Страница 21 из 73
— Красотка, моя красотка. Пожелай меня. Почувствуй меня, жажди меня, и я удовлетворю твою потребность.
— Хок?
Гнев Адама был почти ощутим в воздухе.
Эдриен заставила себя немного приоткрыть глаза и вздохнула. Если бы ее тело подчинялось ей, она бы немедленно соскочила с кровати. Но оно не слушалось. Оно лежало на кровати, вялая и слабая, в то время как ее характер давно уже приказывал ему вскочить.
— Выйди из моей комнаты! — завопила она. По крайней мере, ее голос не утратил своей энергии.
— Я только проверял — на всякий случай — стал ли твой лоб прохладнее, — шаловливо усмехнулся Адам.
— Ты тупоголовый чурбан! Меня не беспокоит, почему ты здесь, просто выметайся!
Наконец, ее тело стало понемногу ее слушаться, и она смогла обхватить пальцами бокал, стоящий рядом с постелью. Она была слишком слаба, чтобы бросить его, но по крайней мере она смогла сдвинуть его со стола. Бокал упал на пол и разбился. Этот звук немного успокоил ее.
— Ты умирала, и я вылечил тебя, — напомнил Адам.
— Благодарю тебя. А теперь убирайся.
Адам моргнул.
— Это все? Благодарю тебя, а теперь убирайся?
— Не считай что я настолько глупа, чтобы не понять, что ты лапал мою грудь! — свирепо прошептала она. По смущенному выражению его лица она поняла, что он на самом деле думал, что она без сознания. — Так вот, это и моя благодарность — это все, что ты получишь, кузнец! — проворчала она. — Я ненавижу красивых мужчин! Ненавижу!
— Я знаю, — улыбнулся Адам с истинным удовольствием и подчинился ее приказу.
Эдриен крепко-накрепко зажмурила глаза, но за закрытыми веками возникли розово-серые тени. Образы того, как Хок держит ее между своих твердокаменных бедер, обнимая ее руками, как стальными обручами. Его голос шептал ее имя, снова и снова, звал ее назад, приказывал ей вернуться назад. Требовал, чтобы она жила. Шептал слова о… Что же он говорил?
* * *
— Она жива, Лорд Канюк…
— Хок[12].
— Это две хищные птицы. В чем разница?
— Канюк — мусорщик, подбирает все подряд. Ястреб выбирает свою жертву также тщательно, как и сокол. Выслеживает ее с такой же безошибочной уверенностью. И очень редко ошибается — почти что никогда.
— Никогда, — удивился Адам. — В мире нет ничего абсолютного, Лорд Хок.
— В этом ты не прав. Я выбираю цель, я изучаю ее, я преследую, я добиваюсь, я побеждаю. Это, мой рассеянный друг, то, что у меня всегда получается.
Адам покачал головой и изучил Хока с очевидным интересом.
— Ты достойный противник. Охота начинается. Никаких обманов. Никаких уловок. Ты не можешь запрещать ей встречаться со мной. И я знаю, что ты уже это делал. Ты откажешься от своих правил.
Хок наклонил свою темную голову.
— Выбирать будет она, — кратко согласился он. — Я ничего не буду запрещать ей.
Адам удовлетворенно кивнул, засунул руки глубоко в карманы своих свободных штанов и ждал.
— Что еще? Убирайся из моего замка, кузнец. У тебя есть свое место, и оно снаружи этих стен.
— Ты мог бы попытаться выразить благодарность. Она жива.
— Я не уверен, что это не ты был причиной того, что она была при смерти.
В ответ на это Адам глубокомысленно сдвинул брови.
— Нет. Но теперь, вот что я думаю об этом — мне нужно этим заняться. Я удивляюсь… кто мог попытаться убить красотку, если не я? А я этого не делал. Потому что если бы это был я, она была бы мертва. Никаких медленных ядов я не использую. Быстрая смерть или никакой смерти.
— Ты странный человек, кузнец.
— Но скоро она узнает меня очень близко.
— Моли Бога, чтобы она оказалась умнее, чем он думает, — пробормотал Гримм, когда Адам пошел прочь по тускло освещенному коридору. Наступала ночь, но большинство ламп в замке еще не были зажжены.
Хок тяжело вздохнул.
— Что за сделку ты заключил с этим дьяволом? — спросил Гримм едва слышным голосом.
— Ты думаешь, что это был именно он?
— В нем есть что-то необычное, и я собираюсь выяснить, что это такое.
