Страница 3 из 3
С отцом все было иначе. У него не получалось даже создать иллюзию благодушного застолья. Всем своим видом он показывал, что мыслями он где-то совсем в другом месте, отказываясь при этом обжигать язык о пышущие жаром изысканные разносолы, которые понапрасну подсовывала нам мать.
Когда она подала ему рыбное филе, он ткнул вилкой в отдельно лежащий желтоватый кусочек внутренностей, весь пронизанный тонкими сизыми прожилками.
– Это что? – спросил он.
– Это орган, через который проходит дерьмо, – сказал я.
Отец резко поднялся и вышел из комнаты.
– Ты куда? – спросила мама.
– Аппетит пропал, – сказал он и хлопнул дверью.
Такое случалось неоднократно. Вместо того чтобы выгнать меня из-за стола, он приносил в жертву себя. Я усмехнулся, нанизал на вилку рыбные внутренности с отцовской тарелки и одним махом закинул их в рот. Несмотря на мои ухищрения развеселить мать, она смотрела печально. В нашем доме был только один виноватый, и он прекрасно это знал: в случае скандала мать гарантированно приняла бы мою сторону, а я ее. Поэтому, трусливо улизнув из комнаты, он заранее вырывал у нас победу, на что, безусловно, и рассчитывал.
Помню, как я поплелся в свою комнату, пока мама убирала со стола. У нас в коридоре стеклянная стена, сквозь которую просматривается гостиная. Там он и сидел в своем кресле, почти в темноте, читая при свете лишь одной зажженной лампы. Было ясно, что он ломает комедию, дабы убедить весь мир, как он якобы увлечен книгой. Но поза, в которой он сидел, его выдавала. Так книгу не держат. Понятное дело, он был обижен. Никто на свете ни за что бы не поверил, что он читает. Скорее всего, он и сам не очень-то в это верил.
Лежа в постели, я думал о вдове в леопардовом манто, об ее уродливых лаковых туфлях и ультрамолодежной стрижке; потом я думал о маме, которая была гораздо моложе, привлекательнее и лучше ее, о маме, которая, играя роль, соглашалась на мучения и готовила при этом замысловатые яства для человека, который их даже не пробует. Я до чертиков разозлился и решил переключиться на что-то другое, иначе пролежал бы так всю ночь без сна, а назавтра в школе меня донимали бы вопросами, все ли у меня в порядке, а это еще хуже. Потому что у меня как раз таки все тип-топ (спасибо, что интересуетесь), а вот остальных без зазрения совести можно отправить на скотобойню. Прицельный выстрел с близкого расстояния прямо в голову, чтобы не рыпались понапрасну. Нет, они не страдали, разве что при жизни, но в любом случае не в тот момент, когда был спущен курок.
3
Школа находится буквально в двух минутах ходьбы от нашего дома, за углом, но я вечно умудрялся опаздывать. Возможно, всему виной как раз эти две минуты, не знаю, но прийти вовремя мне не удавалось. Каждое утро повторялся один и тот же ритуал: я сбегал с лестницы нашего дома, впопыхах огибал угол и с выпрыгивающим из груди сердцем жал на звонок, потому что ровно в восемь двадцать вахтер запирал дверь. Если ты опаздывал на пару-тройку минут, он лишь окидывал тебя строгим взглядом и пропускал. Строгим, но все-таки человечным взглядом, что уже немало, поскольку так называемому квалифицированному персоналу в нашей школе это почти несвойственно. Однако за серьезное опоздание, скажем на четверть часа, тебя оставляли в коридоре дожидаться следующего урока.
Моим уделом было ежедневное опоздание на одну-две минуты, провести же час в коридоре мне так и не посчастливилось. Все знали, что живу я за углом, и, задержись я на пятнадцать минут, пришлось бы потом оправдываться перед дирекцией целую вечность.
Один только внешний вид школы уже наводит тоску. Почему родители так активно работают локтями, стремясь пристроить туда своих отпрысков, – загадка. Скорее всего, их прельщает методика обучения, или, точнее, то, что за нее выдают. В нашей дивной школе все продумано досконально: каждый ребенок учится в своем темпе, по индивидуальной программе, с глубоким чувством личной ответственности. Попробуй объяснить кому-то, что все это значит, – шарики за ролики закатятся. Называется наше заведение лицей Монтанелли – в честь одной итальянки по имени Мария Монтанелли, которая сто лет назад и придумала сей образовательный подход, желая дать возможность нищим детишкам из трущоб Неаполя пробиться в люди. Сразу оговорюсь, что у этой Монтанелли были самые благие намерения; к счастью, она не дожила до сегодняшнего дня и не увидела, как исковерканы ее идеи.
