Страница 44 из 73
Эсмеральда. Это вполне в ее духе. Но все же он не мог заставить уравновешенного, сострадательного и мудрого Рушку нести ответственность за ее действия. Нет, ни его, ни любого их цыган.
— Я никогда не буду стремиться запрещать вам появляться на моих землях; вы всегда можете свободно приезжать в Далкит-на-море. Ее позор — не ваш, Рушка.
— Ах, но это так. Она думала, что если твоя новобрачная умрет, ты будешь свободен, чтобы жениться на ней. Она была странная, хотя она была моей дочерью. Были случаи, когда даже я удивлялся темным вещам, которые были у нее на сердце. Но он привел ее к нам прошлой ночью, и при луне она призналась. У нас не было выбора, кроме как поступить с честью, которую мы должны отдать всем… вовлеченным сторонам.
И теперь процессия двигалась к морю, и каждый мужчина, женщина и ребенок несли белые рябиновые кресты, вырезанные и перевязанные и украшенные блестящими голубыми рунами.
— Что это за вид крестов, Рушка? — спросил Хок. За все свое время, проведенное с этими людьми, он никогда раньше не видел таких.
Рушка застыл.
— Один из наших ритуалов при такой смерти.
— Рушка…
— Я беспокоюсь о вас, как о родном, Хок. — отрывисто сказал Рушка.
Хок стоял в ошеломленном молчании. Рушка редко говорил о своих чувствах.
— Многие годы вы открывал свои двери для моего народа. Вы делали это со щедростью, принимали нас с достоинством и не выказывали осуждения, даже при том, что наши обычаи отличны от ваших. Вы праздновали с нами и позволяли нам быть теми, кто мы есть. — Рушка сделал паузу и слабо улыбнулся. — Вы — редкий человек, Хок. По этой причине я должен сказать все это, и рискнуть проклятием для моего народа. Остерегайтесь. Завеса тонка и время и место слишком близки здесь. Остерегайтесь, потому что кажется, что вы каким-то образом окажитесь посредине всего этого. Оберегайте с большой заботой тех, кого вы любите, и что бы вы не делали, не оставляйте их одних надолго. Безопаснее действовать сообща, когда это нависло над нами…
— Когда что нависло над нами, Рушка? Будь определеннее! Как я могу сражаться с чем-то, чего я не понимаю?
— Я не могу сказать больше, мой друг. Только это: до праздника Благословенных Усопших, находитесь ближе, как можно ближе к тем, кого вы любите. И далеко, как можно дальше от тех, кому вы не доверяете.
— Нет. — Рушка поднял руку, чтобы остановить Хока, как только он открыл рот, чтобы потребовать более полного ответа. — Если вы беспокоитесь о моем народе, вы не навестите нас больше до того, как мы не будем праздновать священный Самайн. Ох, — добавил Рушка, почти машинально, — старая женщина просила сказать вам, что черная королева — не то, чем она казалась. Это имеет какое-то значение для вас?
Единственная черная королева, о которой он вспомнил, была теперь рассыпанной золой в кузнице. Хок покачал головой. Старая женщина была их предсказателем, и ее ясновидение вселяло страх в Хока, когда он был молод.
— Нет. Она сказал что-нибудь еще?
— Только то, что тебе понадобится это. — Рушка протянул ему пакет, перевязанный кожаным шнурком. — Припарки из ромашки, за которыми вы пришли. — Он снова повернулся к процессии. — Я должен идти. Я должен возглавить шествие к морю. Остерегайся, и охраняй ее хорошо, друг. Я надеюсь увидеть тебя и тех, кого ты любишь на празднование Самайна.
Хок молча смотрел, как Рушка присоединился к похоронному шествию своей дочери.
Когда один из цыган предает законы, по которым они живут, он или она наказываются своим собственным племенем. Это тесно сплоченное сообщество. Они могут быть дикими, и либерально мыслящими в отношении многих в отношении многих вещей. Но существовали законы, по которым они жили, и над этими законами никогда не насмехались.
Эсмеральда проигнорировала один из самых важных законов — тем, кто дает приют цыганам, нельзя причинять вред ни в каком виде. Пытаясь убить жену Хока, она сделала попытку причинить вред самому Лэрду Далкита. Но тут было что-то еще, Хок мог это ощущать. Что-то, что Рушка не сказал ему. Что-то другое, что сделала Эсмеральда, что внесло раздор в ее народ.
