Страница 2 из 84
Зверолов вышел к броду и был уже близок к противоположному берегу реки, шириной в двадцать саженей[5], когда к реке пробился самый быстрый из преследователей.
Меткой стрелой ордынец поразил коня. Несчастное животное судорожно вздрагивало, спотыкалось, окрашивая воду в красный цвет.
Зверолов подхватил пленника на плечо и, придерживая как щит на спине, выбрался на берег. Он залег на высоком обрывистом берегу за древесным стволом, пригнанным весенним паводком. Проверил ружье, которое во время переправы бережно нес на весу перед собой.
Зверолов прицелился в переднего всадника, находившегося уже на середине реки. Пороховой дым после его выстрела окутал нагорный берег реки. Лошадь под ордынцем пала. Всадник барахтался в воде.
Второй выстрел поразил коня под другим ордынцем. Еще один неумелый купальщик отчаянно мутузил воду, сражаясь с незнакомой стихией.
Великолепные наездники, степные кочевники зачастую совсем не умели плавать и побаивались воды. Один из них, не нащупав ногами узкого брода, ушел под воду. Второй с трудом выбрался на берег и уполз в камыши.
Третий выстрел поразил голову коня, стоявшего среди высоких камышей, едва видимого. Стрелок уже просчитал последующие события. Ему нужен живой мальчишка…
Четвертый выстрел произведен почти наугад, по шевелившемуся камышу. В ответ раздалось предсмертное конское ржанье.
Зверолов видел, что двое ордынцев в стороне тщетно пытаются нащупать брод и выйти к нему за спину. Он оставался спокоен и сосредоточен.
Внезапно зверолов перевел пленного ордынца из лежачего положения в сидячее и крикнул чуть охрипшим простуженным голосом:
– Мен! Делаю мен. Мне мальчишка, вам батыр. Вам батыр, мне мальчишка. Мен!
Из камышей пустили стрелу, которая мягко ткнулась в землю на значительном удалении.
– У вас осталось шесть лошадей на восьмерых и еще батыр. До кочевья далеко. Зачем вам пленник, обуза?
В ответ с луговой стороны прилетела и ткнулась в берег еще одна стрела, но уже значительно ближе.
Зверолов рассердился, вынул нож с широким лезвием и взял его рукой за лезвие. Он отмерил большим пальцем свободную часть острия, показал ордынцу и воткнул ему пониже спины.
Ордынец вскрикнул и разразился злой отрывистой бранью. Возня в камышах затихла.
– Мальчишку мне, батыр вам. Мальчишки мало, батыр много. Зверолову раб без надобности. Мен или батыру секим башка.
Зверолов опустил большой палец и освободил на лезвии острие длиной в вершок[6], показал ордынцу. Но в этом время из камышей вытолкнули перепуганного мальчишку с веревкой на ноге.
Зверолов обрезал путы на ногах ордынца, при этом оставил связанными руки и пустил его к противоположному берегу. Он держал ордынца на прицеле во время одновременного перехода брода обоими пленниками до тех пор, пока мальчишка не выбрался на берег по скользкому обрыву.
– Как тебя зовут? – спросил зверолов.
– Васек.
– В поле твои родичи остались?
– Нет, – Васек отрицательно качнул головой. – Сходцы из Московской губернии и малоросс. Порожние земли искали. Они меня жалели. Мои-то в холерный год померли.
Зверолов о чем-то задумался, вспомнил старинную песню:
Судя по всему мальчишка охотничьего дела не знал и был бы обузой, но зверолов неожиданно для паренька сказал:
– Когда-то и мне пришлось так бедовать. Хочешь со мной странствовать? Тогда в путь-дорогу.
2
С утренней зорькой семья вольного поселенца, табунщика[7] Максима Калачева пробудилась.
Выйдя во двор, Максим поежился на свежем утреннем ветерке и точно сбросил остатки короткого летнего сна. Первые золотистые лучи занимающегося дня вызвали легкую полуулыбку на бородатом угрюмом лице. День начинался мирно, и казалось, ничто не потревожит покой безоблачного простора.
