Летающие колдуны

Я схватил пригоршню красного порошка и тоже начал дуть. Плотные облака ржавчины кружились по всему помещению.

Пыль ржавчины — символ времени. Она посвящена нескольким богам сразу: Брейду — богу прошлого и Кренку — богу будущего, а также По — несущему увядание всем пашням.

Вскоре мы покончили с ржавчиной и принялись за белый порошок, напоминающий толченую кость.

— Это тоже для ветровых отверстий, — пояснил Шуга, указывая на квадратные окошки под потолком.

Я раскашлялся до слез. Шуга швырнул огненный сгусток на экран, там он и прилип. Вода ударила короткой струйкой, потекла по экрану, порошок собрался вокруг водяных капель.

Вскоре жужжание стало неровным, грозя прекратиться.

— Прикрой нос и рот, Лэнт, я не хочу чтобы ты дышал всем этим.

Шуга поднял туго набитый кожаный мешочек. Я обернул одеждой нижнюю половину лица, наблюдая, как он достал большую пригоршню растертого волоса волшебника.

Шуга с благоговением, порожденным великой жертвой, тщательно прицелился и выдул в направлении ветровых окошек плотную струю.

Через мгновение все было кончено. Жужжание стало напряженным, ветер, казалось, прекратился.

И вдруг все стихло.

— Хорошо, Лэнт. Теперь давай горшки.

Лицо Шуги светилось триумфом. Я поднял свой ранец, лежащий возле стены и выставил ряд горшков с плотной крышкой на каждом.

— Хорошо, — снова проговорил Шуга. Он осторожно расставил горшочки по всему гнезду Пурпурного. В каждый он вкладывал шипящий огненный сгусток, затем закрывал крышкой. В крышке каждого горшка были проделаны крошечные отверстия. Они позволяли дышать богу огня, но были слишком маленькими, чтобы в них могла проникнуть вода. Над горшками повисли водяные струи, но они не могли добраться до пламени, продолжая хлестать по горшкам и по всему остальному.

Шуга заметил куда уходит вода и принялся лить в сточные отверстия оскверненную воду и прочие вязкие субстанции. Потом сделал перерыв, чтобы добавить к новой порции внушительную горсть толченой белой кости. Как только этот порошок достиг отверстий, смесь начала угрожающе густеть.

Сливные отверстия вскоре перестали справляться. На полу вскоре начали собираться лужи. В горячем влажном воздухе отвратительный запах оскверненной воды сделался невыносимым. Я побоялся, что меня вырвет. Но это не имело никакого значения. Гнилая вода определенно должна была разгневать Филфо-Мара — речного бога. А потом Филфо-Мару и Нэвилу — богу приливов предстояло схватиться в своей древней борьбе за воду. Только на этот раз они будут растягивать не воды мира, а противоположные стенки черного гнезда. Чем больше воды скопится в кабине, тем больше станет их власть и тем яростнее битва.

К тому времени, когда водяные струи прекратились, мы были насквозь мокрыми и стояли по колено в воде, но не мерзли. В гнезде было как в бане, Шуга скинул свою накидку, и я последовал его примеру.

Глаза слезились. Я все еще не мог откашляться от пыли, набившейся в легкие. Я сказал об этом Шуге, но он только фыркнул в ответ:

— Хватит жаловаться. Я никогда не говорил, что проклятия легко даются. То ли еще будет!

Действительно, мы только начинали.

Теперь Шуга переключился на разнообразные плоскости и пластины, входящие в обстановку. Они были усеяны огромным количеством шишек и выпуклостей. Многие располагались в ряд по восемь и каждая обозначалась отдельным символом. Один из них мы узнали — треугольник, символ Экке-Человека.

Могло ли это быть аналогичным какому-то заклинанию Шуги, основанному на символе Экке? А если так, то не смог бы Шуга использовать этот факт в качестве клина, рычага, чтобы с его помощью нарушить и остальные заклинания гнезда Пурпурного?

Шуга задумчиво пожевал губами, затем поскреб щетину на подбородке.

— Нажимай на все выпуклости, Лэнт. Там, где увидишь знак треугольника. Мы приведем в действие все Экке-заклинания Пурпурного, а потом развеем их силу.

