Екатерина Великая

Он напомнил гостям, что война окончилась. Император Фридрих уже не был противником, а потому можно было поднимать в его честь бокалы. Первым официальным актом нового императора стало объявление о прекращении войны с Пруссией. Не успев воцариться на троне, вечером того же дня Петр послал в действующую армию курьеров, которые везли с собой приказ русскому командованию прекратить боевые действия и продвижение вглубь прусской территории. Должны были начаться переговоры на основе мирных предложений Пруссии. Пленных немцев стали приглашать на пиры, осыпать подарками и отпускать домой.

Но это было не все. Новый император объявил о реформе русской армии, назначил нового главнокомандующего. Им стал дядя Екатерины и Петра, Георг (бывший поклонник Екатерины), которому не хватало военного опыта, но он мог зато приучить войска к немецкой дисциплине. Русская лейб-гвардия подлежала замене голштинцами.

Вместо своих зеленых мундиров русская пехота получила куцые синие куртки прусского образца. Ей предстояло также освоить прусский строевой шаг, построения, команды. Даже офицерам пришлось спрятать в карман свою гордость и учиться заново — учиться у своего недавнего врага.

Солдаты, прежде всего петербургские гвардейцы, которые охраняли дворец в последние дни царствования Елизаветы и обеспечили переход власти в руки Петра III, начали сожалеть об этом. Им стало известно, что в частных разговорах Петр отзывался о них не иначе, как о «янычарах», и подвергал сомнению их мужество. Они чувствовали, что новый император решил сломить их боевой дух и превратить в марионеток, вымуштрованных по-прусски. Годы страданий, одержанные победы, захваченная территория Пруссии, обильно политая кровью, — все должно быть принесено в жертву прихоти Петра III. Он стоял перед ними, ничтожный уродливый человечек в тугом синем сюртуке с золотыми пуговицами, при парадной шпаге, придававшей ему нелепый вид, стоял и вызывал у них презрение. Он не был одним из них и никогда не будет. Они выполняли его приказы, но в душе тяготились этим и мечтали о том дне, когда снова будут служить русскому повелителю.

Некоторым казалось, что, приняв бразды правления, Петр изменился. Британский посол Кейт писал в Лондон о том, что работа правительства стала плодотворнее. Он с одобрением отзывался о том, что император сам вникал во все дела, не передоверял их другим, как это было при его предшественнице. В особенности это касалось внешней политики. Не мстил Петр своим бывшим политическим противникам, никого не сослал и не посадил в Петропавловскую крепость. Михаил Воронцов, несмотря на свои французские симпатии, сохранил пост канцлера. Петр, похоже, понимал, что нужна преемственность во внешней политике.

Он предпринял шаги, которые одобряла и Екатерина. Петр уничтожил тайную канцелярию, эту страшную машину террора, которая унесла или искалечила великое множество жизней. Он выпустил из тюрем и освободил врагов бывшей императрицы. Он вернул из ссылки вельмож, отправленных туда Елизаветой, — всех, кроме Бестужева, главного советника Екатерины. Он привлек на свою сторону дворян манифестом о вольности, по которому они освобождались от обязательной государственной службы, сняв бремя, тяготившее это сословие со времен Петра Великого. За первые месяцы своего правления Петр удивил всех деловой хваткой и чувством ответственности. Он не обращался за советами к жене, а сам стал своим советником и в чем-то показал духовную зрелость.

И все же в уголках его души продолжали таиться старые демоны — тяга к пьянству, своенравие, склонность к вспышкам яростного гнева. Он не сумел отказаться от разгульного образа жизни. «Жизнь, которую ведет император, — писал французский посланник Бретейль, заменивший Лопителя, — самая позорная, какую только можно вообразить. Он тратит вечера на курение и питье пива и не успокаивается до пяти-шести часов утра, когда напивается до такой степени, что чуть ли не валится оземь». Долгие ночи пьянства приводили к тому, что днем он приступал к делам с головой, трещавшей от похмелья, и довольно часто в очень дурном настроении. Екатерина старалась держаться от него подальше, но Елизавета Воронцова, которая во многом заменила ему Екатерину, больше всех страдала от приступов дикой злобы, обуревавшей императора.

