Страница 9 из 76
Когда корабль Ивара Раздвоенная Борода вошел в бухту Кассау, город охватил страх. Однако корабль появился в полдень. А на раскрашенной деревянной мачте виднелся белый щит. Его люди медленно гребли, приближаясь к берегу, и пели погребальную песнь. Даже голова тарна, украшавшая нос корабля, была повернута назад. На некоторых легких пиратских галерах ее прикрепляют таким образом, чтобы вес распределялся равномерно и корабль был более устойчив в открытом море; однако, когда корабль входит в гавань или в реку, чтобы нанести удар, голова тарна находится на носу; если море спокойно, она не представляет никакой опасности. То, что при приближении к Кассау голову тарна повернули назад, а на мачте закрепили белый щит, указывало на то, что судно Ивара приплыло с миром.
Это был стройный, красивый корабль с четкими, изящными линиями. На нем имелось двадцать банок, пусть не введут вас эти мои слова в заблуждение. На левом и правом борту находилось по двадцать сидений, по два гребца на каждом. Таким образом, это было сорокавесельное судно, причем на одно весло приходилось два человека. Терситос из Порт-Кара, чудаковатый изобретатель и строитель кораблей, утверждал, что веслом должно управлять более одного человека, но, как правило, на южных галерах использовался один гребец на каждое весло, три весла и три человека на диагональной банке, лицом к корме, в результате судно становилось более маневренным. Весла обычно составляли двенадцать футов в длину, уже, чем весла южных кораблей, что давало возможность делать гребки короче и чаще; а имея по два гребца на весло и учитывая легкость корабля, можно было существенно увеличить скорость. Как и при строительстве южных галер отношение длины мачты к длине киля выбиралось для достижения максимальной скорости и обычно составляло восемь к одному. Корабль Раздвоенной Бороды, или «змей», как его иногда называли, имел приблизительно восемьдесят горианских футов в длину, с мачтой в десять горианских футов. На этом судне, как и на большинстве северных кораблей, гребцы сидели вдоль бортов, лицом к корме. Я заметил, что отверстия, в которых закреплены весла, можно закрыть, когда корабль идет под парусами. Паруса существенно отличались от тех, что несли южные корабли к цели, они были почти квадратными и немного расширялись книзу. Мачту, как и на южных кораблях, можно было опустить. Она держалась между двумя деревянными блоками, а вместо крепления молотками забивалась диагональная деревянная пробка. Северные корабли имели один парус, а не несколько треугольных, в отличие от южных судов. Это был парус на все случаи жизни, его крепили на поперечном шпангоуте. В случае необходимости парус можно было укоротить или взять рифы при помощи специальных веревок. Я сомневался, что такой корабль сможет полностью использовать ветер, как судно, снабженное треугольными парусами, но зато капитан подобного корабля в считанные секунды может взять рифы или поставить полный парус. Парус был выкрашен в белые и красные полосы. Корпус корабля построили из находящих друг на друга планок, днище залили смолой, чтобы защитить корабль от гниения. Всю нижнюю часть корпуса, залитую смолой, сверху выкрасили неравномерными черными и красными полосами. Заметить такой корабль ночью, если он идет с опущенной мачтой, невозможно. Самое подходящее судно для набегов. Конечно, сделанный из планок корпус куда чаще давал течь, но зато был прочнее долбленных корпусов своих южных собратьев, что имело огромное значение в суровых северных водах. Такая конструкция корпуса куда лучше выдерживала тяжелые удары волн; планки могли прогибаться почти на горианский фут, не ломаясь. Палуба была разборной, имелась возможность опускать ее и поднимать, или даже вообще снять, чтобы увеличить грузоподъемность. Корабль, естественно, был открытым. Чтобы защитить людей и грузы от дождя или солнца, над палубой иногда натягивался большой прямоугольный тент, сделанный из шкур босков. Его же использовали для сбора дождевой воды, расстелив между планширами. Ночью люди спят на палубе, в непромокаемых спальных мешках, сшитых из шкур морских слинов; в таких мешках, засунув их под скамейку, они хранят и свои вещи. На некоторых кораблях подобного типа матросы сидят не на скамейках, а на своих запертых на ключ сундуках, которые надежно закреплены на месте и используются вместо сидений. Когда корабль Раздвоенной Бороды вошел в гавань, он бросил якорь, а щиты его команды, выложенные на бортах, омывали волны — еще одно доказательство мирных намерений. Круглые деревянные щиты были раскрашены в разные цвета и укреплены полосками железа или кожи, а иные и небольшими бронзовыми пластинами. Естественно, когда идет сражение, щиты не прикрепляют к борту корабля, потому что тогда они мешают движению весел, но даже если весла и не участвуют в сражении, щиты должны находиться на носу, чтобы ими можно было в любой момент воспользоваться. Зачем же рисковать и отвязывать щит, когда в тебя стреляют? И еще, если корабль идет под парусами, щиты никогда не остаются закрепленными на борту, поскольку волны, представляющие постоянную опасность для низко сидящих кораблей, ударяясь в щит, могут сорвать его и унести. Однако сейчас щиты висели на бортах корабля, привязанные к деревянным планкам внутри планшира. Люди Раздвоенной Бороды пришли с миром.
