Родник

— Ну, мы тогда легли на живот и поползли. Ползём. Дополз я потихоньку до панели, смотрю — Тимоши нет. Оглянулся — вижу, лежит Тимоша посреди мостовой лицом вниз. Я ему: «Тимоша, Тимоша!..» Он молчит. Я тогда бегом обратно к нему, на пули уж не обращаю внимания, кое-как подтащил его в парадное. Распахнул пиджак — вижу, из груди у него кровь хлещет. Я его стал перевязывать, а он вдруг открыл глаза — а они у него синие были, как васильки — и говорит: «Передайте на родину… матери…» Тут кровь горлом хлынула — и кончился наш Тимоша.

Дедушка замолчал и посмотрел куда-то вдаль, мимо Владика, мимо Таты. Владик понял, что дедушка видит сейчас своего умирающего друга, его синие глаза, кровь на снегу… И Владику вдруг тоже ясно представилось, как умирает на улице рабочий паренёк Тимоша Миронов.

Много рассказывал дедушка. Владик мог слушать его без конца. А когда дедушка умолкал, Владик подходил к панораме. Дедушка верно сказал, что она ему больше всего понравится. То и дело Владик подбегал к ней, включал свет и присматривался, как она устроена. Спереди если смотреть, не поймёшь, как она сделана. Но если заглянуть сверху и с боков, видно, что ничего такого чересчур хитрого нет.

Вся панорама состоит из отдельных частей: то, что впереди, — покрупней нарисовано и вырезано; то, что подальше, — нарисовано помельче и тоже вырезано. А сзади нарисованы небо, дома, окошки…

Самое главное, пожалуй, — это суметь осветить как следует цветными лампочками. Вот тогда и получается всё как живое, как настоящее.

И Владику вдруг захотелось тоже сделать панораму. Просто, как говорится, руки зачесались. Пускай не такую большую, пускай поменьше, но всё же панораму, как полагается — с лампочками, с фигурками, с фоном!

Правда, для этого надо уметь рисовать. Но Владик ведь умеет. Он всегда оформляет дружинную стенгазету «Молодые голоса». Вот с проводкой будет возня, потому что в электричестве он не силён. Ну, да авось как-нибудь разберётся и в этом.

Зато как здорово будет потом, когда он сделает панораму и отнесёт её в музей! Вдруг она дедушке понравится! Он тогда скажет:

«А что, Танюша, не выставить ли нам эту панораму в музее?»

А Тата посмотрит и скажет:

«Конечно, дедушка, выставить. Только надо подписать: «Работа В. Ванькова».

И вот панорама будет подписана и выставлена. И тут как раз придут все ребята в музей на сбор. Придёт и Кира Петровна, и Лёва из девятого «Б», и даже Антон, может быть, придёт. Они войдут в музей, начнут всё рассматривать. Ничего не зная, подойдут к панораме и вдруг увидят подпись: «Работа В. Ванькова». Вот тогда будет здорово!

Только, конечно, до поры до времени не надо никому говорить, даже Тате, потому что пока не сделал, нечего говорить.

Владик стал думать, какую тему выбрать для панорамы. Долго-долго он думал и наконец решил сделать «Баррикаду на Пресне в пятом году».

Он рассматривал в музее на щитах подходящие фотографии и рисунки. Расспрашивал и сотрудников музея и дедушку, как строили баррикады.

— Очень просто, — рассказывал дедушка. — Строили из чего придётся. Конка — давай сюда конку! Ворота попадутся под горячую руку — тащи ворота! Дрова если поблизости есть — давай кидай дрова! Так и строили. Их у нас на одной Пресне семь штук было. А самую большую, когда солдаты подходили, мы фугасом взорвали. Вот бахнуло! Солдаты — наутёк! — Дедушка улыбнулся, расправил желтоватые усы. — Через шесть дней аккурат будем отмечать годовщину. Знаете, как писал Владимир Ильич Ленин. — Дедушка поднял палец и торжественно произнёс: — «Подвиг пресненских рабочих не пропал даром. Их жертвы были не напрасны». Вот как, ребятки!

В тот же день Владик, как только пришёл домой, принялся вычерчивать план будущей панорамы «Баррикада на Пресне в пятом году».

Он просидел над этим весь вечер. На следующий день папа привёз ему много картона и бумаги. И Владик стал мастерить из картона большой, в полстола, ящик. Хлопот было по горло. Толстый картон с трудом поддав: лея ножницам. Стенки не хотели слушаться клея и разъезжались в разные стороны. Но Владик был настойчив. Он без конца кроил, мазал, склеивал…

Так, в упорном труде, прошёл весь день. Вечером пришёл Петя со своей историей и географией.

