Последний идол (сборник)

– Он писатель, книги пишет.

– Значит, он тебя лучше видит, чем другие.

– Он дал мне свою рукопись на рецензию, я прочитал и сказал, что книга дерьмо.

– Ты и обозлен на него. Но дело не в этом, надо вести себя как полагается.

– Я прошу, дайте мне работу.

– Работу дадут. Не в этом дело. Ты должен перестроить свою жизнь. Надо взять себя в руки и категорически прекратить пить. И это только от тебя зависит.

Работу тебе дадут, но ты должен подготовить себя к этой работе, какая бы она ни была. Если ты этого не сделаешь, то тебя может постигнуть прежняя участь. У нас государство, а не лавочка, и нельзя терпеть, когда вокруг тебя околачивается всякая сволочь. Об этом к нам, кроме письма Тимофеева, поступают и другие сообщения.

– Прошу зачитать.

(Ворошилов читает донесение заместителя начальника Главного военно-медицинского управления по политической части генерала Лайок. Во время чтения В. Сталин сначала возмущенно пожимает плечами).

– Напрасно ты возмущаешься. Люди не могут молчать, когда ты ведешь себя безобразно. Они отвечают за порядок в санатории, а значит, и за твое поведение и, если хочешь, за твою жизнь.

– Да, я выпивал, но до утра не пропадал, ездил в Минеральные Воды и вернулся в этот же день около полуночи. Я вас понимаю, Климент Ефремович. Знаю Ваше доброе ко мне отношение. После смерти отца считаю Вас вторым своим отцом.

– Но ты своего отца не слушался. Сколько раз он нам жаловался, когда ты еще учился в школе.

– Людям, которые пишут эти бумажки, делать, видимо, нечего. Пусть правду пишут, а здесь сплошная ложь.

– А что здесь неправда? Ты не отмахивайся. Пишут правду. В тюрьму ты был посажен не так просто, а по делам. Теперь выпущен – надо ценить это. Вести себя как следует. Вот твоя сестра Светлана живет как полагается и на нее никаких сигналов нет. Она любит тебя. А ты ведешь себя неправильно. Если наберешься сил, энергии, то можешь исправиться.

– Спасибо, Климент Ефремович.

– Ты не согласен, вижу?

– Нет, почему же? Но такие слова, конечно, не радуют.

– Дочь Надя, находившаяся с тобой в санатории, – от какой жены?

– От Галины – первой жены.

– Как же тебе не стыдно в присутствии 16-летней дочери устраивать пьянки?

Ты можешь махать руками и возмущаться, но, прочитав эти письма, мы все, члены Президиума, им поверили.

– Это и плохо.

– Ты вышел из тюрьмы. Теперь ты на свободе, тебе помогают найти свое место в нашем обществе. Ты должен оценить это по достоинству. Повторяю, ты необъективен к своим поступкам. Ты должен об этом хорошо подумать. Имей в виду, в компании с тобой могут быть и провокаторы, и люди, подосланные нашими врагами.

Сестра твоя ведет себя правильно, хорошо, к ней никто не придерется. Она считает тебя неплохим человеком. Она прямо говорит – во всем виновата проклятая водка. Повторяю, ты неправильно себя ведешь, за тебя душа болит. Наберись сил и возьми себя в руки.

– Спасибо, Климент Ефремович.

– Ты должен твердо заверить, что больше такие безобразия не повторятся. Ты даешь мне слово?

– Что говорить. Надо делать. Я докажу делом.

– Работа будет в зависимости от того, как будешь вести себя дальше. Если по-прежнему, то это не может быть терпимым.

– Первое и главное – надо работать.

– Прежде чем начать работать, надо покончить со всем тем, что тебе мешает жить и работать. Если ты не заверишь нас, что будешь вести себя хорошо, то работы не дадим.

– Хочу просить Вас помочь мне встретиться с Никитой Сергеевичем.

– Я обещаю помочь, но Никита Сергеевич сейчас в отъезде.

– Куда он уехал?

– На юг.

– Я бы мог поехать к нему?

– Не следует этого делать. Он недели через три вернется.

– Сегодня я был у Малиновского, министра обороны, просил у него работу, но он сказал, что без Никиты Сергеевича решить этого вопроса не может. Вы разрешите мне, Климент Ефремович, к Вам изредка приезжать?

– Не возражаю, если будешь приезжать трезвый.

– Если приеду трезвый – пустите, пьяный – выгоните. Я сейчас одинок, не с кем посоветоваться.

