Страница 30 из 131
— Хочешь, ради времяпрепровождения, я со священным писанием в руках докажу тебе…
— Не вздумай это делать, Бернар. Помилуй меня бог! Я не еретик и не читаю священного писания. Я не хочу, чтобы моя вера ослабела. К тому же ты даром потеряешь время. Вы, гугеноты, всегда вооружены знанием, приводящим в отчаянье. Вы нам тычете его в нос во время прений, и бедные католики, не читавшие, как вы, Аристотеля и Библии, не знают, что отвечать.
— Это потому, что вы, католики, хотите верить во что бы то ни стало, не давая себе труда рассмотреть, разумно это или нет. Мы, протестанты, по крайней мере изучаем нашу религию раньше, чем ее защищать, и в особенности раньше, чем ее распространять.
— Ах, как бы я хотела обладать красноречием преподобного отца Жирона, францисканца!
— Он — дурак и хвастун. Но как бы он ни кричал о себе, шесть лет тому назад на публичном заседании наш пастор Удар припер его к стене.
— Ложь, ложь, пущенная еретиками!
— Как! Разве ты не знаешь, что во время прений крупные капли пота катились со лба Жирона на «Златоуст», который он держал в руках? По этому поводу один шутник написал такие стишки…
— Я не хочу их слушать! Не отравляй мой слух своими ересями! Бернар, милый Бернар, заклинаю тебя, не слушай всех этих приспешников сатаны, которые тебя обманывают и ведут в преисподнюю! Умоляю тебя, спаси свою душу и вернись в лоно нашей церкви!
И так как, несмотря на свои настояния, она уловила на губах своего любовника скептическую улыбку, она воскликнула:
— Если ты меня любишь, отрекись ради меня, ради любви ко мне от пагубных своих убеждений!
— Мне легче было бы, милая Диана, отречься ради тебя от жизни, чем от того, что разум мой считает истиной. Как ты хочешь, чтобы любовь заставила меня усомниться в том, что дважды два — четыре?
— Жестокий…
У Мержи был безошибочный способ прекращать подобного рода прения, — он к нему и прибег.
— Увы, милый Бернардо, — произнесла графиня томным голосом, когда рассвет принудил Мержи удалиться, — ради тебя я погублю свою душу, я ясно вижу, что не будет мне дано утешенья спасти тебя.
— Ну, полно, ангел мой. Отец Жирон даст нам великолепное отпущение in articulo mortis[55].
XIX. Францисканец
На следующий день после бракосочетания Маргариты с королем Наваррским капитан Жорж, согласно дворцовому приказу, покинул Париж и отправился к своему отряду легкой кавалерии в Моский гарнизон. Брат простился с ним довольно весело, рассчитывая, что тот вернется раньше окончания празднеств, и охотно покорился необходимости остаться на несколько дней одному. Госпожа де Тюржи отнимала у него довольно много времени, так что несколько минут одиночества не страшили его. По ночам его никогда не было дома, а днем он спал.
В пятницу 22 августа 1572 года адмирал был ранен из мушкета неким негодяем по фамилии Морвель. Так как народная молва приписывала это подлое убийство герцогу Гизу, то этот вельможа на следующий же день покинул Париж как бы во избежание жалоб и угроз со стороны протестантов. Сначала король хотел, по-видимому, преследовать его со всей строгостью, однако отнюдь не воспротивился его возвращению, которое вскоре ознаменовалось ужасным избиением 24 августа.
Группа молодых всадников из протестантов, посетив адмирала, рассыпалась по улицам, намереваясь отыскать герцога Гиза или его друзей, чтобы при встрече затеять с ними ссору. Вначале все обошлось мирно. Толпа, испуганная их количеством или, может быть, приберегая свои силы для другого случая, хранила молчание при их проезде и, казалось, без особого волнения слушала, как они кричали: «Смерть убийцам господина адмирала! Долой гизовцез!»
За углом одной из улиц перед протестантской толпой неожиданно появилась дюжина молодых дворян из католиков и между ними много приближенных Гиза. Ожидали крупной ссоры, но ничего не произошло. Может быть, из благоразумия, может быть, потому, что католики действовали по точному предписанию, — но они не ответили на оскорбительные крики протестантов, а какой-то молодой человек приличного вида, шедший во главе их, приблизился к Мержи и, вежливо поклонившись, сказал ему дружеским тоном близкого человека.
