Мертвая зыбь

51

Беспокоил «охотнорядец» — Дядя Вася. Для этого человека убийство было сущим пустяком. О нем знали, что он уцелел после разгрома банд Антонова на Тамбовщине. В Москве связан с людьми, которых разыскивал уголовный розыск. Дядю Васю приметила Мария Захарченко и вела с ним таинственные беседы. Якушев говорил ей: «Осторожнее с этим субъектом».

— Ещё чего… Не таких видела.

— Он по уши в крови.

— Таких и надо. У него рука не дрогнет.

Нужно было избавиться от Дяди Васи. Он имел свои связи, и надо было их нащупать. Дядю Васю поддерживали кавалергард Струйский и барон Нольде.

Зубов рассказал, что однажды, подвыпив, Дядя Вася предлагал:

— Каво хошь из банковских уберу. И деньги возьму.

— Это же налёт?

— Ну налёт. Все денег ищете, а они под носом.

— Без штаба решать нельзя.

— Возьмём деньги — штаб спасибо скажет. Да и нам перепадёт.

— А Фёдоров против…

— Барин. Чистоплюй.

Старов тоже подумывал, как избавиться от антоновца, не всполошив МОЦР. Этот субъект был опасен не менее, чем Захарченко и её супруг. Но они находились под наблюдением Стауница, а Дядя Вася мог действовать самостоятельно.

Как-то Якушеву по делам службы пришлось несколько часов провести на совещании в НКПС. Дома, когда пришёл, сказали, что его разыскивал по телефону Козлов (то есть Старов). Этот человек не стал бы звонить по незначительному делу. Якушев позвонил Старову.

— Прочти «Вечернюю Москву», сообщение на четвёртой полосе, — сказал Старов.

В заметке «Дерзкое ограбление отделения Госбанка» рассказывалось о раненом милиционере, убийстве одного грабителя и бегстве другого.

В ту же минуту позвонил Стауниц:

— Читали?

— Вы этого ожидали?

— Нет. Предполагал, что готовится другое.

— Ждите меня в складе. Еду.

В складе на Болоте его ожидали Ртищев, Зубов и Стауниц.

— Эту скотину готовили на другое дело… — бормотал растерянный Ртищев. — Мы согласились на теракт.

— Кто это «мы»? Штаб МОЦР ничего не знал. Впрочем, я чувствовал, догадывался. Это все стерва Захарченко. Знаете ли вы, что поставлена под удар вся организация? Милиция, угрозыск, ГПУ — все на ногах. Где этот сукин сын?

— Здесь, — уныло сказал Ртищев, — в подвале.

— Не нашёл другого места спрятаться! Позвать.

Дядя Вася вылез из подвала. Он был смущён, но держался нагло:

— Это что, суд?

— Да. Суд… Это ты в антоновских бандах мог своевольничать!.. Молчать! Мы строим новое царство чистыми руками, а ты что делаешь? Тебе категорически запретили «экс»! Мало того, что нарушил приказ, так ты ещё и прячешься здесь! Понимаешь, что ты делаешь?

— Как же все это получилось? — хмуро спросил Стауниц.

Дядя Вася развёл руками:

— Как? Все было как надо. Я все высмотрел, две недели ходил, весь район у меня тут, — он постучал грязным пальцем по ладони. — Все разведал: когда деньги с Неглинной привозят, один мильтон сопровождает. Дружка я нашёл для подмоги. Родьку. Обучил его, как и что…

Он постепенно увлёкся рассказом и, схватив карандаш, чертил на бумаге, покрывавшей стол, что-то вроде плана:

— Кассирша, значит, деньги приняла, мне из окна все видно, милиционер, усатый такой, из солдат должно быть, ушёл. Родьку, значит, я поставил около дверей, вхожу в банк, людей — никого. Через загородку — к кассирше, наставляю шпалер, хватаю три пачки и к дверям. Слышу — выстрел, другой. Что такое? Я ведь приказал Родьке: «Не стреляй». А что получилось? Милиционер не ушёл, он за углом был, выбегает баба и как заорёт: «Караул! Банк грабят!» Милиционер — назад, к банку. Родька в него стрельнул, а он в Родьку. Вижу Родьку, он неживой лежит, я стрельнул в милиционера, и через улицу, в проходной двор, проходным — на другую улицу и за угол; на моё счастье — трамвай на полном ходу. Я — на подножку, проехал улицу и до остановки спрыгнул, потом стал петлять…

— Но почему же сюда? — брезгливо спросил Ртищев.

