Страница 68 из 70
— Кто будет биогенератором? — тихо спросил Бардин, заранее зная ответ.
— Разумеется, один из ваших бывших ассистентов, — засмеялся Рублевский. — Итак, за какое время вы хотите уничтожить шарха?
— Минимум, за неделю, — бледнея от нахлынувших на него эмоций, сказал Николай Иванович.
— Разумно, — кивнул головой монстр. — Наука требует жертв.
— Я охотно выступил бы в роли генератора сам, — сухо сказал Бардин, — если бы мог возложить на кого-нибудь всю работу после прихода к власти. Но, увы, преемника у меня пока нет.
— Не переживайте, Николай Иванович. Смотрите на себя, как на командира в бою, который вынужден жертвовать не только техникой, но и живой силой для выполнения боевой задачи. Уверяю вас, маршал Жуков положил народу куда больше, и тем не менее он даже в постсоветские времена считается национальным героем. Итак. Кого из своих учеников вы готовы принести в жертву науке?
Основа магической формулы, или мантры, такова: коль скоро мы знаем главную тональность (ноту) какой-либо сущности, будь то стихия, явление, предмет или божество, мы можем, используя эту тональность, воздействовать в приказном порядке на эту сущность.
На лице Бардина отразилась целая буря чувств. Он сильно побледнел. На лбу появились бусинки пота. Пальцы правой руки начали выбивать на кулаке левой какой-то ритм. Рублевский внимательно и даже с каким-то любопытством смотрел на него. Наконец, лицо Бардина приобрело обычное выражение. Он посмотрел в глаза «монстру» и тихо произнес:
— Никого. Я беру свою просьбу назад.
Рублевский добродушно рассмеялся.
— Вы никогда не переступите определенную грань в науке, Николай Иванович. Наша наука и эмоции вещи несовместимые.
— Да, — так же тихо отвечал Бардин, — я в отличие от вас остался человеком.
«Монстр» лениво кивнул, и лицо его вновь стало бесстрастным.
— Я был уверен в этом, Николай Иванович. Просто я хотел, чтобы вы отчетливо поняли те пределы, в рамках которых находитесь, и в будущем не лезли туда, где человеку быть не полагается. Но я вас должен обрадовать. Моя помощь вам не нужна. Шарх преподнесет вам вскоре такой сюрприз, от которого вы ахнете. Да и не только вы. У него, знаете ли, случилось то, что называется временное просветление разума.
На обратном пути Бардин лихорадочно размышлял, стараясь просчитать как можно больше вариантов возможных событий. Наконец, он пришел к окончательному выводу и повернул голову в сторону Кота, который за все то время не проронил ни слова, всем телом ощутив, что Кардинал только что вернулся из другого мира.
— Нам предстоят великие дела, Константин Павлович, — сказал он.
— Всегда готов, — ответил бывший пионер. Через несколько минут они уже сидели в кабинете Бардина, где их с нетерпением молодого любовника дожидался Романов. Впервые за время общения с председателем Партии Кот не увидел добро душно-насмешливого выражения лица, которое Романов сохранял даже в самых критических ситуациях. Тем не менее он не задал ни одного вопроса и только уставился на Кардинала, казалось, не замечая Сидоренко.
— Итак, — сказал Николай Иванович, также словно забыв о присутствии третьего лица, — ситуация а изменится в ближайшее время.
— Он намерен отменить чрезвычайное положение и провести выборы со своим участием? — живо спросил Романов.
Кардинал отрицательно покачал головой.
— Будет сохранять чрезвычайку долгое время? — продолжал допытываться Петр Алексеевич.
— Нет, — задумчиво отвечал Николай Иванович. — Не пытайтесь угадать. Все равно не угадаете.
— Так скажите.
Бардин с нескрываемым любопытством посмотрел сначала на Сидоренко, затем на Романова и, тщательно выговаривая звуки, произнес:
— Он в ближайшее время подаст в отставку. Установилась длительная пауза, в ходе которой и Романов, и Сидоренко лихорадочно пытались сообразить, сошел ли Бардин с ума или просто шутит. в столь неподходящий момент.
