Пасха Красная

Брат никогда не ходил на дискотеки, хотя танцевал замечательно. В юности мы занимались с ним вместе в школе бальных танцев и брали в паре призы на конкурсах. Однажды менеджер предложил нам с братом заключить контракт для выступления на профессиональной сцене, но мы с Лёней только переглянулись и заключать контракт не пошли. Вспоминаю нашу юность и вижу одну картину — Лёня все время над книгой сидит. У него даже прозвище было в Братске — „букинист“».

Рассказывает брат о. Трофима Геннадий: «Разочаровавшись в фотографии, брат затеял новое дело — шить обувь. Хорошей обуви в Сибири тогда не было, как, впрочем, и плохой. И брат решил шить фирменную обувь. Купил специальную машинку, а уж модной фурнитуры и дратвы припас столько, что у меня до сих пор дома его ящики стоят. Для начала он устроился в обувную мастерскую, и вскоре весь город к нему в очередь стоял. Вкус у брата был хороший, а уж выдумщик он был такой, что принесут ему развалившуюся обувь, какую и в починку нигде не берут, а он новые союзки поставит, аппликации вместо заплат. Фурнитуры модной подбавит. И выходила из старья обувь прочнее и наряднее новой.

Работать он умел, а коммерсант из него был никакой. Говорю это как человек, которого нужда заставила заняться коммерцией и у которого свой магазин автозапчастей. Брат думал о ином — как людям помочь. И пока другие сапожники копейку гонят и десять пар перечинят, брат, смотрю, одну пару вылизывает. Я уж не говорю о том, что дома он всем соседям чинил обувь бесплатно».

Рассказывает мать Нина: «Первые сапоги сын сшил мне. Уж до того нарядные вышли сапожки! А такие прочные, что и поныне целые. Правда, я на каблуке уже не ношу. Одной бабушке сшил сапоги, так она за него все Бога молила: „У меня, — говорит, — такой хорошей обуви за всю мою жизнь никогда не было. Спаси, Господи, мастера!“

Пошла о сыне слава по городу, и люди даже издалека к нему обувь в починку везут. Приходят в мастерскую и просят: „Позовите мастера Татарникова“. А к другим мастерам не идут. Стали мастера попрекать сына: „Что ты, как дурачок, с одной парой возишься? Ты сделай по-быстрому, чтоб дольше месяца не держалось, а там опять чинить принесут. Так ты нас всех без работы оставишь“. А сын так не мог.

Начались конфликты из-за того, что все стремятся попасть к Татарникову. Приходит сын однажды с работы совсем тихий и говорит мне: „Видно, надо мне, мама, уходить из мастерской. Обижаются на меня мои товарищи, и нет мира у нас“. Рассудили мы с ним, что мир все же дороже. И сын стал дома шить унты на заказ, а для трудового стажа устроился скотником на ночные дежурства.

Платили тогда скотникам копейки, и на эту работу лишь пропащие шли. Другие скотники выпьют бутылку и спят всю ночь. А Трофиму коровок жалко, и до чего ж он работать любил! Ферма у него блестит, коровки веселые. Стали доярки Трофима нахваливать, а скотников ругать: „Один Татарников за вас всю работу делает. А вам, лодырям, лишь бы пить да спать!“ Скотникам теперь житья не стало, и говорят они сыну: „Нашелся дурак за копейки вкалывать? Уходи, пока цел“.

Господи, думаю, да что за горе? Руки у сына золотые, и на работе им не нахвалятся. А везде он в итоге „дурак“. У нас одни родственники богатые даже говорили: „Таких дураков, как он, у психиатра надо лечить“. Это теперь о Трофиме песни поют и стихи складывают. А сколько мой сыночек при жизни вытерпел лишь за то, что работать любил».

Вместо комментария к этой истории расскажем притчу ярославского мастера Егорова, изготовляющего старинные изразцы для церквей. Церковные изразцы всегда делали с румпой-насадкой с обратной стороны, и такие изразцы держались веками. Но начальство Егорова решило, что возиться с румпой невыгодно, а прибыльней поставить на поток современные плоские изразцы. Мастер Егоров обычно настолько молчалив, что многие считают его немым. Но тут он рассказал притчу: «Обиделась Совесть, что ей тяжелее всех жить на белом свете, и дала себе потачку на копейку. Раз на копейку, два на копейку. Идет однажды Совесть по улице и слышит кричат: „Эй, бессовестная!“ Обернулась Совесть, а это ей кричат».

