Клинки Ойкумены

– Мигель!..

Зал ему определенно не нравился.

Просторная комната, которая раньше служила для светских приемов, а сейчас была наскоро переоборудована под зал для фехтования, почти в точности напоминала собственный зал Диего. Не ткаными шпалерами на стенах, не потолком с лепниной по краям – о, маэстро мог позволить себе такую роскошь разве что в мечтах. Но размещение стоек с оружием, сам подбор клинков, манекены, развешанные кругом пособия: выпады, защиты, вольты… Большинство изображений Диего знал наизусть. Их оригиналы достались ему в наследство от сеньора Дильгоа, после того как апоплексический удар свел учителя в могилу. По счастью, сеньор Дильгоа успел подписать диплом молодому подмастерью – и позаботился о том, чтобы коллеги приняли дона Диего в свой круг, как полагается. Диего подозревал, что любезным приемом коллег он частично обязан имени собственного отца, но Луис Пераль, старый хитрец, лишь отшучивался, когда сын напрямик спрашивал его об этом.

– Знать бы, кто, – вслух сказал Диего.

Изменник, продолжил он про себя. В интерьере зала крылся душок предательства. Кто-то из учеников маэстро, не раз посещавший зал на улице Масарредо, в подробностях описал интерьер помещения маркизу де Кастельбро – или, что вернее, одному из доверенных слуг маркиза. Описал для того, чтобы здесь, на втором этаже особняка, возникло подобие, двойник, копия раковины, из которой маэстро выбрался совсем недавно. За деньги сделал это изменник, или просто желая оказать услугу его сиятельству – в его поступке не было ничего противозаконного или аморального. Но Диего не мог избавиться от ощущения, что его предали, продали с потрохами.

Он дрался с раздражением на дуэли, и противник одолевал.

За окном послышался цокот копыт. Встав у подоконника, наборного панно из редких сортов дерева, Диего увидел, как по каштановой аллее ко входу в особняк едет донья Энкарна. Под дочерью маркиза шла белая кобылица, памятная маэстро по его первому визиту в дом Кастельбро. Сидя боком, в дамском седле, донья Энкарна о чем-то весело болтала с молодой камеристкой – та трусила рядом на длинногривом пони. Юная донья подняла голову, взгляд ее скользнул по лицу Диего – и маэстро быстро отступил назад. Он не знал, заметила ли его новая ученица, но ему без видимой причины это было неприятно. Такое впечатление, подумал он, что я пропустил случайный выпад, и теперь надо наверстывать. Ты дурак, приятель, ты загнал себя в угол, а теперь громоздишь ерунду на чепуху. Расслабься, тебе выпала забавная и непыльная работенка. Главное – безопасность причудницы. Она сразу должна понять, кто здесь хозяин. Пройдет неделя, другая, и ты не вспомнишь ни этот зал, ни девчонку, возомнившую себя гусаром, верней, звездой сцены…

– Вы позволите, дон Диего?

Наверное, она поднималась по лестнице бегом. Ничем иным нельзя было объяснить столь быстрое появление доньи Энкарны в зале. Раскрасневшаяся, запыхавшаяся, она смотрела на Диего глазами, блестящими от возбуждения.

Из-за плеча дочери маркиза выглядывала камеристка.

– Прошу вас, – Диего вежливо поклонился.

– Благодарю вас, дон Диего.

– Впредь называйте меня маэстро.

– Так полагается?

– Да.

– Только здесь? Или при любой встрече?

– Только здесь.

– Хорошо, маэстро.

Черт возьми, подумал он. Этот бесенок – само послушание.

– Приступим? – спросила она.

Черт возьми, повторил он. Это была моя реплика. Она сняла ее у меня буквально с языка. Туше́, хитрая девчонка. Второй удар за тобой. Теперь моя очередь.

– Как вам будет угодно, – он еще раз поклонился.

Его миролюбие – верней, ответ, достойный слуги или поклонника, но никак не сурового маэстро – достигло цели. Во взгляде доньи Энкарны мелькнуло сомнение; впрочем, оно быстро сменилось прежним блеском.

– Одну минутку, маэстро. Я сейчас буду готова.

