За землю Русскую

— Спасибо, други! — сказал он Соломничам. — Вовремя доспели вы, угомонили черное воронье. В одних не осилить бы.

Ржут кони. От звона железа и криков воинов разносится гул далеко, по всей необъятной пустыне озера. Так и кажется — всколыхнется оно, дробясь взыграет ломкими ладонями льдин; треск и скрежет их заглушит шум сечи.

Но нет, не обезумело озеро, мало еще пролито крови. И солнце не меркнет. Лизнет лучом поднятый меч, и полыхнет булат словно белая молния. Не пора ли садиться на коней засадному полку, выйти из-за укрытий? Пора! Но медлит Александр. Нет его слова дружине. Не копья засадного полка позади пешего войска крестоносцев на льду Узмени, а рога и бочки рыцарских шеломов. Задний рыцарский полк заградил путь на озеро своим пешцам.

Ранен воевода Василий Спиридонович. Не уберегся от копья рыцаря. Разорвана кольчуга на правом плече, снег под Спиридоновичем обтаял от горячей крови. А рядом новгородцы, бьются они с латинскими латниками, страшно бьются.

Ивашко спешил к сотнику Устину со словом князя. Время выйти на поле секирному полку. На пути к Устину Ивашку остановил Василий Сухой.

— Постой, витязь, скажи: долго ли нам жданками тешиться?

— Васюк! — обрадовался Ивашко, узнав Сухого. — Где Устин?

— Там! — Сухой показал в глубь бора. — Тяжко ждать, витязь, ноги морозит в снегу стоючи. Секирники мы, а секира-то — вот она, — Васюк поднял секиру, — страшусь, не заржавела бы.

— Не заржавеет. То ладно, Василий, что встретил тебя не на торгу, не на Буян-лугу, не охальником, а секирником княжим. Удачи тебе в бою!

— Спасибо! — отозвался Сухой. — Охотой пришел я в секирный полк. Нет больше Васьки, каким знал ты меня на Новгороде, где озорничал я с безделья, силу свою не знал куда избыть. Смерти я не страшусь, витязь, и головы перед латинами не склоню. А после авось встретимся, как погуляем в поле… Может, и на круг выйдем, силой похвалимся… Полюбовно.

— Буду стоять перед тобой, Василий, — ответил Ивашко и понукнул коня. На ходу он повернулся и крикнул — Встретимся коли — поиграем.

Сухой стоял еще на том месте, где говорил с Ивашкой, когда услышал громкий голос сотника:

— Пора, други! — звал сотник. — Пора и нам размять кости! Пусть изведают лыцари наш секирный бой!

Молча, без единого крика, словно бы стремясь сберечь для себя каждую каплю ненависти своей к врагам отчизны, выбежали на поле секирники. Солнце обожгло поднятые над головами их широкие лезвия секир.

— С пешцами бьются полки правой и левой руки, — передал Ивашко Устину слова Александра, — тебе, Устин, биться с латниками, а наипаче с лыцарями, теми, что шли в голове свиньи и, потеснив суздальцев, повернули коней на новгородцев.

На поле Устин остановился, поднял к глазам ладонь. Прямо бьются пешие воины, в глубине поля, где начинало бой чело русского войска, сомкнувшись конь о конь, теснят новгородцев рыцари переднего полка; на Узмени, близко от берега, позади латинского пешего войска, видно копья заднего полка меченосцев. Его сила цела. Задний рыцарский полк в последний час выйдет на поле, чтобы решить исход битвы. Глянул Устин в ту сторону, забилось у него сердце: сразиться бы секирникам с задним полком… Но наказ князя — биться Устину с передними. Нарушишь наказ — не простит Александр Ярославич. «Авось тепло станет и задним лыцарям, как выйдет на Узмень княжая дружина», — подумал Устин, утешая себя.

— Вперед, други! — подняв секиру, призвал он. — Не склоним головы перед латинскими лыцарями!

Василий Сухой приметил на бегу рыцаря в черной броне. Поднимая меч, бьется рыцарь с новгородскими ратниками. И мечом сечет и конем топчет.

— Возьмем, Лукмашка, латынянина! — крикнул Сухой. — Людства-то гляди сколько посек…

Рыцарь вовремя приметил бегущих к нему секирников. Хриплым гортанным голосом он крикнул что-то, принял от оруженосца копье и пустил коня навстречу. Не отклонись Сухой, не спасла бы его от копья кольчуга. Увернулся, мимо скользнуло рыцарское копье. Ярость пуще огня обожгла новгородца. Взметнув секиру, уцепил он клевцом за броню. Но стоек рыцарь, не поддался, усидел на коне. Оставив копье, занес меч, готовясь опустить его на Сухого. Лукмашка подоспел на помощь. Не голову врага поразила Лукмашкина секира, а точно хрупкую ветку отсекла она по локоть руку рыцаря. Рука и меч пали под ноги коню. Еще миг — и черный рыцарь вывалился из седла.