Между Петром и его любовницей вспыхивали шумные ссоры, иногда в присутствии свидетелей. Бретейль, не испытывавший теплых чувств к новому правлению, охотно и подробно описывал бурные сцены. Один из таких скандалов произошел в доме канцлера, где на обеде присутствовали Петр, Елизавета Воронцова и Екатерина.

В тот вечер Воронцова нервничала и злилась, потому что Петр нашел новую фаворитку, семнадцатилетнюю мадмуазель Шагликову. Горбатая Шагликова вряд ли могла быть желанной находкой. Правда, французскому послу она показалась «довольно хорошенькой», но явно не красоткой. У нее были перед Воронцовой преимущества — свежее личико, молодость, не такой раздражительный нрав. Елизавета не смогла сдержать себя. Она начала отпускать язвительные реплики. Петр, который крепко захмелел, ответил ей грубостью. Вдоль длинного обеденного стола полетели туда-сюда ругательства, обидные прозвища, обвинения. Все, за исключением Екатерины, которая уже привыкла к подобным выходкам своего мужа, сжались в страхе, боясь попасть под горячую руку императора.

Наконец Петр встал, покачиваясь на непослушных ногах, и приказал Елизавете убираться прочь, в дом своего отца. Она завыла, зарыдала, осыпала его бранью, отказываясь выполнить распоряжение. Она знала, как привести его в замешательство. Петр уже колебался. Он был разгневанным, но уже не таким решительным. В этом поединке победила Елизавета. К пяти часам утра, когда у гостей уже все плыло перед глазами и они ничего не соображали, император и его любовница помирились.

Через четыре дня между ними разразился новый скандал. Он был продолжительней и яростней. На сей раз ругательства были такими изощренными, что даже бывалые придворные заткнули уши. К примирению Петр и Воронцова не пришли. На несколько дней во дворце установилась напряженная атмосфера: все знали, что между Петром и его любовницей пробежала черная кошка, но никто не ведал, чем все это может кончиться. Петр же усилил свое внимание к мадмуазель Шагликовой и искал утешение в вине.

Это была не обычная ссора. Елизавета Воронцова затронула чрезвычайно больную тему, которая уже годами терзала Петра. Она обвинила его 9 половом бессилии.

Его предшественница взяла с Петра клятву беречь сына Павла, но он-то знал, что Павел не его сын, а Екатерины. Екатерины и Салтыкова. Петр не хотел иметь с ними ничего общего. Он отказывался даже видеть мальчика, и это вызывало различные толки. Пошли слухи, что если у Елизаветы Воронцовой или горбатой мадмуазель Шагликовой, или любой другой женщины, которую Петр мог удостоить своим вниманием, родится ребенок, то император вправе порвать с женой и взять в супруги мать своего сына или дочери.

Петру хотелось устранить Екатерину, но ему нужен был наследник, и если он не мог сам зачать ребенка, то оставалось либо назначить своим преемником Павла (что вызывало в нем бурю протеста), либо найти другого наследника.

С этой целью он навестил несчастного Ивана, когда-то бывшего Иваном VI, а теперь узника Шлиссельбурга. То, что Иван был простофилей, Петр знал. Вдобавок он убедился, что этот бедняга окончательно спятил. Его помраченная мысль блуждала в странном мире. Узник доверительно сообщил Петру, что он в действительности не Иван, который когда-то в младенчестве был российским императором, а другой человек, самозванец. Настоящий Иван уже много лет находился в раю. Довольно занимательная сцена: встревоженный Петр напротив безумного Ивана, каждый из них — правитель, но ни один не в состоянии править. После беседы Петр приказал перевезти Ивана в Петербург — то ли для того, чтобы строже охранять, то ли предполагал объявить его своим преемником. В общем, печальный «самозванец» опять мог сыграть важную роль.

Петр сделал ход, который заставил Екатерину насторожиться. Он вернул ко двору Сергея Салтыкова. Салтыков в это время находился в Париже, занимал там незначительный дипломатический пост, и срочный вызов в Петербург, видимо, напугал его. Нетрудно было предположить, чего хотел от него Петр: формального признания в том, что он был любовником Екатерины и, следовательно, отцом Павла.