Страница 18 из 56
Эта зависть оказалась центральным пунктом невроза Эрны. Те нападения, которые в самом начале процесса анализа она предпринимала с помощью «третьего лица» на дом, в котором жили только мужчина и женщина, были выражением ее деструктивных импульсов по отношению к материнскому телу и отцовскому пенису, который, согласно ее фантазиям, находился внутри тела матери. Эти импульсы, стимулируемые оральной завистью маленькой девочки, находили выражение в игре, где она топила корабль (свою мать) и отрывала у капитана (своего отца) «длинную золотую штуку» и его голову, которая держала его на плаву, т.е. кастрировала его тогда, когда он совокуплялся с матерью. Детали ее фантазий с нападением показывали, до каких размеров садистской изобретательности доходили враждебные импульсы по отношению к материнскому телу. Например, она превращала свои экскременты в горючее и взрывчатое вещество с целью разрушить это тело изнутри. Это изображалось в картине сжигания и разрушения дома со «взрыванием» находящихся внутри людей. Разрезание бумаги (она называла это «делать рубленое мясо» или «глазной салат») представляло собой полное разрушение родителей во время совокупления. Желание Эрны откусить мой нос и сделать «бахрому» в нем было не столько нападением на меня лично, сколько символизировало физическое нападение на пенис ее отца, как бы находящийся у меня внутри, что доказывалось материалом ее фантазий, продуцируемых в связи с этим[32].
То, что Эрна предпринимала нападения на тело своей матери с целью захвата и уничтожения не только отцовского пениса, но и фекалий и гипотетических детей, было продемонстрировано в различных вариациях «рыбного» цикла игр, который весь вращается вокруг той отчаянной, захватившей все ресурсы борьбы между «торговкой рыбой» (ее матерью) и мной в роли ребенка (ее самой). Далее, как мы уже видели, она воображала, что я, увидев, как она вместе с полицейским «вспенивала» деньги или рыбу, пыталась любыми средствами завладеть этой рыбой. Картина полового акта между ее родителями возбудила в ней желание украсть пенис ее отца и то, что могло находиться в теле ее матери. Вспомните, что реакция Эрны против этого намерения ограбить и полностью разрушить тело ее матери выражалась в страхе, который возникал после ее борьбы с торговкой рыбой, страхе, что грабительница вытащит у нее все изнутри. Именно этот страх я описывала как имеющий отношение к самой ранней ситуации опасности у девочек и как эквивалент страха кастрации у мальчиков. Можно в связи с этим говорить о связи между этой ранней тревогой Эрны и ее необычным внутренним запретом на учебу, о связи, которая встречалась впоследствии и в других случаях. Я уже указывала, что у Эрны только анализ глубочайших уровней ее садизма и раннего Эдипова комплекса позволил как-то повлиять на этот запрет. Ее сильно развитый эпистемофилический (страх знаний [Ред.]) инстинкт был настолько тесно связан с ее ярко выраженный садизмом, что защита против последнего приводила к полному отставанию по многим предметам, которые требовали от нее стремления к знаниям. Арифметика и чистописание представлялись ее бессознательному как яростные садистские нападения на тело ее матери и отцовский пенис. Они означали разрывание, разрубание на части или сжигание материнского тела вместе с заключенными в нем детьми и кастрацию отца.
Чтение же также вследствие символического приравнивания тела матери и книг должно было означать насильственное вынимание из этого тела веществ, детей и т.д.
Наконец, я хочу использовать этот случай для того, чтобы привлечь внимание и к другому моменту, который, как показал дальнейший опыт, имеет общее значение. Я обнаружила не только то, что характер фантазий Эрны и ее отношение к действительности были типичными для случаев с сильно выраженными параноидальными признаками, но и то, что причины этих параноидальных признаков и связанной с ними гомосексуальной склонности были основными факторами этиологии паранойи в целом. Замечу кратко, что я обнаружила сильные параноидальные признаки у многих детей, и это дает мне основание утверждать, что одной из важных и перспективных задач Детского Анализа является вскрытие и устранение психотических искажений личности на ранних этапах.