— А сюда вот почему: живу я у Родькиной бабы, он ей проболтался. Подайся я туда, пойдут расспросы: «Где Родька?» А что я ей скажу!

— И надумал идти сюда, идиот!

Дядя Вася искоса посмотрел на Якушева.

— Тебе запретили «экс»? Запретили. Да и денег взято немного. Сколько?

— Все мои… А Родька — дурак. Хвастал: «Что мне „экс“, я в Саратове, в Харькове…» Как мильтон его ловко срезал… Теперь небось потрошат в мертвецкой.

— Дурак ты, — сказал Зубов, — не убит твой Родька, легко ранен.

— Врёшь. В газете сказано: «убит».

— Я справлялся, ошибка в газете. Легко ранен грабитель. Сидит в Гнездиковском. Сам Вуль ведёт следствие. Все разболтает твой Родька. И гулять тебе на свободе осталось два дня, а то и меньше.

Дядя Вася пошатнулся:

— Правда? Родные… Ведь это — стенка.

Все молчали. Слышно было хриплое дыхание Дяди Васи.

«Затравленный зверь», — думал Якушев.

— Он, этот Родька, что-нибудь про МОЦР знает?

— Ни-ни…

— Врёшь небось? Надо тебя куда-нибудь спровадить… Но куда?

— Пусть пока сидит здесь. Утром что-нибудь придумаем.

На экстренном совещании в штабе МОЦР Якушев кричал на Ртищева:

— С кем вы связываетесь? С бандитом. Это — зверь, притом опасный. Захарченко его готовила на теракт, вы об этом знали? Знали! А что из этого вышло? И все это делалось у меня за спиной!

Ртищев и Струйский только вздыхали. Тут же было решено, что отныне ни одна акция МОЦР не будет проведена без ведома штаба и лично Потапова.

Стауниц доложил, что ночью вывез Дядю Васю на вокзал и отправил на Кавказ, к одному контрабандисту, чтобы тот переправил его в Турцию.

Больше о Дяде Васе не было слуха. Впрочем, как-то раз говорили, что он убит при попытке перейти границу.

В действительности конец его был несколько иным. До Батума он добрался благополучно. Ещё в Москве сбрил бороду (усы оставил) и стал похож на переодетого городового. В вагоне полёживал на верхней полке, завязав щеку, вздыхал, жалуясь на зубную боль. На станциях не выходил и ел всухомятку, питаясь тем, что успел купить в Москве, на вокзале.

В Батуме было тепло, сеял мелкий дождик. Ещё на Болоте Стауниц сунул Дяде Васе чьё-то краденое удостоверение, и теперь он стал Станиславом Адольфовичем Стебницким. Имя было мудрёное, притом владельцу удостоверения было двадцать шесть лет, а Дяде Васе — сорок. В батумскую гостиницу он не пошёл, а разыскал некоего Юсуфа — владельца фруктовой лавки, невдалеке от набережной. Дядя Вася так и не понял, кто такой Юсуф: не то перс, не то турок. По словам Стауница, Юсуф был главой контрабандистов, их шефом. Кроме шёлковых чулок ценой в одну турецкую лиру, бритвенных лезвий и фальшивых духов Коти Юсуф переправлял через границу и некоторых господ, не имевших паспорта и визы.

Дядя Вася спросил Юсуфа, не найдётся ли у него светло-зелёный костюм, Юсуф, не поднимая глаз, щёлкая костяшками счётов, сказал: «Можно». Потом встал, подтянул брюки, оправил на себе розовую жилетку и мигнул Дяде Васе. Они ушли за перегородку. От сладкого запаха мандаринов, груш и винограда у Дяди Васи слегка кружилась голова.

Начался торг. Речь шла о плате за переход границы и об обмене червонцев.

— Почём будешь менять?

— По курсу, — твёрдо сказал Дядя Вася.

— На что будешь менять?

— На золото.

Юсуф достал из кармана жилетки золотой империал, подкинул и, оттопырив кармашек жилетки, ловко поймал.

Дяде Васе хотелось спать. Кроме того, его мучил голод. Решено было перенести деловой разговор в шашлычную, на набережную. В шашлычной жужжали мухи, пахло винными парами и жареным бараньим салом.

Хватив стаканчик чачи, Дядя Вася засипел от удовольствия.

— С золотом везде пройдёшь, дорогой, не жалей червонцы, червонцы там не ходят, везде золотые десятки — тут Юсуф умильно усмехнулся. — Турки — народ бедный, покажи десятку — все отдаст, только много показывать нельзя, скажут — красный, отберут в караколе. Будешь рад, что живой остался. — Он отломил кусок чурека и вытер жирные губы.