Страница 1 из 18
Звонок зазвенел в среду около полудня.
Я сел в постели и… такого странного похмелья у меня еще не случалось. Чувство равновесия отнюдь не пострадало. Голова не кружилась, но в ней плясали какие-то бессвязные мыслишки, какие-то факты и фактики, прекрасно мне известные, но они тем не менее отказывались выстроиться по порядку. Словно я шел по канату и одновременно пытался распутать загадку в стиле Агаты Кристи. Но ведь в действительности я не делал ни того, ни другого! Я просто сидел в постели и моргал.
Потом я вспомнил «монаха»и его таблетки. Сколько их было, таблеток?
Снова прозвенел звонок.
Путь к двери дался мне нелегко. Люди по большей части не придают значения голосу тела. Мое тело вопило вовсю, требовало испытать его — сделать обратное сальто, например. Я не соглашался. Мои мышцы не годятся для таких упражнений. Да и не помнилось мне, чтобы я принимал акробатические таблетки.
За дверью стоял человек. Крупный, мускулистый, со светлыми волосами. Он сунул в «глазок» незнакомый мне значок, сжав его в широкой короткопалой ладони. Голубые глаза, смотрели прямо и честно, квадратное лицо принадлежало, видимо, человеку порядочному, Лицо я узнал — вчера вечером мой гость был в «Длинной ложке», сидел в одиночку за столиком в углу,
Тогда он казался замкнутым и угрюмым, как будто его девушку увел какой-то паршивец. Само по себе выражение его лица служило достаточной гарантией, что никто к нему не сунется. Я и запомнил-то его только потому, что пил on изрядно, подстать своему угрюмому виду.
Сейчас же он был весь исполнен терпения. Беспредельного терпения, как мертвец.
И у него был этот значок. Поэтому я впустил его.
— Уильям Моррис, — представился он. — Секретная служба. А вы — Эдвард Харли Фрейзер, владелец бара «Длинная ложка»?
— Совладелец.
— Да, верно. Простите, что побеспокоил вас, мистер Фрейзер. Вы, я вижу, живете по расписанию бармена.
Он смотрел на измятые трусы, в которых я встретил его на пороге.
— Садитесь, — ответил я, показывая рукой на стул. Стоя я не мог думать ни о чем, кроме одного: как бы удержаться на ногах. Чувство равновесия, мерещилось мне, начало жить своей собственной жизнью. Пятки никак не хотели успокоиться и норовили оторваться от пола, чтобы вся тяжесть тела пришлась на носки. Оно, тело, видите ли, желало стоять именно так, и не иначе. Пришлось плюхнуться на край кровати, но чувствовал я себя при этом так, будто исполнял упражнения на батуте. Осанка, грация, отточенная непринужденность движений — тьфу ты, дьявол!..
— Что вам угодно, мистер Моррис? Насколько мне известно, секретная служба существует для охраны президента…
Ответ его звучал заученно, как с пластинки:
— Наряду с выполнением других функций, как, например, борьба с фальшивомонетчиками, мы действительно осуществляем охрану президента, членов его семьи, а также президента вновь избранного, но еще не вступившего в должность, и вице-президента в том случае, если они обращаются с подобной просьбой. — Моррис перевел дыхание. — Когда-то в наши функции входила и охрана высокопоставленных иностранных гостей.
До меня, наконец, дошло:
— Так вы по поводу «монаха»?
— Совершенно верно. — Моррис уставился на собственные руки. В придачу к значку ему следовало бы приобрести профессиональную уверенность в себе, но ее не было в помине. — Странное это дело, Фрейзер. Мы взялись за него не только потому, что когда-то охраняли иностранных гостей, но еще и потому, что никто больше не хотел за него браться.
— Стало быть, вчера вечером вы сидели в «Длинной ложке», охраняя пришельца из Космоса?
— Вот именно.
— Где же вы были позавчера?
— Это когда он впервые у вас появился?
— Ага, — сказал я, припоминая. — В понедельник вечерком…
Он заявился в бар через час после открытия. Казалось, он скользил, едва касаясь пола подолом своей сутаны. Можно было подумать, что он катится на колесах. И вообще он был какой-то неправильный — чтобы окинуть взглядом его целиком, приходилось чуть не выворачивать глаза наизнанку. Одеяние «монахи» носят странное — собственно, ему они и обязаны своим прозвищем. Капюшон спереди раскрыт, будто прячет в своей тени глаза, раскрыта и сутана, но в ее складках ровным счетом ничего не видно. Тень слишком густа. Когда он шел ко мне, сутана, по-моему, раздвинулась еще шире. Но под ней, мне померещилось, и вовсе ничего не было.
В «Длинной ложке» вдруг воцарилась полная тишина. Посетители во все глаза вытаращились на «монаха», — а тот взгромоздился на высокий табурет в конце стойки и принялся заказывать.
Он казался пришельцем из другого мира, да, собственно, и был им. Но уж очень сверхъестественно он выглядел.
Пил «монах» по самой диковинной системе, какую можно себе вообразить. Я держу выпивку на трех длинных полках, бутылки расставлены более или менее по типам спиртного. «Манах» двинулся по верхнему ряду справа налево, заказывая по глоточку из каждой бутылки. Пил он не разбавляя, без льда. Пил тихо, размеренно, в высшей степени сосредоточенно.
Голос он подавал только для того, чтобь заказать очередную порцию. Из своей сутаны не вылезал и показал мне только одну руку. Рука была похожа на цыплячью лапу, разве что побольше размером, с узловатыми, очень подвижными суставами и с пятью пальцами вместо паложенных цыпленку четырех.
К закрытию «монаху» осталось лишь четыре бутылки до конца верхней полки. Расплатился он бумажками достоинством в один доллар и ушел, катясь так же ровно, как и когда пришел, еле касаясь пола подолом сутаны. Я свидетельствую как знаток: он был абсолютно трезв. Алкоголь на него никоим образом не подействовал.
— Это было в понедельник вечером, — сказал я. — Оставил нас всех в полнейшем недоумении. Скажите, Моррис, ну какого черта «монаху» вдруг понадобился бар в Голливуде? Я думал, все «монахи» сидят в Нью-Йорке.
— Мы тоже так думали.
— Да неужели?
— Мы и понятия не имели, что он на Западном побережье, пока вчера утром об этом не затрубили газеты. Если репортеры не сжили вас вчера со свету, так только благодаря нам. Мы их придержали. Я и вчера приходил к вам, Фрейзер, чтобы расспросить вас, но передумал, когда увидел, что «монах» уже в баре.