Страница 21 из 84
В дорогу звероловы собрались в пять минут. У колодца Вожу окликнул высокий бородач.
– Вожа, если сможешь, исполни просьбу. Надобен дикий камень. На двадцать верст округу объехал, нигде не нашел. Один известняк. Хочу мельницу на реке поставить, а камня на жернова нет. И никто не знает, где есть. Разведай. Слышал, ружья покупаешь. Прими от меня как задаток.
– Годится, – Вожа взял ружье. – Жерновой камень добывают далече. Да может и ближе сыщу. Привоз на твоей подводе.
Перед самым отъездом и Мамон решил ехать с Вожей:
– Засиделся на кордоне. Двину-ка с вами. Посмотрю, как в крепости дела.
– Опытный стрелок нам пригодится, – довольно кивнул Вожа.
– Только обождите, побреюсь, поскоблюсь в дорогу.
– Отчего такие хлопоты? – Вожа провел ладонью по своей короткой, на скорую руку стриженой бороде. – С бородой и комар-мошка не так грызут.
– Hа поле еду в рубахе, на стану и небритому вольно. Одену мундир, сразу с бородой неловко чую себя. Хоть тресни, не могу по-другому.
15
Три всадника выехали из прибрежного леса и направились в крепость. На востоке над горизонтом поднималось красное солнце. День обещал быть жарким. Уже неделю установилась сухая ветреная погода. Каких-нибудь двести верст южнее открытая степь под палящими лучами солнца выгорела. Одни травы поникли, другие засохли, стали желтыми и даже белесыми. Жаркое заволжское солнце и сухой знойный ветер из пустынь Азии соединились в усилии иссушить землю.
Однако в более влажных долинах Сока, Кондурчи и Кинеля травы по-прежнему благоухали цветами всевозможных оттенков. Пришло время цветения более жестких трав, которые не боялись ни жары, ни мороза и должны цвести до глубокой осени. На открытом пространстве преобладали желтые цветы пижмы, белые тысячелистника, голубые цикория.
Зато по опушкам леса нежно голубели колокольчики и другие растения, что в долах цвели только весной и в первой половине лета.
Путники завернули в ближайшую рощицу полакомиться диким персиком. Самые большие рощи персика произрастали южнее, в бассейне реки Большой Иргиз. Но и здесь встречалось несколько сортов. Местные жители узнали разные сорта вкусного плода. Самые распространенные: бобовик и жердила. В бобовнике больше косточки, в действительности это миндаль. У жердилы ягода намного крупнее и очень вкусная, сладкая. Ягодами лакомились, сушили впрок, из ядер били масло.
Жители Поля наслаждались дарами дикой природы. Персики и дикую вишню собирали возами. В сезон к крупным волжским пристаням ежедневно шли десятки возов, груженных спелой ягодой.
Татары делали из вишни пастилу, русичи изготовляли морс, который на судах со льдом отправляли в Москву и другие города. Морс, как и дичь Поля, поставляли даже к царскому двору.
Лед для охлаждения запасали в больших грудах, засыпанных опилками. Такие ледяные горы медленно таяли, подтекали ручейками, но сохранялись до новых холодов или пока лед не выберут заготовители морса.
Помимо изобилия дичи, волжской рыбы, орехов и разных ягод: от земляники до вишни, Поле давало жителям много способов для прокормления. Прямо за избой на лужайке, не утруждаясь долгой ходьбой, набирали луговых опят и шампиньонов. В лесу масса белых грибов. Их тоже солили, сушили, но больше для себя; грибного богатства не меньше, чем на лесном севере. Даже в крошечных ручьях водилась форель, которую за пестрый цвет пастухи прозвали пеструшкой. Жирная, нежного вкуса. Руками ловили.
Только нежиться переселенцам Дикого поля некогда. Зима длинна, снежна, холодна. Чтобы пережить ее, короткое жаркое лето работали в поте лица, на сон оставалось два-три часа в сутки.
Рядом с рощицей жердилы оказалось небольшое озерцо и родничок, где путники испили холодной вкусной воды. Над озерцом с криками носились озорные чайки. Одна из них пролетела рядом с Вожей раз, другой и уселась ему на плечо.
– Вожа, у тебя везде друзья, – заключил Васек. – И звери и птицы тебя знают.