Другой отличительной чертой северных кораблей является то, что с обеих сторон у них имеется нос. Это позволяет им приставать там, где пожелает капитан. Их можно затащить на сушу с любого конца — полезное свойство в быстрых северных водах, изобилующих подводными камнями. Кроме того, гребцы могут мгновенно поменять направление движения, что, естественно, заметно увеличивает маневренность судна. Протаранить северный корабль практически невозможно.
Я повернулся и направился к храму, потому что хотел занять там местечко, с которого смог бы наблюдать за происходящим.
Процессия двигалась к храму.
Внутри тяжелым, удушающим облаком повис фимиам, который ел глаза, не давал дышать полной грудью. Меня подташнивало.
Молитва и дружные ответы прихожан смолкли, возле решетки выстроилось около двадцати Посвященных, которые под аккомпанемент систрамов принялись что-то петь на древнегорианском языке. Я почти не понимал слов. На возвышении внутри огороженного пространства четверо худеньких, бритых наголо мальчиков в одеяниях Посвященных звонкими голосами подхватывали определенные части гимна. В больших храмах часто пели целые хоры таких мальчиков. Это были юные рабы, Посвященные покупали их, кастрировали, а потом обучали особым религиозным гимнам. Думаю, что ценителю музыкального искусства их голоса показались бы удивительно красивыми. Лично мне было совершенно все равно. То, что здесь, на далеком севере, в Кассау, имелся хор прекрасно выученных мальчиков, распевающих церковные гимны на древнем языке, говорило об определенном уровне благосостояния Посвященных. Не думаю, что таких певцов можно найти в Лидиусе. Глава Посвященных в Кассау, вне всякого сомнения, человек с дорогостоящими вкусами.
Я огляделся по сторонам, большинство прихожан — бедняки: рыбаки, дровосеки, грузчики, крестьяне. Многие одеты в простую одежду из шерсти или домотканого полотна. Ноги обернуты шкурами. Спины согнуты, а в глазах — пустота. Убранство храма показалось мне просто великолепным — золотые украшения, цепи, светильники, наполненные привезенными из далеких краев маслами, источающими тончайшие ароматы. Я заглянул в голодные глаза ребенка, сидевшего в мешке на спине матери. Она молилась, непрерывно покачивая головой. Сам по себе храм оказался очень большим, около ста двадцати футов в длину и сорока футов в ширину и высоту. Крыша, выложенная деревянной черепицей, поддерживалась стенами и двумя рядами колонн. К колоннам и стенам неизвестные мастера прибили гвоздями золотые пластины, на которых начертали молитвы и обращения к Царствующим Жрецам. Горело множество свечей, отчего внутри становилось все труднее дышать. Высокий мраморный алтарь, установленный на мраморной же платформе, состоящей из трех широких ступеней, украшал огромный золотой круг, который считается символом Царствующих Жрецов. Он не имеет ни конца, ни начала и, насколько я понимаю, означает вечность. Иногда у подножия алтаря приносили в жертву зверя, крепко прижимая к полу его рога, кровь из перерезанного горла собирали в плоские золотые чаши, после чего выливали на алтарь; затем на ступенях алтаря сжигали куски мяса, а дым вырывался наружу сквозь маленькое отверстие в крыше. Храм построен так, что его фасад смотрит в сторону Сардара. Когда Глава Посвященных стоял лицом к алтарю, перед золотым кругом, он словно смотрел на далекую обитель Царствующих Жрецов. Он кланялся и молился Сардару, посвящая сожженное мясо жителям этих таинственных гор.