Теодор Райк
В 1918 году Фрейд учредил Почетную премию, которая должна была вручаться каждый год за лучшие эссе в области психоанализа, одно — по медицинской, другое — по немедицинской тематике. Первым человеком, получившим премию за эссе по немедицинской тематике, был психолог Теодор Райк, которого Фрейд назвал «нашей лучшей надеждой». С тех пор Райк, последний из оставшихся ранних близких соратников Фрейда, часто применял психоанализ к проблемам нетерапевтического характера. Его интересы охватывали литературу, философию, право. Будучи психологом и президентом Национальной Психологической Ассоциации психоанализа, Райк сыграл очень важную роль в осуществлении желания Фрейда обучать теории и практике психоанализа не только врачей.
В данной работе «Неизвестный убийца» Райк демонстрирует, как можно использовать психоанализ для понимания отношения общества, судей и присяжных к подозреваемым. Он считает, что «невиновный» человек часто приносится в жертву, а виновный остается безнаказанным из-за нашего страха увидеть свои собственные подавленные преступные наклонности.
Этот случай[33] великолепно демонстрирует уникальный литературный стиль Райка, благодаря которому он стал одним из наиболее известных писателей в области психоанализа.
Неизвестный убийца (1925)
Утром 28 октября 1886 года тело домашней служанки Джулианы Сандбауэр было найдено неподалеку от маленького ярмарочного городка Финкбруннена на юге Австрии. Оно лежало в амбаре, принадлежавшем некоему Андреасу Ульриху. На ее голове были сильные повреждения: был проломлен череп. В деревне не сомневались, что убийцей является дубильщик Грегор Адамсбергер. Сандбауэр служила у него несколько лет. Еще совсем недавно он был женат, и у него было двое маленьких детей, но, несмотря на это, Грегор завел роман с девушкой на восемь лет моложе себя, и за четыре года у них родилось четверо детей. Хотя она оставила службу, каждый день она приходила его навестить. Оба пользовались дурной репутацией: ее считали неуравновешенной, его — грубым, мстительным и вспыльчивым. Ходили слухи, что по ночам они обворовывают чужие поля. Между ними часто происходили бурные сцены, потому что женщина требовала у своего бывшего любовника денег. В воскресенье накануне убийства свидетель Ганс Бергер видел, как Джулиана уходила из дома Грегора, и слышал, как она, грозя кулаком, кричала, что донесет на него в полицию. Обстоятельства, к которым относилась эта угроза, были хорошо известны. 30 сентября 1879 года один из флигелей Грегора сгорел, и он получил три тысячи флоринов от страхового общества. В 1882 году Джулиана говорила нескольким людям, что это она подожгла флигель по наущению своего работодателя, который хотел получить деньги. Однажды вечером в 1881 году она кричала Грегору прямо на рыночной площади, где каждый мог ее слышать: «Ты заставил поджечь меня этот флигель, я украла для тебя больше 200 гульденов». Впоследствии она сказала, что была пьяна, когда это говорила, и делала так только для того, чтобы позлить Грегора, который плохо с ней обошелся. Все знали, что он ее бьет, и неоднократно видели, как он выгонял ее из своего дома палкой. Другой сосед показал под присягой, что Джулиана часто угрожала донести на Грегора за поджег. Всего лишь за неделю до убийства она говорила, что, если не получит от Грегора денег для себя и детей, то пойдет в полицию. Да и сам Грегор часто грозился убить «эту чертову бабу».
Грегор вынужден был признаться, что последние часы перед смертью она провела в его доме. Его теща, женщина уважаемая в деревне, не могла сказать о нем ничего доброго. В суде она сообщила, что вечером 27 октября двое детей Грегора прибежали к ней в комнату и сказали, что их отослала мать, так как отец ругается с Джулианой. Она, кажется, даже слышала ссору, потому что добавила: «Вскоре я услышала страшный вопль в комнате Грегора. Мне показалось, что это голос Джулианы. Потом все успокоилось». Никто больше не видел Джулиану живой. А на следующее утро нашли ее тело.
32
В другом случае анализа я также обнаружила, что нападки на мой нос, ноги, голову и т.п. никогда не относились просто к этим частям тела как таковым; они были также направлены против них как символических заменителей отцовского пениса, прикрепленного ко мне или заключенного внутри меня, т.е. внутри матери.
33
Из кн.: Навязчивое стремление к признанию.