Страница 7 из 14
Дедушка терпеть не мог дядю Адо.
— Кто пилот — он? Да он работает журналистом в казарме Райловаца![16] — рассказал он мне однажды.
Дядюшка Адо, насколько я понял, не был обычным лгуном. Поскольку он носил синий костюм, то ответил так на мой вопрос, чтобы доставить мне удовольствие: он знал, что, как и все мальчишки, я обожаю самолеты. Адо прилагал все усилия, чтобы сделать счастливым моего кузена Эдо, заменив ему, насколько возможно, его отца Акифа. Когда на прилавках рынков Сараева появлялись первые бананы и апельсины, он покупал их, возвращаясь из казармы Райловаца, и выкладывал на стол в комнате, где жили Эдо, Дуня и их мать Биба. Его собственные дети всегда были на втором месте. Адо отправлялся на работу в безукоризненно чистом костюме, а возвращался обычно со следами штукатурки и земли на синей форме. Однажды он принял решение раз и навсегда покончить с алкоголем, что несказанно обрадовало мою тетю Изу.
— Я не выпью больше ни капли, а ты сядешь на диету, — объявил он.
Моя тетя, пришедшая было в восторг от того, что ее муж собирается бросить пить, моментально встревожилась при мысли, что отныне ей придется следить за своим питанием:
— Ты же знаешь, Адо, я ем как воробышек!
Дядюшка Ад о остался непреклонен:
— Значит, не будешь есть вообще, даже как воробышек, посмотри, какая ты толстая. Отнеси все деньги в банк, положи их на сберегательный счет на два года, пока кризис не минует.
Моя тетя сделала все так, как велел ее муж. Но уже на следующей неделе Аида и Сабина с воплем ворвались в комнату дедушки:
— Папа бьет маму и требует, чтобы она забрала деньги из банка!
Дедушка утихомирил эту ссору, как и множество других в доме номер два по улице Мустафы Голубича.
Когда дедушка возвращался с работы, мы всегда радостно бросались ему навстречу. Он приносил нам сливы, инжир, все эти маленькие гостинцы, которые мог себе позволить государственный адвокат. Я был не так близок с дедушкой, как Эдо, и испытывал по этому поводу ревность. Но их особые отношения объяснялись тем, что они жили под одной крышей. Я сблизился с дедом в тот период, когда он научил меня свистеть. Все считали, что его любимая песня — «Муйо подковывает коня под луной», тогда как в действительности он обожал песню «Битлз» «When the saints go marching in…». Но он быстро заметил, что я не на шутку разошелся и мог насвистывать до поздней ночи.
— Не свисти ночью в доме, разбудишь дьявола! — одернул он меня.
Чтобы хоть немного развеселить нашу больную Мать, он говорил ей:
— Старушка моя, я побрился, сегодня вечером колоться не буду.
Однажды мы с Эдо обнаружили его неподвижно лежащим на балконе и разглядывающим фотографии обнаженных женщин из журнала «Старт». Вся странность состояла в том, что выдранные из журнала страницы были развешаны на веревках посреди белья, сохнущего на солнце.
— Ты спишь, дедушка? — спросил я.
Он поспешно спрятал порнографический журнал под матрац и снял страницы с бельевой веревки.
— Смерть, мои дети, похожа на рубашку — всегда висит на спине! — заявил он.
Я не улавливал связи между обнаженными женщинами и смертью, похожей на рубашку, но добавил:
— А еще больше — на майку, которая прилипает к спине.
— Малыш, у тебя правильные мысли, и что еще важнее, ты делаешь правильные выводы.
Это была шутливая сторона моего дедушки.
Его серьезная сторона проявлялась каждый вечер ровно в десять часов. В это время Акиф, брат моей матери, возвращался домой. За полчаса до этого дедушка входил в комнату детей, снимал пластинку «Битлз» со старого граммофона, который остался у нас после отъезда господина Фишера, бывшего владельца.
— Так, всем на горшок и спать! — объявлял он.
Когда я хвастался, что уже сходил в туалет, он отвечал:
— Сходи еще разок, это бесплатно.