Пока Хок смотрел на процессию, извивающуюся по направлению к морю, он прошептал цыганское благословление для дочери своего друга.
Расслабленно присев возле огня, Хок развязал повязку и очистил свою раненую руку водой и виски. Осторожно развязал кожаный мешочек и с любопытством рассмотрел ассортимент закупоренных бутылочек, которые выпали наружу. Он подобрал припарки и отложил их в сторону, перебирая все остальные.
Что же на самом деле видела провидица? — мрачно удивился он. Потому что она дала ему два других снадобья, одно из которых он поклялся никогда больше не использовать.
Хок фыркнул. Одно из них было афродизиаком, который он пользовался в дни своей молодости. Это не слишком сильно волновало его. А то, что он презирал, было снадобьем, которое было создано, чтобы мужчина мог долго оставаться в беспристрастном состоянии сексуального возбуждения.
Он повернул бутылку с ядовито-зеленой жидкостью так и эдак, наблюдая, как солнце отражается от граней прямоугольной запечатанной бутылки. В его сознании всплыли тени, и некоторое время они открыто насмехались над ним, до тех пор, пока его упрямая воля не отправила их обратно в ад. Он быстро наложил припарку, которая уменьшила боль, и ускорит выздоровление. Через две недели его рука будет в порядке.
Адам. Хотя он не сказал этого напрямик, Рушка намекнул на то, что именно Адам привел Эсмеральду к ним прошлой ночью. Что означало, что Адам знал, что Эсмеральда пыталась убить Эдриен.
Что еще знает Адам?
И что именно заставило его друга Рушку, который никогда прежде не выказывал ужаса за все тридцать с лишним лет, в течение которых Хок знал его, демонстрировать видимый страх сейчас?
Слишком много вопросов и недостаточно ответов. Каждый указывал обвиняющим пальцем на кузнеца, который даже сейчас, вероятно, пытается соблазнить жену Хока.
Моя жена, которая не хочет меня. Моя жена, которая хочет Адама. Моя жена, которая не позаботилась даже спросить обо мне, когда я был ранен.
Эсмеральда была мертва, но Рушка ясно дал понять, что реальная угроза все еще осталась и находилась достаточно близко к Далкиту, чтобы держать цыган на расстоянии. Очевидно, тут замешан Адам. И он оставил свою жену в самой гуще этих событий. Держись ближе, как можно ближе…
Разум Хока гудел, сортируя множество незначительных фактов и выискивая наиболее выполнимое решение для множества своих проблем. Внезапно ответ показался невозможно ясным. Он фыркнул, не в состоянии поверить, что он не подумал об этом раньше. Но эта девушка каким-то способом пробралась так глубоко под его кожу, что его сознание не работало в своей обычной логичной манере, когда она находилась поблизости. Довольно! Настало время взять все под свой контроль, вместо того, чтобы позволять обстоятельствам продолжать быть неуправляемыми.
Его соглашение с Адамом предусматривал, что он не может запрещать Эдриен видеться с кузнецом. Но он может сделать это чертовски трудным для него. Он возьмет ее с собой в Устер. Далеко от загадочного, неотразимого Адама Блэка.
Что из того, что она не спросила о нем? Она с первого дня ясно дала понять, что она не хочет выходить за него замуж. Она поклялась вечно ненавидеть его, но все же он готов был поклясться, что ее тело отвечало на его призыв. В Устере она будет целиком и только в его распоряжении, и он сможет проверить эту теорию.
Только вот когда он сделался пассивным? Когда ты ощутил себя виновным, за то, что сжег ее королеву, напомнило его сознание. Загнав ее в ловушку здесь, вопреки ее желаниям, если она на самом деле из будущего. Но винить себя — это для неудачников и дураков. Не для Сидхока Дугласа. Он не чувствовал никакой вины, когда причиной была она. «Я люблю ее», сказал он ветру. «И вот так я стал величайшим из всех глупцов».
Замечательно.
Настало время исправить это. Вина и пассивность были отброшены им в этот момент прояснения. Тот Хок, который повернул коня и направился к Далкиту-на-море, чтобы забрать свою жену, по своему поведению был настоящим тезкой давнего Сидхока, победителя викингов, который железной рукой сокрушал любого, кто осмеливался противостоять ему. Я совершаю, я достигаю, я побеждаю.