– Какую ты хочешь работу?

– Любую. Тяжело сидеть без дела. Выпрашивать неудобно, какую дадут.

– Если министр обороны не может, придется подождать. Еще раз говорю тебе – немедленно брось водку.

– Не такой уж я отпетый пьяница, больше создали славу. Пойду работать и все встанет на свое место, исправлюсь.

– И надо, у тебя есть сила воли, исправляйся. А из твоих слов выходит, пока не работаешь, можно выпивать. Возьми себя в руки.

– Будет сделано, Климент Ефремович.

– Как живет сестра? Ты с ней встречаешься?

– Не знаю, я у нее не бываю.

– Почему? Она любит тебя.

– Дочь, которая отказалась от отца, мне не сестра. Я никогда не отказывался и не откажусь от отца. Ничего общего у меня с ней не будет.

– Это неправильно. Она не отказывается от всего хорошего, что сделал отец. Но в последние годы у твоего отца были большие странности, его окружали сволочи вроде Берия. Было же так, когда он спрашивал меня, как мои дела с англичанами, называл же он меня английским шпионом. Тысячи других невинных людей были расстреляны… Это все мерзости Берия, ему поддакивали Маленков и Каганович.

Я лишь потому уцелел, что он знал меня по фронту со времени гражданской войны. Мы жили в Царицыне рядом – он с твоей матерью, тогда невестой, я с Екатериной Давидовной и Петей. Он знал меня по делам. Когда на меня наговаривали мерзость, он гнал ее от себя, зная, что я не способен на это. Но меня могли и убить, как убили многих. Эта сволочь, окружавшая Сталина, определяла многое. Никто не отказывается от хорошего, что сделал твой отец. Но было много и нехорошего. У меня при Иосифе Виссарионовиче не раз дело доходило с Берия и Молотовым чуть ли не до драки. И ты не прав, когда говоришь, что Светлана отказывается от отца. Он любил ее. Но ты не можешь сказать, что отец был во всем прав. Не будем об этом говорить. Светлана очень хороший человек.

– Дай ей бог здоровья, желаю ей добра.

– Мы строим коммунистическое общество, авторитет которого и внутри страны, и за рубежом исключительно велик. И каждый советский человек должен беречь этот авторитет. Ты не просто гражданин, ты сын великого человека вчерашнего дня, да, повторяю, вчерашнего дня. Ты должен быть человеком, который активно работает, идет в ногу со всей страной в нашем обществе. Мы должны бороться за наши идеалы, за нашу страну. А кто вертит хвостом, тот не гражданин.

– А какое ко мне имеет отношение „вертеть хвостом»?

– Ты не вертишь, но почему к тебе лезут подозрительные люди, где гарантия, что они не подосланы врагами, зачем они тебе?

– Ко мне, действительно, много народа ходит. Вы правы, по лбу не узнаешь, кто хороший, а кто плохой.

– В том-то и дело. Почему эти люди тебе сочувствуют, тебе поддакивают?

– Приходит много народа, во всех не разберешься.

– Среди них есть сволочь и болтуны и, возможно, связанные с заграничными учреждениями. Твое имя враги могут использовать за рубежом в ущерб интересам нашей страны.

– Я все это понимаю. Но я тут не виноват.

– Гони прочь всех шептунов и включайся в общее дело советского народа.

– Хочу помогать, работать вместе со всеми. Других помыслов у меня нет.

– Я доложу о нашем разговоре ЦК и Никите Сергеевичу.

– А этот Тимофеев, письмо которого Вы мне прочитали, ругал Никиту Сергеевича и Аджубея. Я его за это изматерил и на проекте его книги, которую он дал мне на отзыв, я написал, что это такое дерьмо, которое выпускать нельзя.

– Ты с ним разговаривал?

– Раз пять разговаривал. Он пишет книгу очерков о штурмовиках. Во время одного из разговоров он ругал Аджубея за то, что тот, будучи редактором „Комсомольской правды“, а затем „Известий“, не напечатал два его очерка. Он говорит: не имей сто друзей, а имей Аджубея, зятя Хрущева… Тимофеев, видимо, считает, что я к Никите Сергеевичу должен плохо относиться, а я, кроме благодарности, к нему ничего не имею. Я был у Никиты Сергеевича, он хорошо меня принял, много сделал для меня, я благодарен ему. И когда кое-кто о нем говорит глупости, я им даю резкий отпор.