Джек Лондон

Статьи Чани написаны хорошим языком, аргументация — убедительна, манера изложения — четкая, ясная. Видишь, что автор — человек всесторонне образованный, достаточно смелый, чтобы говорить откровенно. Он любит людей и хочет научить их стремлению к совершенству У него современные, передовые взгляды. В статье о криминологии он пишет, что преступника удерживает не столько суровость, сколько неизбежность наказания. В другой статье он предлагает филоматам организовать братскую общину. Мужчины, женщины и дети будут собираться раз в неделю. Взрослые станут писать и обсуждать сочинения на различные темы, дети — заниматься музы кой, обучаться искусству композиции и критики. Род человеческий будет совершенствоваться, и спустя несколько поколений порок и преступление исчезнут.

Флора же была не только астрологом, но и страстной спириткой. Она проводила спиритические сеансы, на которых публике предлагалось общаться с духами близких, посылать им вести о себе. Можно было по лучить от них совет, как повести дела — торговые или сердечные, как уследить за легкомысленным супругом, уладить ссору: ведь незримым духам куда удобнее наблюдать земные дела. В 70-х годах прошлого века спиритизм стал очень моден; по всему Сан-Франциско устраивались десятки сеансов, и приверженцы спиритизма доходили до того, что испрашивали одобрение духов, даже когда собирались нанять экономку.

Несколько месяцев, прожитых в Сан-Франциско, Флора и Чани были счастливы. Флора вела хозяйство, давала уроки музыки, устраивала спиритические сеансы, читала лекции о спиритизме. В палатке с земляным, посыпанным опилками полом Чани читал лекции по химии, астрономии и оккультным наукам, а Флора, стоя в дверях, отбирала у посетителей билеты. У них были друзья среди астрологов, они пользовались доброй славой и в своей области были первыми. Флора, по-видимому, любила профессора и очень хотела, чтоб он на ней женился. Но Чани был слишком занят лекциями в Обществе филоматов о «Явлениях физической, умственной, моральной и духовной жизни». Профессору было не до суетных дел вроде женитьбы.

Когда Джеку Лондону исполнился двадцать один год, он написал Чани, спрашивая, отец ли он ему. 4 июня 1899 года, через двадцать четыре года со дня появления статьи в «Кроникл», Чани ответил.

Называя Лондона «дорогой сэр», он соглашается «исполнить его желание сохранить все в молчании и тайне» и дает свое толкование событий.

«Я никогда не был женат на Флоре Уэллман, — пишет Чани, — но с 11 июня 1874 года по 3 июня 1875 года мы жили вместе. Я в то время не мог быть ей мужем: сказались лишения, нужда, чрезмерная умственная работа. Отцом вашим, следовательно, я быть не мог, и кто ваш отец, не знаю».

Уступая просьбе Джека Лондона помочь установить истину, Чани повторяет молву, которая весной 1875 года связывала имя Флоры с двумя другими мужчинами. В то же время он с готовностью признается, что «из первых рук ничего не знает». Затем следует одна из самых горестных страниц, какие когда-либо были написаны человеком. «В свое время я был весьма нежно привязан к Флоре, но наступили дни, когда я возненавидел ее со всей силой, на какую способен страстный человек. Как многие, кто побывал в подобных обстоятельствах, я даже собирался убить ее и себя самого. Впрочем, время исцелило мои раны. У меня не осталось к ней дурного чувства. Что касается вас, я вам горячо сочувствую: могу вообразить, каково было бы мне на вашем месте… В газетах писали, будто я выгнал ее из дому за то, что она не соглашалась сделать аборт. Статья была перепечатана и разослана по стране. В Мэне ее прочли мои сестры, и две из них стали мне врагами. Одна умерла, убежденная, что я виноват. Вся родня, за исключением одной сестры в Портленде, в штате Орегон, — мои враги, которые по сей день клянут меня за то, что я их опозорил. В то время я напечатал брошюру, где приводилось полученное от начальника полиции донесение сыщика. Из него было ясно, что меня оклеветали. Тем не менее «Кроникл» и другие газеты не пожелали опровергнуть свои лживые утверждения. Тогда я перестал защищаться. Многие годы жизнь была мне тяжким бременем. Но отношение ко мне в конце концов все-таки изменилось. Теперь у меня есть друзья, и они считают Чани человеком порядочным. Мне идет семьдесят седьмой год, и я абсолютно беден».