Оберегать ночной сон своего сына Акифа, отца Дуни и Эдо, было для деда самым строгим правилом в доме. С опаской и почтением мы смотрели, как наш дедушка проверяет, все ли готово к приходу его сына. Акиф, работавший представителем фирмы «Philips» в Боснии и Герцеговине, был лично знаком с королевой Голландии. После войны он выпал из своего джипа и с тех пор страдал эпилепсией. Это была официальная версия. Мой отец не верил ни слову из этой истории с аварией. Он считал, что скрывать такие вещи от своих близких недостойно цивилизованного человека.
— Достоевский тоже страдал эпилепсией, и что с того? О подобных рисках следует знать заранее. Какие еще автомобильные аварии и прочая чушь?! Эпилепсия передается по наследству! — гневно говорил он, повторяя моей матери, что лишь чудом Эдо и Дуне не передалась эта тяжелая болезнь.
Кровать дедушки стояла рядом с дверью, соединяющей две комнаты: столовую, служащую спальней моим бабушке с дедушкой, и комнату их сына. Часто я тайком наблюдал за дядей Акифом, когда он направлялся в свою спальню. Однажды, спрятавшись за дверью комнаты, где жили Эдо, его сестра Дуня и их мать, я принялся подглядывать в замочную скважину. Я не заметил, что ручка двери опустилась и язычок уже не держит ее. Когда дверь открылась, я вывалился в коридор. Дядя, увидев меня распластанным на полу, приподнял свою шляпу, чтобы придать пикантности этой странной встрече, словно он приветствовал важную персону.
— Как дела, мой Эмир? — спросил он, погладив меня по волосам.
Я пожал плечами, он снова надел шляпу и вошел в свою комнату. Когда я спросил Эдо, почему его родители не разговаривают друг с другом, он ответил:
— Он считает, что она ему изменила, но она тоже знает, что он ей изменял. В итоге расплачиваемся мы с Дуней. Перед тобой, по крайней мере, он снял шляпу, меня он вообще в упор не видит, когда проходит мимо!
Теперь я понимал, что означала фраза дедушки: «Другие занимаются сексом, а я кисну в ванной!»
Граммофон господина Фишера находился в маленькой комнате, где Сабина и Аида проводили почти все свое время. Они слушали «Битлз» часами напролет и не пропускали ни одного концерта Джорджа Марьяновича. Однажды они взяли меня с собой на его выступление в Дом культуры полиции. Как они мне объяснили, Джордж доходил до экстаза к концу песни Адриано Челентано «Venti quarto mille baci!».
— Стриптиз! Стриптиз! — кричала толпа.
Джордж снимал свой пиджак, раскручивал его над головой и бросал в зал. Это и был «стриптиз».
Вернувшись домой после концерта, Аида и Сабина исполнили специальный номер. Они вертелись на месте и жевали свою жевательную резинку. Они танцевали твист, наклоняясь вперед, выпячивая ягодицы, и обменивались жевательной резинкой, растягивая ее.
— Эти «Битлз» просто супер, песня «Мишель» — настоящий Тито! — восторгалась Аида.
— Господи, Аида, как ты можешь говорить такие глупости! — упрекнула ее Дуня.
— Почему глупости? Я просто говорю, что песня мне нравится. Как Тито.
— Но как ты можешь оскорблять Тито?
— Я его не оскорбляю, я говорю что песня — классная, совсем как Тито!
— Тито — это табу, о нем нельзя спорить, — вмешался один из квартирантов, так называемый Котник, который тоже находился в «возрасте полового созревания».
Он был партийным секретарем второго лицея Сараева и явно питал нежные чувства к Дуне. Я видел это по его очкам, которые запотевали, когда он смотрел на нее. Эдо недолюбливал его. Когда я позже спросил об этом свою мать, она не задумываясь ответила:
— Братья не любят, когда их сестры интересуются другими мальчиками.
— Но ведь сестра все равно не может выйти замуж за своего брата, так не принято! — воскликнул я, и мать посмотрела на меня с удивлением.
Но Эдо, читавший книги, заткнул рот Котнику:
— При социализме не может быть табу. Табу — удел религий, а не продвинутого общества. Поэтому следует разрушать все табу!
16
Аэродром возле г. Сараево. — Примеч. пер.