Джек Лондон

Мечтать пришлось недолго. Старожилы, тоже бросившиеся к Гендерсонову ручью, вернулись с громким смехом. То, что Джек принял за крупинки чистого золота, оказалось просто слюдой. Томпсон говорит, что, насколько можно было судить, Джек не испытал слишком сильного разочарования; еще на «Уматилле» он говорил Томпсону, что едет на Аляску не рыться в песке, а собирать материал для книг. И все-таки вряд ли он мог остаться совершенно безучастным к потере этой «как пить дать» четверти миллиона.

Из тех, кто знал Джека на Аляске, лучше всех пишет о нем Эмиль Дженсен, послуживший Джеку прообразом Мейлмута Кида. «Благородный человек», — так вспоминал о нем позже писатель. Дженсен пишет, что первое слово привета на холодном угрюмом речном берегу он услышал от Джека.

— Сразу можно сказать, что вы моряк и к тому же с бухты Сан-Франциско, — сказал Джек. — Видно хотя бы по тому, как вы пристали к берегу — гладко, без единого толчка, несмотря на сильное течение и плавучий лед.

Дженсен добавляет, что эти слова сопровождались мальчишеской дружеской улыбкой и прямым искрящимся взглядом. Неизменно приветливый, Джек никогда не падал духом, всегда был надежным товарищем. Когда кто-нибудь не соглашался с его социалистическими убеждениями, Джек говорил:

— Подождите, вы еще не созрели, все придет в свое время.

По словам Дженсена, домик Джека всегда был средоточием всеобщего интереса: по ширине и многогранности натуры, по уменью приковать к себе внимание слушателей он не знал себе равных. Случалось, чья-то история звучала не слишком правдоподобно, и беседующие, недоверчиво пожав плечами, расходились. Джек не уходил. Все упорнее расспрашивал он рассказчика, выпытывал каждую мелочь.

В повседневной жизни лагеря решительно все таило для него глубокий смысл, оправдывало каждый час его существования. Он всюду находил нечто новое, ценное — будь то партия в вист, спор или лучи холодного полуденного солнца, сверкающие на южных склонах холмов. Хранил ли он благоговейное молчание, дивясь тому, как загораются ночью снега под таинственными небесами, или, не помня себя от волнения, наблюдал, как вздувается в половодье могучая река, он постоянно трепетал от предвкушения — что впереди?

Дженсен рассказывает забавную историю о том, как Джек дал ему «Происхождение видов». Когда Дженсен пожаловался, что книга написана слишком трудно для него, Джек предложил ему в качестве более легкого чтения книгу Геккеля «Загадка вселенной». Но и эта оказалась не по зубам. Тогда Джек выудил из-под груды одеял свое заветное сокровище — «Потерянный рай» Мильтона. Дженсен признался, что не любят стихов. Добравшись вниз по Юкону до хижины, где, по слухам, была книга Киплинга «Семь морей», Джек вернулся к Дженсену и умолил друга прочесть хоть несколько страниц, чтоб почувствовать красоту поэзии. Когда Дженсен, не отрываясь, прочел все до последней строчки, Джек воспринял это как огромную победу.

Строчки, в которых Дженсен воздает должное Джеку, заслуживают того, чтобы привести их полностью:

«Общение с Джеком было освежающим, полезным и плодотворным. Он никогда не прикидывал:

стоит ли еще рисковать, будет ли от этого польза? Он просто был всегда тут как тут, готовый обойти весь лагерь, если нечего читать; подсобить везти сани с дровами; на два дня исчезнуть в поисках пачки табаку, если видел, что мы раздражаемся по пустякам от нехватки курева. Будь то крупная услуга или пустяковая, прошеная или непрошеная, он предоставлял в твое распоряжение не только себя, но и все свое имущество. Лицо его освещалось никогда не меркнущей улыбкой».

Много часов провел Джек на койке, читая, занося на бумагу впечатления об Аляске. Он записывал все: услышанные истории, споры, в которых принимал участие, словечки, взгляды, портреты и характеристики людей, побывавших в его доме. Томпсон даже в 1937 году ворчливо вспоминал, что иногда не мог упросить Джека наколоть дров: парень, видите ли, был слишком занят проповедью социализма!