Неудовлетворенный этим ответом, Джек Лондон, настойчиво требуя информации, снова написал Чани и получил от него последнее письмо, в котором профессор продолжает отрицать свое отцовство. «Расстались мы вот почему: в один прекрасный день Флора сказала: «Ты знаешь, чего мне хочется больше всего? Стать матерью. Ты слишком стар. Предположим, я найду мужчину, хорошего, милого человека, — неужели ты не согласишься, чтобы у меня был от него ребенок?»

Я ответил, что да, соглашусь. Только этому человеку придется содержать ее. Нет, ей нужно всегда жить со мной и считаться супругой профессора Чани. Приблизительно через месяц она сообщила, что беременна от меня. Я подумал, что она просто решила испытать меня, не поверил и поднял страшный шум в надежде отговорить Флору от ее затеи. Споры шли весь день и всю ночь. Когда рассвело, я встал и сказал ей, что она никогда больше не будет мне женой. Увидев, что я говорю серьезно, она мгновенно притихла, на коленях подползла ко мне и, рыдая, стала вымаливать прощение. Я не хотел ее простить. Правда я все еще считал, что она только делает вид, будто ждет ребенка. Но характер у нее был несносный, и я уже давным-давно подумывал, что придется с ней расстаться.

Уйдя от меня, Флора отправилась к доктору Раттли. Там она прошла на задний дворик и быстро вернулась с револьвером в одной руке и коробкой патронов в другой. На лбу с левой стороны виднелась рана, по лицу текла кровь. На вопрос миссис Раттли, что случилось, Флора сказала: «Маленькая женщина попробовала застрелиться, но не сумела сделать это как надо». Поднялась ужасная суматоха. Собралась толпа, человек полтораста, грозя повесить меня на первом фонаре».

Все экземпляры изданной профессором брошюры исчезли, но есть свидетели, читавшие ее в свое время. В докладе сыщика утверждалось, что револьвер был старый и с тех пор, как его в последний раз смазали, не стрелял. Пахло от револьвера не порохом, а ружейным маслом. Метрах в десяти от Флоры на заднем дворике работал плотник, но выстрела он не слышал. Если бы Флора, как утверждает, действительно стреляла в себя, у нее на лице остались бы следы пороха, а их не было.

Интересно, что Чани, стремясь доказать, что попытка застрелиться была инсценировкой, и не подумал сам взглянуть на рану Флоры, чтобы убедиться, настоящая она или мнимая. Не говорит он об этом и в своей брошюре. Основания у него были веские: что у Флоры был шрам на виске, подтвердили ее падчерица Элиза Лондон-Шепард и внук Джон Миллер. Чани, очевидно, был намерен установить, что, если Флора и нанесла себе рану, то отнюдь не при помощи такого смертоносного оружия, как револьвер. Это мог быть, скажем, кусок металла с рваными краями. Но даже если бы Чани и доказал свою правоту, это ему не помогло бы.

Почему Чани не хотел признать себя отцом Джека Лондона? Нелегко вступать в права отцовства под самый конец жизни. Связь с Флорой Уэллман стоила ему тяжелых страданий, и он не испытывав ни малейшего желания снова с головой окунуться в эту историю, в течение стольких лет отравлявшую ему жизнь. Джек Лондон был ему чужим; незнакомое имя, пустой звук — не более. От Флоры и Джека Лондона Чани нужно было лишь одно: чтоб его оставили в покое.

После неудачной попытки покончить с собой Флора нашла приют в доме сотрудника «Кроникл» и владельца журнала «Здравый смысл» Вильяма Г. Слокамба. Там она жила, пока не появился на свет Джек.

Что касается Чани, он поехал в Портленд к сестре — единственному человеку, который еще верил ему после неудачной попытки оправдаться. Здесь он прожил много лет, собрал превосходную библиотеку, печатал памфлеты, издавал астрологический альманах. У него появились ученики и последователи. Позже он переехал в Новый Орлеан, где выпускал журнал, посвященный оккультным наукам, и в уплату за пансион обучал на дому двух мальчуганов. Последним городом, где он жил, был Чикаго. Там под конец жизни он женился, объявил себя директором астрономического колледжа и кое-как перебивался, толкуя гороскопы — по доллару за каждый. По словам одного из учеников, профессору было предсказано, что он умрет раньше, чем кончится XIX столетие, и будет похоронен во время снежного бурана. Так и случилось. Совпал даже день.