Между родителями, очевидно, налажен тесный контакт посредством сарафанного радио, потому что большинство учащихся школы одного поля ягоды. В основном это дети из артистических семей: художников, скульпторов и всяких театральных деятелей, этакие умники, у которых всегда наготове свое собственное мнение, которые фальшиво-капризным голосочком разглагольствуют на интересные лишь им темы, полностью, вплоть до мельчайших жестов, копируя своих предков.
Я как-то был в гостях у такой вот актерской семейки. Этот визит многое мне объяснил. Тому, у кого отец даже дома целыми днями выступает как на сцене, требуются изрядные усилия, чтобы не свихнуться. Ни единого предложения папаша не мог произнести по-человечески, а я не знал, куда деваться от неловкости. Убежденный в своей неповторимости, с сигаретой во рту, он горланил французские шансоны, одновременно взбивая в миске яйца для омлета. Наверное, воображал себя Ивом Монтаном. Не знаю почему, но все эти артисты похожи не на нормальных людей, а исключительно друг на друга. Они никогда не выходят из роли. Даже лежа в могиле, они, скорее всего, продолжают менять маски. После часового пребывания в том доме у меня заныли челюсти и брови. Невозможно было удержаться, чтобы не подыгрывать тому типу. Зато я стал с пониманием относиться к своим одноклассникам, которые живут в атмосфере раскатистых натужно-театральных фраз, второсортной мимики и вечно поднятого занавеса.
Впрочем, это касается всех, у кого богемные родители. Невыносимо ведь, когда тебе проедают плешь, убеждая, что ты непременно обязан стать суперкреативной личностью. Мне вспоминается один мальчик из начальной школы Монтанелли по имени то ли Юрген, то ли Патрик… да, Патрик! В голове не укладывается, как можно наградить ребенка подобным именем – афганской борзой и то не дашь такую кличку. Впрочем, тот Патрик явно страдал манией величия. У него было до того надменное и хмурое лицо, что ближе чем на сорок метров подходить к нему не хотелось. Однажды учитель музыки Кромхаут, посещавший нас раз в неделю, чтобы в очередной раз помучить класс набившими оскомину канонами (одно слово «канон» уже вызывало рвотный рефлекс), так вот, этот Кромхаут как-то раз весьма деликатно поинтересовался, не желает ли кто-нибудь из нас сыграть на пианино.
Девяносто девять процентов нашей гоп-компании, включая меня самого, брали уроки фортепиано, скрипки, флейты или еще чего-нибудь похуже, что считалось неотъемлемым атрибутом хорошего воспитания в семьях добропорядочных родителей из престижных районов. Но сейчас речь не о том. Речь о Патрике, который со вздохом поднялся со стула, будто делал всем великое одолжение, и, устремив томный взгляд к воображаемому горизонту, сел за инструмент. В классе было слышно, как летит муха.
– Эту пьесу я сочинил после ссоры с мамой, – сказал Патрик, опустив голову, чтобы сосредоточиться и приступить к исполнению.
Самой пьесы я уже не помню, но помню, что подразумеваемая эмоция была сполна отражена в его произведении. Ничего удивительного. Начальная школа кишмя кишела патриками, которые в свои десять лет с кисточкой в руках отступали на несколько шагов от мольберта и, многозначительно прищурившись, бубнили себе под нос: «Распределение цветовых плоскостей удалось еще не в полной мере…» – или прочую заумную чепуху.
Помимо «артистов» в нашем лицее учатся дети толстосумов. Обучение здесь стоит в шестнадцать раз дороже, чем в обычной средней школе, так что простые смертные при зачислении отпадают автоматически. Кроме того, все учебные здания понатыканы в одном районе – районе, где деньги растут на деревьях. У богатеньких родителей все под боком: детский сад Монтанелли, начальная школа Монтанелли и лицей Монтанелли – учреждения единой, пусть и не самой современной, но в любом случае эксклюзивной образовательной системы – расположены на расстоянии вытянутой руки. Таким образом, с пеленок до первых шагов в реальный мир твой ребенок надежно застрахован от плебейской вони.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.