– Главное, что я их знаю и понимаю. Эту лечил. Не забыла, – зверолов подержал, погладил и стряхнул чайку с плеча.
– С любой тварью можешь разговаривать? – удивился Мамон.
– Понимаю всех, кто живет в Диком поле, – Вожа прошел несколько шагов, нагнулся и ловко подхватил у головы ядовитую гадюку, придавленную сапогом. Он легонько встряхнул змею, и гадюка в оцепенении повисла как шнурок. Зверолов опустил ее за пазуху и поднял руки, потом достал змею и предложил каждому из спутников: – Попробуй. Попробуй. Не укусит.
– Нет, – в один голос отказались Мамон и Васек.
– Укус гадюки смертелен, – неодобрительно покачал головой Мамон.
Путники не отъехали и двух верст от кордона. По левую руку еще только заканчивались поля пашенных солдат с поспевающей желтеющей пшеницей, как Вожа всерьез насторожился. Он молча поглядывал в степной дол, где на горизонте поднималось маленькое темное облачко. Его попутчики заметили тревогу проводника и зверолова и тоже поглядывали в степь.
– Сайгаки, – сказал Вожа. – Очень большое стадо. Будто пожар их гонит. На гон волков не похоже… Прямо на нас идут.
– Пшеницу побьют, – забеспокоился Мамон. – Без хлеба останемся.
Вожа посмотрел на Васька:
– Скачи, Васек, на кордон. Кликай служивых. Пусть вилы прихватят. Мамон, оставь свое ружье. Хлопушкой такую массу на остановишь. Раскидывай сено из старого омета. Стели дорожкой.
Васек поскакал на кордон, а Вожа и Мамон принялись руками выдергивать и растаскивать плотное слежавшееся сено…
Долины рек Самара и Сок знавали ежегодные миграции сайгаков, маленьких степных оленей. В летние жары, когда пересыхали многие реки, горели степи, сайгаки откочевывали на север Дикого поля, в лесостепь, на сочные пастбища, а зимой уходили на юг, где меньше снега.
В междуречье Сока и Самары водился еще и особый род сайгаков. Их отличие – обручики на рогах, как у серны. Они обитали в междуречье круглый год и паслись небольшими стадами на склонах холмов и среди зарослей кустарника в степи.
Звероловы встретили огромное стадо обычных мигрирующих сайгаков. Они приближались. Всадникам видны прямые с загибом на вершинах рога самцов и море спин. Сайгаки, то приостанавливались и двигались шагом, пощипывая траву, а то переходили на бег. Десятки тысяч, возможно и сотни тысяч сайгаков сплошной живой массой перетекали через лощины и бугры.
– Как сделаю выстрел, зажигай сено, – сказал Вожа Мамону. Зверолов выехал навстречу стаду сайгаков. Когда животные приблизились на пятьдесят саженей, Вожа пустил коня рысью поперек их движения, стреляя из пистолета.
Сзади Мамон запалил длинную полоску сена. Огонь побежал быстрой волной. Из кордона солдату спешила подмога…
Стадо начало разворачиваться. Но неожиданно Вожа оказался в бедственном положении. Кроткие животные с трогательными мордочками, самые стремительные и пугливые существа в Диком поле, собравшись в чрезвычайно большое стадо, оказались очень опасными.
Передние сайгаки резали угол, уходя от огня, дыма и стреляющего всадника, и он оказался среди несущегося потока. Вожа попытался грудью коня пробиться к краю ошалевшего стада, но вовремя понял всю опасность такого маневра. Сайгаки могли опрокинуть коня, а это конец… Вожа приник к шее Тополя, подстегивал его и просил:
– Выноси, Тополек. Не споткнись. А то от нас даже шкуры не останется.
Версты две всадник пролетел среди неутомимых сайгаков. Казалось, смертельно опасной скачке не будет конца. Но вот сайгаки успокоились, замедлили бег и всадник очутился с краю приостановившегося стада.
Вожа перевел дух. Было от чего, пожалуй, впервые жизнь зверолова мало зависела от его находчивости и приходилось полагаться только на скакуна и на случай. В этот раз смерть подразнила его и отпустила, позабавившись. Вожа потрепал рукой Тополя по крутой шее.
– Выручил. Будет тебе морковка.
Когда Вожа подъехал к полю, где остались его спутники и служивые с кордона, то увидел, что поле спасено. Только малая часть его вбита в землю острыми копытами.