Джек Лондон

Кое с кем он все же познакомился. Изредка он приглашал какую-нибудь девушку в Блер-парк. Трамвай — двадцать центов как не бывало! Мороженое — две порции — тридцать центов… и потом всю неделю сиди без гроша. Его слабостью были ирландки; в записной книжке появились адреса: Нелли, Долли, Кэти — фабричные девчонки, которым нравилось, что он без устали танцует, нравились его шутки и заразительный смех. А ему больше всех нравилась Лиззи Коннеллон, гладильщица из одной оклендской прачечной. У Лиззи было славное личико и острый язык: за словом она в карман не лезла. Она подарила Джеку свое золотое кольцо с камеей, чтобы все видели, кто ее дружок.

Наконец пришла любовь. Ее звали Хейди. На собрании Армии Спасения они случайно оказались рядом, Джек и эта шестнадцатилетняя девушка в шотландском беретике и юбке, доходящей до края высоких шнурованных ботинок. У нее было тонкое овальное лицо, красивые карие глаза, каштановые волосы и нежный рот. Джек влюбился с первого взгляда.

Они встречались украдкой, на полчаса, и он до конца изведал все сумасшествие юношеской любви. Он не был уверен, что это самая глубокая любовь, но что эта была любовь сладостная — он ни минуты не сомневался. Его называли Королем Устричных Пиратов. Он миг наравне с настоящими мужчинами идти куда угодно, хоть на край света, умел водить корабли, оставаться на палубе в шторм и непогоду. Он бывал в самых темных портовых притонах, мог постоять за себя в любой перепалке с отпетыми головорезами, «свистать» всю команду к стойке. Но как себя вести с этой тоненькой девочкой, безгранично несведущей в житейских делах — в такой же мере, в какой, как ему казалось, он был искушен и опытен, — этого он не ведал. Им и встретиться-то удалось всего раз десять и столько же раз обменяться поцелуями — короткими, невинными и необыкновенными. Они нигде не бывали, даже на дневных представлениях. Он тешил себя уверенностью, что она, конечно, любит его. Сам-то он ее любил, в этом не было никаких сомнений. Больше года он мечтал о Хейди во сне и наяву. Она навсегда осталась для него дорогим воспоминанием.

Как-то вечером Флора, прекрасно помнившая, что отец Джека писал книги, вошла к сыну с номером газеты «Сан-Франциско Колл» и принялась уговаривать его написать что-нибудь и послать на конкурс, объявленный газетой. Несколько мгновений Джек колебался. Но тут в его памяти всплыл тайфун, с которым «Софи Сазерленд» пришлось сразиться у берегов Японии. Присев у кухонного стола, он стал сочинять рассказ. Он писал быстро, гладко, почти без усилий. На другой день рассказ был закончен, отделан, насколько хватило умения, и отослан в редакцию «Колл». Он был удостоен первой премии — двадцать пять долларов. Вторую и третью получили студенты Калифорнийского и Станфордского университетов.

Прошло сорок пять лет, но, читая «Тайфун у японских берегов», находишь рассказ все таким же свежим и сильным. В ритме повествования слышатся мерные вздохи моря, напряженное внимание не ослабевает ни на секунду; образы встают как живые. Музыка звучит во фразах, написанных семнадцатилетним подростком, не закончившим среднюю школу. «Колл» писала: «Самое поразительное — это размах, глубокое понимание, выразительность и сила. Все выдает молодого мастера». Пророческие слова!

День, когда вышла эта статья, был самым счастливым в жизни Джона Лондона с тех пор, как он покинул Айову. Флора только посмеивалась втихомолку, радуясь своей выдумке, а Джек тут же засел за кухонный стол писать новую морскую быль. Однако газета «Колл» не была литературным журналом — рукопись прислали назад. В записной книжке этого периода Джек внес в графу расходов тридцать центов на почтовые марки и бумагу: следовательно, он продолжал писать и отсылать рукописи в журналы.

Если бы Джек сам взялся регулировать «Финансовый приход и расход», как раньше, когда работал на консервной фабрике, семья, пожалуй, могла бы жить сносно. Увы, он отдавал заработок Флоре. Оклендский житель Томас Э. Хилл вспоминает, как его сестра, у которой Лондоны снимали квартиру, попросила жильцов съехать, потому что Флора ей задолжала за два месяца.