— Хорошо. Потому что он хочет мою жену, а она не хочет меня. И я видел в ее глазах, что она до боли хочет его.
Гримм вздрогнул.
— Ты уверен, что ты хочешь ее не просто, потому что она не хочет тебя, и он хочет ее?
Хок медленно покачал головой.
— Гримм, я не могу описать словами то, что она заставляет меня чувствовать.
— Ты всегда мог все описать.
— В этот раз я не могу описать свои чувства, но знаю, что я попал в переделку. И я увязну еще глубже, потому что должен покорить эту девушку.
— Если бы только любовь разливалась по бутылкам или была стрелой, летящей из лука Купидона, мой друг, — прошептал Гримм легкому ветерку, когда как Хок стремительно вошел в комнату Эдриен.
* * *
В последующие недели Хок мог бы много раз задуматься, почему цыгане, которых он ценил и доверял им, и считал, что они испытывают те же чувства в ответ, так и не пришли чтобы попытаться вылечить его жену в эти ужасные дни. Когда он спросил у стражника, человек сказал, что он доставил послание Хока. Но цыгане не только не пришли помочь ему в этом деле, они подозрительно обходили Далкит стороной. Они не приходили в замок, чтобы обменивать свои товары. Они не проводили вечеров в Большом холле, рассказывая истории перед увлеченной и изумленной аудиторией. Ни один цыган ни приближался к Далкит-на-море, они держались своего поля, там, за рябинами.
Этот факт недолго занимал разум Хока, но быстро потерялся под наплывом других, более важных интересов. Он пообещал себе, что выяснит этот вопрос, совершив путешествие в цыганский лагерь, когда его жена полностью поправится и дела со странным кузнецом получат свое разрешение. Но все же прошло некоторое время перед тем, как он совершил поездку в лагерь цыган, и к этому времени ситуация уже совершенно изменилась.
* * *
Эдриен выплыла из целительного сна, чтобы увидеть своего мужа, пристально смотрящего на нее.
— Я думал, что потерял тебя. — Лицо Хока было темным, блестящим в свете очага, и оно было первым, что она увидела, открыв глаза. Ей потребовалось довольно длительное время, чтобы встряхнуть ту хлопковую набивку, в которую превратились ее мозги. Проснувшись, она ощутила стремление к сопротивлению. Даже от простого взгляда на этого человека ее характер начинал закипать.
— Ты не можешь потерять того, чего не имел. Начнем с того, что я никогда не была твоей, Лэрд Хок, — пробормотала она.
— Еще, — поправил он. — Ты еще не была моей. По крайней мере, не в том смысле, в котором я буду иметь тебя. Подо мной. С голой, шелковистой кожей, скользкой от моей ласки. От моих поцелуев. От моего желания. — Он провел подушечкой пальца по изгибу ее нижней губы, и улыбнулся.
— Никогда.
— Никогда не говори никогда. Это только заставит тебя выглядеть глупо, когда тебе придется взять эти слова обратно. А я не хочу, чтобы ты выглядела глупо, девушка.
— Никогда, — сказала она еще тверже. — И я никогда не говорю никогда, если только я не абсолютно, на сто процентов уверена в том, что я никогда не изменю своего мнения.
— Здесь слишком много слов «никогда», сердце мое. Будь осторожна.
— Твое сердце — это сморщенная слива. И я имела в виду каждое из этих проклятых «никогда».
— Понимай их как хочешь, девушка. Тем большее удовольствие доставит мне накинуть на тебя узду.
— Я тебе не кобыла, чтобы приучать меня к поводьям!
— Ах, но так много похожего, не так ли? Тебе нужна сильная рука, Эдриен. Уверенный наездник, который не испугается твоей сильной воли. Тебе нужен человек, который сможет совладать с твоим брыканием и наслаждаться твоим бегом. Я не собираюсь укрощать тебя. Нет. Я хочу приучить тебя чувствовать мою руку, и только мою. Укрощенная кобыла может позволять садиться на нее многим всадникам, но дикая лошадь, которую приучили слушаться одной руки — она не теряет своего огня, но не позволяет никому, кроме своего настоящего хозяина взбираться на нее.
— Ни один человек никогда не был моим хозяином, и ни один не будет. Заруби это себе на носу, Дуглас. — Эдриен стиснула зубы, пытаясь изо всех сил сесть прямо. Было трудно пытаться вести беседу, лежа вытянувшись на спине, чувствуя себя смехотворно слабой, и глядя вверх на этого Голиафа. — А что до того, чтобы взбираться на меня…