Она нырнула за ширмы, которыми был отгорожен дальний угол зала. Камеристка, подобрав юбки, последовала за хозяйкой. Прежде чем скрыться, камеристка обернулась и подмигнула Диего – так, словно сговорилась с маэстро заранее, и сейчас их заговор близился к успешному завершению.

За ширмами возник шорох одежды. Плохо понимая, что происходит, Диего уставился на ширмы – укрепленные на рамах атласные полотнища, расписанные в восточном стиле: черти с высунутыми языками, голые по пояс, с увлечением били в барабаны. В просвете между ширмами мелькнуло голое плечо, и маэстро отвернулся быстрей, чем следовало бы отставному мастер-сержанту, имевшему обширные знакомства среди обозных шлюх.

Он встал к ширмам спиной.

– Все, маэстро. Я готова.

Перед ним стоял молоденький гусарский корнет. Лосины из белоснежной замши плотно облегали стройные ноги. Диего не сомневался, что лосины натянули еще влажными, и сейчас они высыхали прямо у него на глазах, превращаясь во вторую кожу. Красный доломан – короткий, до пояса – был украшен пятнадцатью рядами шнуровых петель с золочеными пуговицами. На левое плечо гусар накинул ментик, обшитый понизу и по краям бортов черным бобром. Голову корнета венчал фетровый кивер с султаном из заячьего меха.

Лишь сейчас Диего сообразил, что разглядывает донью Энкарну, как последний мерзавец – снизу доверху. Он видел женщин в разных нарядах, видел без нарядов – и даже без ночных сорочек – но женщину в мужском костюме он видел впервые. Зрелище потрясло Диего больше, чем он мог предположить. Похоже, это стало ясней ясного не только для маэстро – камеристка отчетливо хихикнула. Смешок нахалки вернул Диего самообладание. Ничто так не отрезвляет актера и бойца, говаривал Луис Пераль, как чужая насмешка. А если отрезвления не произошло, значит, братец, ты вряд ли боец и уж точно не актер.

Диего мысленно поблагодарил отца за науку.

– Лосины, – сказал он. – Ни в коем случае.

– Вам не нравится? – донья Энкарна сделала круглые глаза. – В этом костюме я буду играть «Девицу-гусара».

– Не будете, – возразил Диего.

– Отчего же, маэстро?

– Вы раньше примеряли гусарскую форму?

– Нет. Это важно?

– Во время занятия лосины высохнут. Позже вам придется их снимать. Вы когда-нибудь снимали подсохшие гусарские лосины? Извините за смелые подробности, но от них остаются жуткие потертости. После парадов кое-кто из моих знакомых кавалеристов по три дня сидел дома, не в силах дойти до туалета.

– Господи! – испугалась донья Энкарна. – Какой ужас!

Она сделала непроизвольное движение, как если бы хотела сбросить лосины прямо сейчас – и замерла, не зная, как поступить.

– Надеюсь, что мы обойдемся без ужасов. Тем более, без пикантных ужасов. У нас не парад, вам не придется сидеть в седле. Первое занятие я сделаю кратким. На втором занятии, если вам так уж хочется опробовать сценический костюм, я жду вас в чакчирах.

– Что это?

– Штаны. Прямой крой, внизу штрипки.

– Какая пошлость! Меня освистают!

– Зато чакчиры удобны и безопасны для вашей чувствительной кожи. Спросите знакомых офицеров, они подскажут, чем украсить чакчиры. И хватит об этом. Я – не ваша модистка, у меня другие задачи.

– Я спрошу у дона Васко, – девушка в раздумьях закусила нижнюю губку. – Вы знакомы с доном Васко? Это мой жених. Он – капитан артиллерии, но, думаю, он знает толк и в приличных гусарских штанах. Начнем, маэстро?

Со всех ног она кинулась к ближайшей стойке с оружием – и, выхватив саблю, отсалютовала Диего.

– Поставьте на место, – велел Диего.

– Почему? Это же гусарская сабля!

– Вы будете использовать шпагу. Легкую граненую шпагу.

– Невозможно! Гусары дуэлируют на саблях.

– Гусары – да.

– Так написано в пьесе вашего отца!

– Мой отец скверно разбирается в фехтовании. Он знает, что гусары дуэлируют на саблях. Но гусары – мужчины, им хватает силы для таких поединков. Для вас сабля тяжеловата.