Но Владику было не до географии, не до подземных вод. Панораму надо было во что бы то ни стало закончить к сроку. А выучить мифы и подземные воды он ещё успеет!

Он выпроводил Петю, вернулся к себе и снова стал трудиться.

— Владик, пошёл бы ты погулять, — то и дело говорила мама, входя к нему в комнату.

— После, мама, после! Сейчас некогда.

— А что это ты мастеришь с таким усердием?

— После, мама! Вот сделаю, тогда покажу.

— Хорошо, но комнату-то надо убрать.

— Вот всё кончу, тогда сам уберу.

Мама, пожимая плечами, ни с чем выходила из комнаты.

К ужину она долго звала его:

— Владик, иди скорее, всё остынет!

Владик не отвечал.

Мама рассердилась и пошла к нему.

За столом, среди обрывков картона, клочков бумаги, цветных клякс, опустив голову на банку с клеем, крепко спал Владик. В одной руке у него была вырезанная из картона фигурка, в другой — акварельная кисточка.

— Эх ты, работничек мой! Наработался!

Нина Васильевна обняла сонного сына, повела его к кровати и стала, как маленького, раздевать.

А тётя Феня, оглядываясь на спящего Владика и стараясь не стукнуть щёткой, принялась торопливо подметать усеянный бумажками пол.

Двадцатая глава. На уроке истории

— Мама, знаешь, боюсь верить, а только, по-моему, наш пятый «Б» становится лучшим по успеваемости, — говорила рано утром Кира Петровна, собираясь на работу.

— А иначе и быть не может! — отвечала мать Киры Петровны, хлопоча вокруг дочери. — Ты у меня молодец, Кирушка. Только ешь получше, ешь, а то тебе силы нужны воевать со своими озорниками.

— Что ты, мама, зачем воевать! — засмеялась Кира Петровна. — Мы теперь с ними друзья. Скоро вместе в Краснодон поедем.

— Смотри не растеряй их там по дороге!

— Нет, мама, не растеряю. Ведь я их не одна повезу. — Она поднялась. — Спасибо, мамочка, я пойду!

Кира Петровна оделась и вышла на улицу. Троллейбус повёз её по Садовой мимо высотного дома. Его гигантский каркас смутно различался в синеве зимнего утра.

На макушке великана теперь вместо брызжущих зелёных звёздочек спокойным светом горели красные лампочки — наверное, для того, чтобы самолёты ночью не наткнулись на стальную громаду.

У площади Восстания Кира Петровна пересела в автобус и поехала на Красную Пресню.

После заставы машина пошла вдоль больших новых корпусов городка имени Пятого года. Кира Петровна уже не раз бывала в этих корпусах. Здесь живут многие из её учеников.

Она побывала у Лёни Горшкова и познакомилась с его мамой — мастером печатного цеха.

Она навестила Костю Кислякова и беседовала с его отцом — артистом московского театра.

Она была у Пети Ерошина и по душам потолковала с его матерью — знатной сновальщицей Евдокией Прохоровной Ерошиной.

Она побывала у Игоря Резапкина, и его отец — генерал танковых войск — обещал прийти на сбор.

Во многих семьях успела побывать Кира Петровна. Ей стало гораздо легче работать, потому что она ближе узнала своих учеников.

— Следующая — школа! — выкрикнул кондуктор, сидевший у окна в огромных валенках.

Кира Петровна пошла к выходу. Школа, как всегда, сияла всеми своими окнами. Мальчики, обгоняя друг друга, спешили к подъезду. То и дело хлопала тяжёлая дверь. Кира Петровна узнала по болтающимся «ушам» коричневой шапки Петю Ерошина. Ей по душе был этот весёлый паренёк. Он потянул тяжёлую, с тугой пружиной дверь и, пропуская вперёд учительницу, сказал:

— Кира Петровна, вы говорили, что в районо пойдёте.

— Сегодня только пойду ещё, Петя.

— А как вы думаете, Кира Петровна, они разрешат?

— Потом обо всём поговорим, Ерошин.

Петя побежал в класс. Он был доволен, что поговорил с учительницей. Это не важно, что разговор был коротенький. Зато она по-хорошему посмотрела на Петю и по-хорошему улыбнулась ему, когда он с натугой открывал перед ней тяжёлую дверь.