Мертвая зыбь

Менжинский перевёл дыхание. Потапов понял, что он устал, посоветовал ему отдохнуть.

— Вернётесь, мы обсудим, как быть дальше с «Трестом», — сказал на прощание Менжинский.

77

25 марта 1927 года Потапов и Зиновьев прибыли в Хельсинки. «Племянница» приехала на день позже и, убедившись, что с ними нет Стауница, возмутилась:

— Почему нет Стауница?

— Так решено Политическим советом. Якушева, как видите, тоже нет. Совещание чисто военного характера.

— Но Стауниц связан с военными атташе посольств, он должен участвовать в совещании.

— Я не могу обсуждать решение Политического совета, — сухо сказал Потапов.

Кутепов предложил начать совещание.

— Какими силами мы может располагать в случае активных действий на территории России? — спросил Потапов.

— Прежде всего офицерскими кадрами. Группировки есть повсюду. Можно считать, что в Чехословакии наберётся тысяч пять. Казаки в Сербии, в Болгарии. Число их известно Улагаю. Наконец, тергруппы, мои кадры. Первую группу — восемь человек — можно перебросить хоть сегодня.

Кутепов говорил с Потаповым как с равным по рангу. Даже в штатском Потапов держался по-военному. Офицерская розетка ордена Почётного легиона в петлице пиджака произвела впечатление на Кутепова.

— Полагаю, что доказать силу «Треста» можно, только если мы произведём взрыв или другое значительное покушение в срок, близкий ко дню выступления.

Кутепов вопросительно посмотрел на Потапова.

— Срок выступления… — сказал Потапов. — Все зависит от средств, нужны деньги.

— Есть надежда устроить в Лондоне субсидию вашей организации. Нас поддержит Уильямс, редактор «Таймса». Он женат на русской — Тырковой. Затем я рад доложить, что идут переговоры между нашим верховным вождём и Гинденбургом. Участвует и Штреземан. Переговоры ведёт лично его высочество, и они протекают успешно.

— Обнадёживающая весть… Александр Павлович. Помощь Германии, если она будет реальной, многого стоит. Однако ведь за эту помощь придётся расплачиваться будущей России. Вообще наши отношения с соседями — больное место. Вчера офицер финской разведки, некто Рузенштрем, позволил себе задавать мне бестактные вопросы шпионского характера. Моего помощника Зиновьева, деятеля флота, он просил удалиться на время этого разговора.

— Они оказывают нам услуги, приходится платить.

— Мне это говорили не раз. Но представьте себе ваше положение как командующего вооружёнными силами после переворота. Нас поддерживают патриотически настроенные люди: как они посмотрят на подобную связь со штабами наших соседей?

Кутепов слегка зарделся от перспективы быть командующим вооружёнными силами.

— Не мыслю себя на этом почётнейшем посту без вашей помощи, Николай Михайлович. Ваш опыт, ваши достоинства неоценимы…

Совещание было непродолжительным и кончилось 28 марта. Потапов, Зиновьев, Мария Захарченко вернулись в Москву.

Захарченко привезла письмо Кутепова Стауницу.

«Я был слишком огорчён, — писал Кутепов, — и страшно поражён тем, что среди приехавших не оказалось Вас. Ваши верхи почему-то решили иначе. Я в восторге от Ваших организационных способностей…»

Это означало, что Стауницу предлагалось принять участие в акте, который втайне решил осуществить Кутепов, втайне от Якушева и Потапова.

78

Ранним утром в квартире Стауница раздался звонок. Стауниц вышел в пижаме, сонный, злой, и увидел Кузена — Баскакова.

— Что это, милый, так рано?

Баскаков промолчал и прошёл как был, в пальто, за Стауницем.

— Ну что?

— В Красно… в Екатеринодаре — провал. Взяли всю группу, кроме одной шлюхи. Она приехала и все рассказала. Спаслась тем, что ночевала у любовника.

— Да… Скучно, в общем.

— Дело не только в этом.

— А в чем? Ну, говори, не тяни!

— Я ездил в Крым и на Кавказ с Зубовым. В Новороссийске я заметил, он ходил на телеграф. Получал телеграммы до востребования.

— От жены, наверно.

— То-то, что не от жены.