— Но это невозможно, — не выдержал Кот. — Он скорее мать родную продаст.
— Это точно? — напряженно размышляя о чем-то, спросил Романов.
Бардин кивнул, а затем подтвердил:
— На сто процентов.
На лице Романова отразилась целая буря переживаний. Было видно, что психологически он еще не созрел к восприятию конечного этапа цели своей жизни. Бардин понимал, что в психике будущего президента России имеет место феномен, который он и его коллеги условно называли психической энергией. Психика Романова была нацелена на четыре года кропотливой работы, а его поставили в положение типа «сейчас или никогда».
В Бардине заговорил ученый. Напрягая волю и все свои психические возможности, он пытался почувствовать, что в эти минуты творится в психике Петра Алексеевича. И Романов, в свою очередь, знал, что, если у Кардинала появятся хотя бы малейшие сомнения в намерениях главы Партии, он будет просто уничтожен. Может быть, даже сейчас с помощью преданного Бардину Сидоренко. Он взял себя в руки и спросил:
— Кто еще знает об этом?
— Только тот, кто это мне сообщил.
— Я его знаю? — спросил Петр Алексеевич, всегда полагавший, что Кардинал имеет контакты в высших сферах политических кругов.
— Нет, — отрицательно покачал головой Николай Иванович. — Его никто кроме меня не знает. Романов пожевал губами, а затем спросил:
— Каковы же будут наши действия в новых условиях?
— Участие в выборах, — спокойно отвечал Бардин. — Все по плану. Вы выставляете свою кандидатуру, и с помощью временных союзников внутренних и внешних мы берем власть.
— А потом?
— Как нам действовать потом, надо решить сейчас. Есть два варианта. Первый — вы получаете диктаторские полномочия, и мы реализуем схему создания системы психического управления государством. Прошу вас подумать. Весь риск и вся ответственность в этом случае ложатся на вас. Вы станете либо героем, спасителем отечества, который будет рассматриваться историками в том же ракурсе, что и ваш полный тезка Петр Великий, а также Рузвельт, Аденауэр, Черчилль; либо одиозной исторической личностью, которую потомки поставят на одну доску со Сталиным, Самосой и прочими представителями исторического отребья; либо окажетесь смешной, жалкой политической фигурой, о которой все забудут после того, как насмеются вволю.
Говоря все это, Николай Иванович внимательно смотрел на человека, поставленного им в сложное положение, и с удовлетворением отметил, что на лице Романова, как обычно, появилось насмешливое выражение.
— Второй вариант? — насмешливо спросил Петр Алексеевич.
— Второй вариант более безопасен. И при его осуществлении возможны маневры. Вы разыгрываете игру, которую когда-то сыграл самый образованный и умный российский монарх Александр Павлович, либерал, демократ, воспитанник республиканца Лагарпа на троне, а возле трона мерзкий диктатор, «всей России притеснитель, губернаторов мучитель» Алексей Андреевич Аракчеев, который зажмет всю страну в железный кулак. В случае провала все шишки обрушатся на этого бедолагу, а вы станете обычным номинальным главой государства, каким был Брежнев, Ельцин и многие другие.
— Кто же может сыграть роль Аракчеева? — спросил Романов.
— Да кто угодно. Вот хотя бы Константин Павлович. Чем не Аракчеев? Так же умен, так же тверд да еще и хорошими манерами обладает в отличие от исторического образца. Да что там! — Кардинал обвел собеседников грустным взором и махнул рукой, — аракчеевых в России пруд пруди. Проблема другая: где взять в придачу к нему Сперанского и Чарторыйского. С этой публикой у нас после 17-го года хронический дефицит. Так что, Петр Алексеевич, на каком варианте остановимся?
Романов думал, опустив голову так низко, что ни Кот, ни Бардин не видели его лица. Наконец он поднялся со своего кресла и, твердо глядя в глаза Бардину, ответил:
— На первом.