— Здравствуйте, господин де Мержи. Вы, конечно, видели г-на де Шатильон? Как он себя чувствует? Схвачен ли убийца?
Оба отряда остановились. Мержи узнал барона де Водрейль, поклонился ему и ответил на заданные вопросы. Завязались во многих местах частные разговоры, и так как они продолжались недолго, то противники разошлись без пререканий. Католики уступили дорогу, и каждый направился в свою сторону.
Барон де Водрейль несколько задержал Мержи, так что тот немного отстал от спутников. На прощанье Водрейль посмотрел внимательно на седло и сказал ему:
— Обратите внимание! Если я не ошибаюсь, у вашего кургузого ослабла подпруга. Будьте осторожней!
Мержи спешился и подтянул подпругу. Не успел он снова сесть в седло, как услышал, что за ним кто-то скачет крупным галопом. Он обернулся и увидел молодого человека, лицо которого было ему незнакомо, но который принадлежал к только что встреченной группе.
— Разрази меня бог! — произнес тот, приближаясь к нему, — я был бы в восторге встретиться один-на-один с кем-нибудь из тех, что сейчас кричали «Долой гизовцев!».
— Вам не придется далеко ходить за этим, — ответил Мержи. — Чем могу служить?
— Не будете ли вы случайно из числа этих бездельников?
Мержи моментально обнажил шпагу и плашмя ударил по лицу этого друга гизов. Тот выхватил из-за луки пистолет и в упор выстрелил в Мержи. К счастью, вспыхнул только запал. Любовник Дианы ответил сильным ударом шпаги по голове врага, так что тот свалился с лошади, обливаясь кровью. Народ, остававшийся до сих пор невозмутимым зрителем, на этот раз принял сторону раненого. На молодого гугенота посыпались камни и палочные удары, и так как всякое сопротивление было бесполезно, то Мержи оставалось только хорошенько пришпорить лошадь и спастись бегством. Но на одном, слишком крутом повороте его лошадь упала и придавила его, так что он, хоть и не был ранен, все же не мог подняться достаточно быстро, и разъяренная толпа успела его окружить. Тогда он прислонился к стене и некоторое время отбивался от тех, кого мог достать своей шпагой. Но сильный удар палкой сломал лезвие его шпаги, его сбили с ног и разорвали бы на части, если бы какой-то францисканец, выскочивший из толпы, теснившейся вокруг Мержи, не закрыл его своим телом.
— Что делаете вы, дети мои? — закричал он. — Отпустите его; он совершенно не виновен!
— Он — гугенот! — в бешенстве завопили сотни голосов.
— Ну так что же? Дайте ему время раскаяться! Он еще может исправиться.
Люди, державшие Мержи, сейчас же его отпустили. Он поднялся, подобрал обломки своей шпаги и собрался дорого продать свою жизнь, если бы пришлось выдержать новый натиск.
— Оставьте жизнь этому человеку, — продолжал монах, — потерпите немного. Еще несколько дней — и гугеноты пойдут к обедне.
— Потерпеть, потерпеть! — повторило несколько голосов с неудовольствием. — Нам уже давно твердят, чтобы мы потерпели, а пока что каждое воскресенье, во время проповедей, их пение смущает добрых христиан.
— Ну что ж? Разве вы не знаете пословицы, — продолжал монах весело, — повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить. Пускай повоют еще немного; скоро благодатию пресвятой богородицы августовской вы услышите, как они запоют мессу по-латыни. Что же касается этого молодого нехристя, отдайте его мне; я хочу привести его в христианскую веру. Ступайте себе и от желания скорее съесть жаркое не пережарьте его.
Толпа рассеялась, ворча, но не причинив никакой обиды Мержи. Ему даже вернули лошадь.
— В первый раз в жизни, отец мой, — сказал он, — с удовольствием смотрю на рясу вашего ордена. Поверьте моей благодарности и соблаговолите принять этот кошелек.
55
За мгновение до смерти.