Не знали рыцари секирного боя. Не ведали они, что есть на Руси кузнец Левоник, который перехитрил своим ремеслом мастеров иноземных. Ни латы, ни рогатые шеломы не укрывают от лезвия секир. Обложенные железными полосами и схваченные кольцами ратовища не страшатся меча. Клевцом секиры, как багром, валят секирники наземь всадников.

…Передав Устину наказ князя, Ивашко, не в объезд, а прямо в поле направил коня. Горько витязю быть в стороне, небось и его встретит удача. Не вода течет в жилах у молодца. И только выехал он из бора, навстречу несут ратники воеводу Василия Спиридоновича. Остановился Ивашко.

— Неужто пал Спиридонович? — спросил. — Кто погубил воеводу?

— Жив он… Не уклонился от копья. Крови много вытекло. Видишь лыцаря, — показывая, ратник вытянул руку, — тот, что как жердь на коне, он…

Что еще говорил ратник, Ивашко не слышал. Одно желание у него в груди, одна мысль: только бы не ушел злодей, только бы сразиться с ним, отомстить за друга…

В то время, когда новгородские полки воевод Силы Тулубьева и Василия Спиридоновича, вступив в битву, начали теснить крестоносцев, магистр Ордена, рыцарь фон дер Борг, сказал:

— О, не происки ли дьявола хитрость варваров русичей! Железный полк рыцарей пресвятой девы поразил чело их, но русичи не бегут. Новые полки их справа и слева упрямо бьются с крестоносными воинами. Брат маршал, — фон дер Борг обернулся к маршалу фон Балку, — возьми рыцарей с оруженосцами их, тех, что были с тобою в Пскове, помоги переднему полку!

— Малым числом не сломим русичей, брат магистр, не лучше ли начать бой заднему полку, — возразил магистру фон Балк.

— Нет, задний полк, — опора крестоносного войска. Без времени начав бой — откроет он путь к бегству пешим воинам. Не того ли и ждут русичи? Иди, брат маршал! Да поможет тебе пресвятая дева!

Начав битву, маршал фон Балк встретился с воеводою Василием Спиридоновичем. Пешо, плечом к плечу со своими воинам бился Спиридонович. Пот и кровь от царапины на лбу заливали ему глаза, потому и не заметил вовремя воевода рыцаря, не уклонился от копья. Обессилевшего от раны вынесли его с поля. Сражаясь, фон Балк казался неуязвимым ни для копий, ни для стрел новгородцев. На коне он напоминал неприступную стрельницу, возвышающуюся над полем. Вот-вот еще усилие и — побегут новгородцы… В этот миг и увидел его Ивашко.

— Остановись, лыцарь! — крикнул он. — Нету тебе пути мимо.

Фон Балк принял вызов. Если бы не забрало шелома, скрывавшее лицо рыцаря, увидел бы Ивашко насмешливую улыбку меченосца, его презрительный взгляд.

Копье фон Балка с такою силой ударилось о грудь Ивашки, что у того свет потемнел в очах. Если бы не бехтерец, который вязал ему Никанор перед походом, то, упав с коня, не поднялся бы он на ноги. Не усидел на коне и его противник. Вскочив, они пеше стояли друг против друга. Огромный, в сверкающей броне фон Балк как гора перед Ивашкой. Вспомнились тут молодцу шумный Буян-луг, богатырские потехи полюбовные. Фон Балк обнажил меч, и только бы взмахнуть им, Ивашко схватил рыцаря в охапки. Всю силу свою отдал он бою. В тяжкой броне рыцарь неловок и неповоротлив. Принял его Ивашко «на себя», оторвал от земли, приподнял. Всей тяжестью, плашмя, рухнул рыцарь наземь. Ноги его, прикрытые железными надколенниками, длинные и неподвижные, вытянулись на снегу, как сухие жерди.

— Возьми меч, твой пленник, — сквозь зубы произнес фон Балк, сдаваясь на милость Ивашке.

— Лежачего не бьют, говорят на Руси, — довольный своей победой, воскликнул Ивашко. — Возьмите лыцаря, други! — велел он подбежавшим пешим воинам.