Страница 50 из 86
Девять часов продолжался доклад Лангового.
— Врал немилосердно, — рассказывал он много лет спустя. — Несусветная чушь здесь сошла за глубочайшую истину. Например: «Евразийство — синтез культуры славянской, европейской, монгольской. Основа — монархическая…»
Затем выступали евразийцы, ругались между собой, и особенно яростно ругали Кутепова, атамана Краснова, Трепова и Кирилла Владимировича, с которым раньше заигрывали.
Главная тема споров — что лучше: капитализм или государственное плановое хозяйство? Лангового ввели в состав евразийского «Совета семи» и постановили вести через него всю переписку с евразийской фракцией «Треста».
Арапов не скрыл от Лангового, что один меценат, некий мистер Сполдинг, субсидирует евразийцев в Англии. Стало ясно, что этот меценат даёт не свои деньги, а британской секретной службы.
31 января 1925 года Ланговой вернулся в Москву. Вслед пришло паническое письмо Арапова об аресте в Советском Союзе агента Врангеля — Демидова-Орсини.
Для придания веса «Тресту» Артузов поручил Старову через Зубова разыграть «освобождение» Демидоса-Орсини. Ему сказали, что он освобождён по телефонному звонку влиятельного лица.
Освобождение Орсини произвело эффект, он утверждал, что обязан жизнью «Тресту». Арапов был в восторге — улучшились отношения «Треста» с Врангелем.
Эпизод с Демидовым-Орсини повлиял на Шульгина, который впоследствии с помощью Якушева решился поехать в Россию.
47
Забелин не знал о том, какое впечатление произвёл его отъезд на членов организации «Честь и престол». Он был на юге, в портовом городе, в командировке и потому не получил письма, в котором ему предлагалось явиться на судилище: от него требовали объяснений по «общему делу».
Путилов и особенно Рогдаев — так именовал себя офицер Измайловского полка Глебов — после того, что произошло на сборище организации, вначале ожидали провала и старались замести следы. Путилов некоторое время не ночевал у себя, но прошёл месяц, другой — и паника улеглась. Однако руководство организации решило расправиться с Забелиным, чтобы другим неповадно было. Дело в том, что в Ленинграде к этому времени оказались и ещё люди, склонные отойти от «общего дела».
Когда Забелин вернулся из командировки и кто-то увидел его, Рогдаев (Глебов) решил привести в исполнение вынесенный ему смертный приговор. В квартире, где жил Забелин, его сосед-рабочий, депутат Ленинградского Совета, заметил подозрительного человека, который однажды уже приходил и спрашивал Владимира Петровича, когда тот был в командировке.
Раздавались подозрительные звонки по телефону, спрашивали Забелина, а когда он подходил, не отвечали.
Нельзя было не задуматься над этими зловещими признаками. На всякий случай Забелин решил написать письмо; в нем он рассказал, как оказался членом контрреволюционной организации, как отошёл от неё; написал, ничего не скрывая.
На одно мгновение у него мелькнула мысль передать письмо сейчас же в Особый отдел. Но тут опять сказалось воспитание и якобы «рыцарское» понимание вопросов офицерской чести. Кроме того, Забелин подумал о том, что в этой преступной организации есть люди, которые тяготятся тем, что в ней состоят. Они тоже пострадают, когда будет ликвидирована организация.
В конце концов провал произойдёт сам по себе, пусть даже он, Забелин, понесёт наказание. Он дал слово молчать, он никогда не нарушал слова, так повелось в их роду. Но он тут же подумал о том, что, прежде чем дать это слово, он, как военный моряк, дал торжественное обещание служить Советской республике. Как же сочетать это обещание с тем словом, которое он дал её заклятым врагам?
Так он мучился сомнениями и в конце концов решил оставить письмо в столе: если с ним случится самое плохое, если он погибнет от руки убийцы, найдут письмо, и все станет известно.
Когда он написал, ему представился долговязый длиннолицый измайловец: этому типу предстояло командовать карательными отрядами, после того как в Ленинграде победит контрреволюция. Рогдаев похвалился, что развесит бахрому из повешенных по всему Невскому.