Привычным хозяйским взором Максим окинул двор. Перед избой небольшой амбар, сложенный из известкового дикого камня, за избой деревянная банька и высокий сеновал, сбоку хлев для четырех дойных коров и клеть для свиньи. У избы, напротив крыльца, еще недостроенная погребица над готовым погребом. Все на месте, все в порядке.
Максим обустраивался в Диком поле основательно. Три взрослых сына – главные помощники. В семье еще две дочери на выданье да младшая – общая любимица, похожая на цветок, который трогательно обозначился, но еще не распустился.
В амбаре имелся хлеб прошлого урожая. Во дворе полно скотины: коровы, свинья, важно вышагивающий огненно-красный петух, копошащиеся куры. В степи овцы и кони. На зов с луга прибегал прирученный сайгачонок. Уже привычно смотрелся выводок длинноногих дроф. Парни шутки ради подобрали в поле яйца самых крупных полевых птиц и подложили в гнездо курицы. Получилась забава для всей семьи.
Весной перепало несколько дождей, и безоглядная зеленая степь сулила добрые корма на длинную зиму. А если скотина сыта, то и человек в достатке.
Издалека ветерок принес конский топот и ржание. Где-то в дальних лугах у табунщика паслись на приволье несколько косяков одичавших лошадей. Там же бродило стадо коров и овец. Что еще нужно свободному человеку?
В здешних краях поселенцы держали скотину под открытым небом. Кое-кто на калде – загоне, огороженном длинными жердями, привязанными к вкопанным столбам. Сюда на зиму, а иногда и летом на ночь, если шалили медведь или волки, загоняли овец и рогатый скот. Многие поселенцы и пастухи и коров держали без ограды. А кони вообще привязи не знали. Даже зимой паслись в степи, добывая корм, сухие мерзлые былинки копытами из-под снега. Их если и подкармливали сеном, то только в самые лютые морозы и гололедицу.
На возвышенных местах сильный порывистый степной ветер оставлял мало снега, но до очередного взгорка приходилось преодолевать пространство по колено в снегу. От студеных морозов и ветров лошади в поле покрывались густой длинной шерстью. Небольшие ростом, они по резвости и выносливости не имели равных. Суровая природа делала свой отбор.
Сеновалы в Диком поле строили единицы, чаще выходцы из северных сырых областей; по привычке. Сено свозили к избам и складывали в огромные стога. Некоторые сена вообще не косили, полагаясь целиком на природу. В первородной степи после морозов много высокого сухого травостоя. Но в таком случае падеж скота становился высоким. Потому большинство поселян сена для скотинки подкашивали.
Первые русские переселенцы Дикого поля являлись не столько посевщиками, хлебопашцами, а больше пастухами. По старому понятию – хлеб всему голова, и они сеяли пшеницу и другие культуры, но не в промышленных объемах, а только для себя. Главная промышленность русского крестьянина – хлебопашество – в Заволжье долго не развивалась из-за отрезанности от обжитого мира. Зерно просто некуда девать.
Переселенцы могли сбывать излишки зерна в меновой торговле только казакам на Яике. В семнадцатом-восемнадцатом веках яицкие казаки, потомки волжских повольников-бунтарей, пашни почти не пахали, хлеба не сеяли, только огороды держали. Казаки вели непрерывную войну – оборону от многочисленных кочевых орд – и промышляли красную рыбу – белугу, осетра, севрюгу… Заготавливали множество икры, коптили балыки, на волжский манер. Кочевники воды побаивались, рыбу не ловили, не ели. Конкурентов у казаков не имелось. Зато рыбы в Яике водилось столь же изобильно, как в Волге-матушке.
Привозили переселенцы соленую икру с Яика возами. В степи, вдали от больших рек, можно видеть, как поселянин на толстый ломоть пшеничного хлеба намазывал такой же толстый слой черной икры и, подкрепившись, правил коня в степь к табуну лошадей. Сазаньей икрой кормили дворовую птицу – гусей, уток, кур.
5
Сажень – русская меры длины, равная 213 сантиметрам.
6
Вершок – русская мера длины, равная 4,45 см.
7
Табунщик – пастух лошадей.