У архиепископа-новомученика Феодора (Поздеевского) есть объяснение, почему в мире царствует культ развлечений: «Значит, произошел в греховной жизни человека разрыв идеи труда, который законен и обязателен для человека („делати рай“), с идеей удовольствия от труда. Греховный человек трудится неладно, а потому ищет развлечения, как отдыха от труда». Вот примета нашего века — гигантские свалки еще новых, но уже негодных вещей, а рядом супериндустрия развлечений.

Как же трудно иным прийти к Богу из-за выжженной, оскверненной совести! И как искала Его чистая душа Трофима, уже зная, что за все, что сделано не по-совести, надо будет держать ответ.

И все-таки ему предстояло еще перемучиться в миру, изживая в себе его иллюзии. Вот одна из таких иллюзий: мир духовно болен — душа это чувствует, а люди все настойчивей ищут целебные снадобья и «здоровую» пищу, надеясь через плоть исцелить изнемогающий дух. Трофим увлекся, было, таким «оздоровлением» и даже бросил есть мясо. Но как-то из интереса он раскрыл книгу «целителя» и, обнаружив, что это магия, тут же с отвращением захлопнул ее. «И все же наелся, как жаба, грязи», — рассказывал он потом в Оптиной.

Не миновала его и та модная ныне религия чрева, когда голоданием «очищаются» от страстей. Мать вспоминает, что в комнате у сына висел график, по которому он голодал дважды в месяц по десять дней подряд, надеясь бросить курить. «Курил он чуть ли не от первого класса, — рассказывала мать, — но даже взрослым при родителях курить стыдился. Помню, уже после армии он возил зерно на ток, а я увидела его с сигаретой. Подошла сзади и говорю: „Татарников, оставь докурить“. Он вмиг спрятал сигаретку. А сам так покраснел, что мне неловко стало. Чего уж, думаю, взрослого человека в краску вгонять? „Ладно, кури уж“, — говорю ему дома. А он: „Брошу“. И он „бросал“, голодая по двадцать дней в месяц». Жесточайший эксперимент дал один результат: кожу на лице обтянуло так, что проступал череп, а бросить курить он не смог. Так попустил Господь для смирения человеку с «железной» волей, и уже в Оптиной он говорил: «Надо было поститься, а я голодал».

А курить Трофим бросил так. Уверовав в Бога, он являл такое усердие к церкви, что его пригласили прислуживать в алтарь. Но учуяв запах табака, священник сказал, что надо выбрать: Бог или табак. И тогда по молитве и силою Божией была разом отсечена многолетняя страсть.

Инок Трофим называл сигареты «трубою сатанинскую». А быв искушенным, смог и искушаемым помочь. Один послушник рассказывал, что, приехав в Оптину паломником, он убегал в лес покурить. Он молился на могиле инока Трофима об избавлении от страсти, и тот явился ему во сне, сказав грозно: «Ты что мою могилу пеплом посыпаешь?» И послушник пережил такой страх, что тягу к курению как рукой сняло.

Известен и другой случай — на могилу к иноку Трофиму приезжал его земляк, рассказав о себе, что раньше он сильно пил и курил. После убийства Трофим явился к нему во сне и сказал: «Я молюсь за тебя, а ты меня водкой поливаешь и пеплом посыпаешь». К сожалению, фамилию этого земляка не догадались записать, но человек специально приезжал из Сибири, чтобы поблагодарить за исцеление.

Рассказывает мать Нина: «Ох, и поездили мы на Трофиме, а он безропотно тащил тяжкий воз. Помню, увезли в роддом жену брата Сани, а бедность была такая, что пеленки не на что купить. И вдруг приходит от Трофима огромная посылка с полным приданым для девочки. Все розовое, нарядное. Мы радуемся, но и дивимся, а как он угадал, что девочка родится?

Покупал он все с размахом. Белье обветшало — тащит тюк простыней. Квартиру получили — купил тюк темно-розового шелка на шторы. Богатые шторы, нарядные. „Дорогие, поди?“ — спрашиваю сына. „Не знаю. Красивые, вот и купил“».

Вся молодость Трофима ушла на то, что он называл без прикрас: «жратва и шмотки». Но он самоотверженно нес этот крест, надеясь, что встанет семья на ноги, а там уже останется одна забота — душа. Между тем, уже отыграли свадьбы младшим и получили квартиру. Но для новой квартиры нужна была новая мебель, а еще вон как дорожает колбаса! И любимый вопрос Трофима: «Какой в этом толк?» — имел уже точный ответ: беличье колесо материальных забот будет неостановимо вращаться, пока его не остановит стук молотка по гробу.