Многие старожилы Аляски подтверждают, что зимой 1896 года в стюартском лагере социализм был излюбленной темой. Джек был отнюдь не одинок в своих убеждениях; многие верили в экономические положения социализма. Старателям не бросался в глаза комизм ситуации: они, воинствующие индивидуалисты, устремившиеся в погоню за золотом с целью личного обогащения, проводят свободные часы, восхваляя социализм — философию коллективизма. Джек возразил бы, что тут нет ничего странного: пионеры, смелые люди, так же не боятся исследовать незнакомые, полные опасностей далекие страны, как и незнакомые, полные опасностей теории.

Когда, наконец, пришла весна, Джек затеял дерзкое предприятие — пошел по стопам своего деда. Маршалл Уэллман в свое время соорудил плот и на нем проплыл от залива Путин-Бей до Кливленда — от границы до границы. Джек с доктором Харви разобрали хижину доктора, связали бревна в виде плота и спустились по реке к Доусону, где и продали бревна за шестьсот долларов.

Доусон оказался развеселым палаточным городком с пятитысячным населением и непролазной грязью на главной улице, по обеим сторонам которой выстроились салуны. В них не только пили. В них спали, покупали продукты, совершали сделки, плясали с танцовщицами из дансингов и проигрывали золотой песок игрокам-профессионалам. Продовольствия не хватало, порция яичницы с ветчиной стоила три с половиной доллара, рабочим платили в день унцию золота — примерно семнадцать с половиной долларов. Со всех концов света в город съехались крупные авантюристы. Великое множество проституток под присмотром конной полиции было переправлено за реку, в так называемый Луз Таун. Подвесной мост на веревках длиною в квартал соединял берега реки. Джек отметил, что тех, кто опасался переходить через мост, среди старателей насчитывалось немного.

Томпсон рассказывает, что в Доусоне Джек палец о палец не ударил. Говоря по правде, он все-таки несколько дней поработал, вылавливая из реки бревна и буксируя их лодкой на лесопилку. Но, с другой стороны, зачем работать, если можешь появляться где угодно без денег? Он был желанным гостем у стойки; золотоискатели считали за честь угощать его, лишь бы он слушал их бесконечные рассказы. Он знал, как вызвать человека на разговор, вытянуть из него историю, которая была нужна ему куда больше, чем дрянное виски. Женщинам он нравился, потому что был хорош собой и умел поговорить. У него нет денег? Ну и что же? Зато с ним не соскучишься! Когда слушать было некого, он устраивался где-нибудь на улице и занимал собравшихся собственными рассказами. Вечера он проводил в игорных домах, наблюдая и записывая. Слушал он именно тех, кого нужно, — охотников и старожилов, живших на Аляске до открытия клондайкского золота. Джек по кусочкам впервые восстановил достоверную историю этих мест. Он знал, какой материал ему требуется, знал, как его добыть: собирая ценные сведения для своей будущей работы, он вел расспросы по особому, им самим разработанному методу.

На Аляске не было свежей зелени, и Джек заболел цингой. Лицо его покрылось сыпью, а немногие сохранившиеся зубы расшатались. Его положили в Католический госпиталь, куда Томпсон, по собственным словам, внес небольшую плату за его содержание. Здесь его лечили, пока он не окреп для дороги. В июне уроженец Кентукки Тейлор, Джон Торнсон и Джек в утлой открытой лодчонке отплыли из Доусона и проделали тысячу девятьсот миль вниз по Юкону и вдоль Берингова моря. Джек вел лодку. Они двигались под палящим полуденным зноем, а по ночам причаливали к берегу и располагались на ночлег. Плыли через юконские равнины, звеневшие мириадами комаров; миновали пороги; смотрели, как англосаксы пляшут в местных деревнях с девушками-индианками.

По ночам, когда товарищи спали, Джек охотился на дикую птицу, хотя цинга покрыла сплошными кровоподтеками нижнюю половину его тела, а левую ногу так стянула, что он не мог ее разогнуть. Каждый день он делал-новые записи в блокноте — о том, как заливаются на заросших островах малиновки, трещат перепелки, нестройно кричат чайки и гагары, как летят дикие гуси, как вспархивают кулики, как красива ночь, когда тихо плывешь вниз по реке. А потом он отмечал на полях: такой-то материал хорошо пойдет в журнале «На свежем воздухе», а такой-то — в «Спутнике юношества».