Перед тем как написать письмо, Забелин решил было пойти к старику адмиралу — он не мог забыть последний разговор с ним. Именно после этого разговора Забелин решил порвать с организацией «Честь и престол». Какой совет мог бы ему дать теперь этот благородный человек? Но тут выяснилось, что старик получил разрешение уехать за границу, на юг Франции. Там он доживал последние годы жизни.
Все-таки Забелин решил лишний раз не выходить из дому и не возвращаться поздно ночью. Ему было немного жутко, когда он поднимался по плохо освещённой лестнице к себе, на четвёртый этаж. Но шли дни, и ему надоели эти предосторожности.
Однажды вечером, когда он скуки ради перелистывал юмористический журнал, ему позвонила знакомая девушка, которая называла себя Кэт — на самом деле её звали Капитолина. Она была продавщицей в Пассаже, на Невском. Они познакомились в театре миниатюр «Ниагара». Забелину было только за тридцать, он любил жизнь и, как водилось в его кругу, предпочитал ни к чему не обязывающие связи, Кэт ему нравилась.
Забелин побрился, почистил башмаки, прибрал в комнате, на тот случай, если Кэт согласится зайти к нему, и вышел на улицу. Он совсем забыл о своих опасениях, хотя заметил, что кто-то стоит в арке ворот. Шёл свободной, чуть вразвалку, походкой, вышел на Невский, затем свернул на Мойку и пошёл вдоль чугунной ограды. Номера домов не были освещены. Ему показалось, что он пропустил дом, где жила Кэт.
Было пустынно, не видно прохожих, ему стало немного не по себе. Он расстегнул шинель и ускорил шаг — Кэт должна была ждать его в подъезде. Решил перейти мостовую и почти в ту же секунду услышал за спиной тяжёлое дыхание… Страшная боль в затылке пронизала все тело. Забелин упал навзничь бездыханным.
Пронзительно закричала женщина. Это была Кэт — Капитолина Зайцева. Потом она рассказывала, что видела, как два человека подняли с земли чьё-то тело и, перевалив через ограду, бросили в Мойку… Кэт не могла понять, кто и за что убил её приятеля.
Когда стало известно об убийстве Забелина, Артузов собрал совещание:
— Произошёл, надо сказать прямо, наш просчёт. Мы решили, что достаточно убрать Забелина из Ленинграда на три-четыре месяца, чтобы его оставили в покое. Правда, и сам он виноват. Судя по оставленному письму, его погубили предрассудки среды, окружавшей раньше. Обстановка в Ленинграде сейчас несколько изменилась. Деятельность организации «Честь и престол» стала крайне опасной. Мы имеем указания Феликса Эдмундовича приступить к ликвидации этой и других контрреволюционных организаций в Ленинграде.
48
В мае 1925 года на Третьем съезде Советов СССР народный комиссар по иностранным делам Г.В.Чичерин говорил о двух течениях в польских правительственных кругах: одно — авантюристское, империалистическое, воинственное, другое — миролюбивое, стремившееся к соглашению с Советским Союзом.
Главной силой авантюристского течения были польские военные круги, и в первую очередь 2-й отдел генерального штаба. В Польше все ещё находились савинковские банды, петлюровцы и другие подонки белогвардейщины — горючий материал для разжигания конфликтов. Им покровительствовал генеральный штаб.
Примером этого мог служить следующий факт. По соглашению с польским правительством на станции Колосово, на границе, должен был произойти обмен арестованных в Советском Союзе Лашкевича и Усаса на польских коммунистов Багинского и Вечоркевича. Но обмен не состоялся. На глазах представителей польских властей Багинский и Вечоркевич были зверски убиты. Это преступление было совершено с ведома и согласия 2-го отдела польского генштаба. Военные круги все делали для того, чтобы сорвать попытки установления мирных отношений с Советским Союзом.
В Ленинграде началась ликвидация контрреволюционной монархической организации. В составе этой организации оказалось немало людей, которые, подобно Забелину, не разделяли мнения её руководителей. Они фактически отошли от этого движения и честно работали, как все советские граждане.