На джутовой фабрике Джеку обещали прибавку — четверть доллара в день. Но, проработав там несколько месяцев, он увидел, что хозяева не намерены сдержать слово. Джек ушел с работы. Десять центов в час — больше не получишь, занимаясь черной работой. Всегда останешься на самом дне кормушки. Убедившись в этом, он решил приобрести специальность. Новому открытию под названием «электричество», казалось, принадлежит будущее, и Джек решил стать электромонтером. Явившись на электрическую станцию Оклендского трамвайного парка, он сказал директору, что не боится любой работы и готов начать с самых азов. Тот поставил его в подвал на переброску угля: тридцать долларов в месяц и один выходной. Подавать уголь кочегарам, поддерживавшим огонь в топках, приходилось и в дневную и в ночную смену. Работая даже во время обеденного перерыва, Джек редко кончал раньше девяти вечера — на круг выходило тринадцать часов в день. Заработок, таким образом, снижался до восьми центов в час — меньше, чем он получал в четырнадцать лет на консервной фабрике. От топок несло нестерпимым жаром. Обливаясь потом, Джек насыпал уголь в чугунную тачку, взвешивал, вез в кочегарку и сбрасывал на железные листы перед печами. Когда кочегары не поспевали за ним, Джек нагромождал целую гору угля, подпирая ее, чтобы не осыпалась, крепкими досками.

Ему вновь пришлось стать рабочей скотиной.

Возвращаясь домой затемно, он был так измучен, что не мог есть. Умыться и свалиться в постель— единственное, на что он оставался способен. Для книг, для хороших девушек, для того, чтобы ощущать самый вкус и цвет жизни, не хватало ни времени, ни сил.

Ведь и по воскресеньям он был занят на работе. Он стал худеть. Целые дни напролет он, как в кошмаре, двигался в удушливо-жарком мареве угольной пыли — снова не мог понять, почему эта работа так мучительна для него; ведь он справлялся с делами и потруднее, работал вровень с людьми старше и сильнее его. Наконец один кочегар из жалости рассказал ему, что у них всегда было два подручных: один работал с дневной сменой, другой — с вечерней. Оба получали по сорок долларов в месяц. Подвернулся Джек, молодой, горящий желанием учиться, и директор уволил подручных, а Джека заставил управляться за двоих. Джек спросил: «Почему же ты раньше не сказал?» — «Потому что директор пригрозил выгнать меня в шею», — отвечал кочегар.

Несколько дней спустя этот же кочегар показал Джеку заметку в оклендской газете: один из бывших подносчиков угля — Джек, сам того не зная, работал на его месте — кончил жизнь самоубийством: он не мог найти работу, чтобы прокормить жену и троих детей. Джек отшвырнул лопату.

Дни бешеной работы кончились тем, что он проникся отвращением к физическому труду. Раб или бродяга — золотой середины не найдешь! Он был молод и силен, он любил жизнь. Его безудержно влекло к опасностям и приключениям. Не лучше ли потешить себя вдоволь, побуянить, шатаясь по белу свету, чем сгубить свою молодость и здоровье в угоду людской алчности?

Джек пришел к такому заключению в апреле 1894 года. В то время безработица в Соединенных Штатах возросла до умопомрачительных масштабов. На родине Флоры, в городе Мэслон, штат Огайо, человек по имени Кокси собирал армию безработных, готовясь повести ее на Вашингтон и потребовать у конгресса пять миллионов долларов, чтобы дать людям работу на постройке новых больших дорог. Газеты уделяли Федеративной армии Кокси столько внимания, что в ряде американских городов стихийно возникали отряды. В Окленде некто Келли сформировал из безработных военные роты и договорился с железнодорожниками, что людям будет обеспечен бесплатный проезд в товарных вагонах.

Услышав об армии Келли, Джек живо ухватился за эту возможность. Он поступит в армию и вместе с ней отправится в Вашингтон. Трудно было устоять против столь заманчивого приключения. Он подводил этим Флору и Джона Лондона, но это удерживало его не больше, чем в те дни, когда он сменил консервную фабрику на сомнительные доходы устричного пирата. В этом не было ничего удивительного: нельзя сказать, чтобы его родители сами были ярыми приверженцами строгой дисциплины и самопожертвования или неукоснительно выполняли свои моральные обязательства.