился с поднимавшейся волной тошноты и поспешил в другую комнату, в которой скрылась Лора. В луче света я увидел смятую кровать, на которой подобным же образом был нагроможден разного рода мусор. Наконец в углу я разглядел сжавшуюся фигуру Лоры.
У входа я нашел выключатель и нажал его. Когда зажегся свет, Лора спрятала свое лицо и прижалась к стене. Я подошел к ней и протянул ей руки.
— Вставайте, — сказал я.
Она усиленно замотала головой. Я наклонился и поднял ее на ноги. Ее пальцы по-прежнему закрывали лицо. Так мягко, как только мог, я убрал их. Затем я отступил на шаг и взглянул на Лору. Мне никогда не забыть того, что я увидел.
Самое тяжелое впечатление производило ее лицо. Оно было подобно церемониальной маске, на которой какой-то вдохновенный маньяк изобразил все возможные пороки плоти. На нем были нарисованы злоба и обжорство, похоть и жадность. Казалось, порча сочится изо всех пор, широко раскрывшихся на туго натянутой коже.
Я моментально закрыл глаза при виде этого призрака воплощенного разложения. Открыв их, я увидел слезы, ручьем лившиеся из тех впадин, где должны были быть глаза. Словно загипнотизированный, я смотрел, как они стекают по оплывшим щекам и падают на халат. И только в этот момент я наконец увидел ее!
На Лоре была надета ночная рубашка из какого-то простого материала, которая свободно спадала от завязок на ее плечах. Первоначально белая, она теперь была покрыта жирными и грязными пятнами — свидетельствами происходившей оргии. Но я почти не замечал запачканной одежды, ибо мое внимание приковало к себе место пониже талии, шарообразно выдававшееся вперед так, словно бы Лора была беременна.
От невероятности увиденного у меня перехватило дыхание — моя рука автоматически потянулась туда, где вспухла ее ночная рубашка. Пальцы натолкнулись на что-то мягкое, легко поддавшееся под их давлением. Я поднял глаза и вопросительно посмотрел на эту карикатуру человеческого лица. Оно искривилось в то, что я принял за улыбку. Рот открылся и закрылся, силясь найти форму для нужного слова.
— Ре-бе-нок, — сказала Лора.
— Ребенок? — повторил я. — Чей ребенок?
— Ре-бе-нок Ло-ры... Смо-три-те.
Пьяным движением она наклонилась и взялась за кайму рубашки. Медленно потянув ее вверх, она подняла руки высоко над головой. Я посмотрел на ее открывшееся тело. Там, куда ткнулись мои пальцы, длинными полосами клейкой ленты была прихвачена подушка.
Лора опустила рубашку. Покачиваясь, она расправила ее в выдававшемся месте.
— Видите? — сказала она. — Так — будто по-настоящему.
И она снова закрыла руками лицо. Ее плечи затряслись от рыданий, и сквозь пальцы полились слезы. Я отвел ее к кровати и сел на краешек рядом с ней, пытаясь, пока она плакала, как-то привести в порядок свои растрепанные мысли. Вскоре она прекратила плакать и открыла лицо. Затерявшийся в складках рот опять открылся, чтобы произнести слово.
— Я-хочу-ребенка, — сказала она и, сонная от усталости, упала на кровать...
Я укрыл Лору одеялом и вышел в другую комнату, где, как я помнил, был телефон. Я позвонил сиделке, с которой я некогда работал и которая, как я знал, смогла бы помочь. Через полчаса она приехала. Я коротко объяснил ей, что нужно было сделать: следовало убрать и проветрить квартиру; когда проснется Лора, нужно было позвонить жившему внизу врачу, чтобы тот осмотрел Лору и порекомендовал ей лечение и диету; сиделка должна была регулярно сообщать мне о положении дел, а через два дня привести Лору ко мне. После этого я ушел.