— А от кого?

— Мы жили в разных гостиницах. Мария Владиславовна говорила мне, чтобы я за ним присматривал. Вот я и следил. Провожал его незаметно до почты. Видел через окно, как он получал телеграмму до востребования. Он прочитал, порвал в мелкие клочки и бросил в урну. Питом ушёл. Я, конечно, бросился к урне. Сделал вид, что бросил бумажку, потом спохватился, будто бы нужная. Полез в урну и подобрал клочки телеграммы, не все, но, в общем, подобрал. В гостинице, в номере, подклеил и прочитал. Телеграмма Зубову, подписана — «Фёдоров».

— Якушев!

— Он. Текст не полностью, но все-таки я разобрал: «…опасение… возм… смертельн… исход… возвращ…» Мы встретились вечером, перед тем как идти на явку. Зубов мне говорит: «Знаешь, мы в Краснодар не поедем, мне надо возвращаться в Москву. У жены умер отец». Я ему ответил: «Ты как хочешь, а я поеду». Он ни в какую! «Мы ездили вместе, нам обоим поручили инспекцию». Я подумал, в самом деле, нам поручали двоим, он военный, а я отдельного корпуса жандармов, мы ведь не очень разбирались в военном деле. И мы вернулись в Москву.

— При чем тут провал в Краснодаре?

— Телеграмма Якушева: «…возможен смертельный исход, возвращайтесь». Прошло пять дней, и в Краснодаре взята вся группа. Мы оба попали как кур в ощип. Якушев, значит, знал, что ожидается провал всей группы. Откуда он мог знать?

— Откуда? Подожди… Действительно, откуда он мог знать? Такие операции держат в абсолютном секрете.

— Что, если… Даже страшно подумать.

— Завтра у меня встреча с Зубовым. Но что это даст? Якушев дома, болен, у него ангина. Да он и не такой дурак, чтобы все прояснить… Вот что, послезавтра приезжай на дачу к Марии. Жди меня у неё. Может быть, все прояснится.

Баскаков ушёл. Впервые он видел Стауница в состоянии растерянности.

Стауниц старался припомнить все с самого начала, с появления Якушева в МОЦР. Неужели он связан с ГПУ? Против этого говорит многое: петербургский видный чиновник; действительный статский советник; делал блестящую карьеру; принят в свете; и все это потерял из-за революции, отсюда ненависть к ней, к советской власти; полное доверие ему со стороны Высшего монархического совета, эмиграции, великого князя Николая Николаевича, Кутепова, польского и финского штабов. Только сумасшедшая Мария Захарченко могла заподозрить измену… Как будто все говорит за то, что Якушев убеждённый монархист, притом превосходный организатор, мастер конспирации. А что говорит против? Почему все, все легко удавалось? Слишком легко. «Окна» на границе. Да, но был провал Рейли? Впрочем, не Якушев его переправлял обратно через границу. А история Шульгина? Уж очень гладко прошёл этот вояж. Наконец, эти частые поездки Якушева за границу? Он ведь на службе. И переход границы много раз. И все шло как по маслу. Наконец — главное: он ведь действительно скорее мешал «Тресту», чем действовал; он был против терроризма, против диверсий, против шпионажа; это, впрочем, под флагом патриотизма. И теперь — эпизод с телеграммой Зубову: предупреждал о провале краснодарской группы. Откуда он мог это знать? Зубов — его правая рука. Что он делал для «Треста»? Одни разговоры. Жена Зубова — коммунистка. А почему Якушев был против моей поездки за границу? Не пускал меня к Кутепову.

Стауниц просидел почти до вечера, сопоставляя, размышляя. Пробовал убедить себя, что Захарченко ошиблась. «Слишком крупная фигура Якушев — в будущем министр иностранных дел монархической России». Убеждал себя и не убедил. В конце концов он почти уверился в том, что Якушев связан с ГПУ.

Предстояло свидание с Зубовым. Оно было назначено в складе, на Болоте.

А что, если атаковать Зубова в лоб? Назвать чекистом прямо в лицо. Какая будет реакция. Нет, надо осторожнее.

«Неужели все мы: я, Мария, Радкевич, „Трест“, — все мы орудие в руках Якушева? А он — чекист?»