Мы двинулись по периметру гнезда, сверху до низу, рассматривая шишки и выпуклости. Шишки могли поворачиваться так, что основание треугольника оказывалось наверху, а выпуклости можно было вдавливать.

Попадались, правда, шишки без символов. Немного поэкспериментировав, Шуга выяснил, что их можно поворачивать таким образом, чтобы крошечные металлические лучики, спрятанные за стеклянными пластинками, сдвигались и указывали на треугольники, выгравированные там.

Происходили странные вещи, но Шуга успокоил меня, приказав не обращать на это внимание.

Так, к примеру, одна из плоских зеркальных пластин засветилась немыслимым светом и на ней возникли образы деревни, людей, которых мы знали: Хинка, Анга и Пилга. Я в ужасе уставился на них, но Шуга тут же уничтожил заклинание, мазнув густым серым зельем, скрывшем всю картину. А я тут же получил выговор.

— Сказано было тебе — не смотри!

Мы продолжали свою деятельность. В конце концов все устройства в гнезде ненормального волшебника оказались настроены на знак треугольника.

Мы перешли к следующей стадии нашего проклятия.

Огненные горшки начали остывать, потому Шуга снова их наполнил. Металл в том месте, где они стояли, стал уже слишком горячим, чтобы к нему прикасаться, а детали отдельных устройств начали потрескивать.

Затем Шуга принялся покрывать все подряд густой серой мазью. Сперва он ликвидировал окна с картинками. Потом замазал все глазки и выпуклости. Теперь одни боги знали, какие символы были приведены в действие. За несколько минут внутри гнезда все стало серым. Кларс — бог небес и морей должен был разозлиться. Фол, — бог порчи, наверно трясся от смеха. Шуга, таким образом подтолкнул их к схватке друг с другом внутри черного яйца.

Шуга начал рисовать новые руны на замазанных поверхностях, словно позабыл о рунах внизу. Там где верхние и нижние символы вступали в противоречие, боги тоже должны были оказаться вовлеченными в беспорядочную схватку. Везде, где только можно, Шуга включал в руны имя Элкина — бога грома.

В щель между двумя панелями и с шишками и выпуклостями Шуга вставил узкое острие тесака и призвал Пулниссиня — бога дуэлей. Призывая Хитча — бога птиц, он разбил в три отверстия яйца, которые тут же сердито зашипели, растекаясь по сторонам — так Шуга использовал яйцеобразную форму яйца против него же. Он продолжал говорить нараспев, призывая Маск-Вотца и Влока — бога насилия, а в одном случае он даже произнес руну, оскорбляющую Тис-турзика — бога любви, потому что любовь, обернувшаяся ненавистью, сможет оказаться самой могущественной силой.

Шуга опять сверился со списком и достал сосуд с дремлющими жалящими насекомыми, с разной плесенью и пиявками. Сначала он извлек насекомых с жалами и насекомых с когтями и принялся разбрасывать по сторонам. Хотя твари были вялые, некоторые попытались напасть на нас, поэтому мы постарались закинуть их туда, где они не будут представлять немедленной опасности. К тому же мы не поленились натянуть самые толстые сапоги и перчатки, которые не могли прокусить эти клыкастые бестии.

Шуга большими комьями грязи залепил отверстия возле панели с шишками и выпуклостями, призывая одновременно Синил — повелителя грязи. Воздух из-за жары и воды сделался почти что непригодным для дыхания, но панели были еще горячее. В некоторых местах серая грязь Шуги потрескалась и почернела. Поверхность под ней светилась красным и дышала таким жаром и вонью, что никто из нас не решался туда приблизиться. Внутри яйца что-то шипело и дымилось.

И все это время Шуга не переставал взывать к Элкину — богу грома, богу страха.

— Элкин! О, Элкин! Сойди вниз, о великий и малый, бог грома и молнии и громких звуков! Сойди со своей горы, о, Элкин, сойди со своей горы и порази этого святотатца, который осмелился осквернить священное имя твоей магии.

Шуга забрался на кушетку демона и, раскинув руки, протянул их вверх, к небу. Торжество рисовалось на его лице, когда он произносил последнее кантало проклятия.

Гнездо было запутано паутиной боли и разрисовано рунами отчаяния.