Мертвая зыбь

Лена не то чтобы ревновала Алексея, но у неё возникли подозрения: неужели он опять связался с «вредным элементом», как тогда называли нэповскую публику. «Отсюда недалеко и до контрреволюции», — думала Лена. А Зубов, конечно, не мог объяснить ей секрета отношений со Стауницем и компанией.

Однажды он позвонил ей в редакцию, и вечером они встретились. Именно в этот вечер Лена решила поговорить с ним серьёзно о его странных знакомствах и подозрительных исчезновениях. Но он положил перед ней пригласительный билет.

— Это куда? — спросила она сухо. — Небось опять в оперетту? — Но, рассмотрев билеты, удивилась: — Это на Лубянку?

— Да. В клуб ОГПУ. Я ведь служил в погранвойсках. Товарищи не забывают. Первомайский вечер, доклад Луначарского, а потом концерт.

Лена посмотрела на него: никогда он не говорил ей об этих товарищах. Она даже как будто повеселела.

А произошло вот что: Зубов рассказал о своих сложных отношениях с Леной Артузову, и тот посоветовал пригласить её в клуб на вечер.

— Она увидит, что ты, так сказать, в кругу своих… Девушка, видимо, умная и сообразит, что к чему. А в клуб никакие стауницы не проникнут, они Лубянку за две версты обходят.

Зубов и Лена шли по праздничной Москве. Ещё не зажигалась иллюминация, скромная по тем временам, но радовали даже эти редкие, выкрашенные в красную краску лампочки и флаги.

Они поднялись в небольшой зал, и Лена близко увидела людей, которые наводили ужас на врагов советской власти. Это были ничем не отличающиеся от её товарищей простые и скромные люди. У всех было праздничное настроение, слышались шутки, смех. Вокруг была молодёжь, были и девушки — радостные и весёлые, как те, кого в революционные праздники Лена видела не раз в рабочих клубах. Рядом с Алексеем сидел человек с тёмными красивыми глазами и небольшой бородкой. На его гимнастёрке блестел значок в виде щита с римской цифрой V и мечом. Такими значками были награждены некоторые чекисты в ознаменование пятилетия ВЧК-ОГПУ, Алексей поздоровался с этим человеком и познакомил с ним Лену, назвав его «товарищ Артузов».

— Концерт, кажется, хороший, — добродушно заметил он.

«Да они такие же товарищи, как все. Ничего в них нет строгого, пугающего, — думала Лена. — И Алексея знают, и некоторые приветливо здороваются с ним… А какие глупости мне приходили в голову…» Она взяла руку Алексея и слегка пожала. Он улыбнулся.

Все стихло. Раздвинулся занавес, в президиуме появился Луначарский, его встретили рукоплесканиями, предоставили слово для доклада.

Лена не раз слышала Анатолия Васильевича Луначарского, и каждый раз её поражало умение оратора с первых слов увлечь своих слушателей силой логики, целеустремлённостью и яркой образностью речи. Он говорил о том, как возникла революционная традиция праздновать Первое мая — праздник пролетарской солидарности, как потомки коммунаров, парижские рабочие, в день Первого мая идут со знамёнами к Стене коммунаров на кладбище Пер-Лашез, туда, где в 1871 году их дедов расстреливали солдаты версальского карлика Тьера. И хотя все знали, что Луначарский один из лучших ораторов партии, все же изумлялись тому, как он строил, казалось бы, очень сложную фразу, начиная её не так, как другие ораторы. Каждая фраза его речи не только выражала глубокие мысли, но и звучала как-то по-особенному. Он говорил красиво в хорошем смысле этого слова. Мысль, облечённая в красивую форму, становилась ещё более убедительной и ясной.

Луначарский напомнил, как в годы царизма сознательные рабочие мужественно и смело праздновали Первое мая. И хотя все это было известно, но докладчик говорил об этом так проникновенно, что подвиг русских рабочих осознавался каждым во всем величии. И вот Луначарский закончил:

— Советский Союз пока единственная в мире социалистическая республика, где в полном смысле свободно празднуется этот весенний праздник пролетарского единения, но мы мечтаем о будущем, когда все человечество соберётся под знамёнами победившего коммунизма.

Когда грянул «Интернационал», все встали. Сотни поющих голосов звучали вместе с трубами оркестра. Лена взглянула на Алексея и увидела его бледное от волнения лицо. А когда зал утих и они сели, он нежно погладил её руку.

Начался концерт.

Квартет имени Страдивариуса исполнил анданте кантабиле, трогательную и всегда волнующую часть струнного квартета Чайковского. Все слушали с большим вниманием и потом долго аплодировали. Затем на сцену вышел светловолосый, стройный молодой человек — поэт Василий Каменский. Он расположил слушателей тем, что держался просто, непринуждённо и прочитал сильным, звонким голосом отрывок из поэмы «Стенька Разин». После выступления Каменского певица из Большого театра исполнила сегедилью из оперы «Кармен». В конце артист Владимир Хенкин читал юмористические рассказы. Каждая его фраза вызывала взрыв смеха, в особенности когда он изображал сцену в танцклассе старого времени.

После концерта Алексей и Лена долго гуляли по Москве, озарённой иллюминацией. Они вслух мечтали о будущем. Лена забыла о своих подозрениях, а он старался не думать о том, что завтра ему придётся вновь встречаться с теми, кого он презирал и ненавидел, вновь играть роль врага советской власти. Но что делать? Он солдат партии, посланный в разведку в стан врага. Когда-нибудь это кончится. Стауницы, кузены, захарченки будут стёрты с лица земли, кончится его мучительная работа. Но разве это конец борьбы? Разве сложат оружие все тайные и явные враги его родины?

Он шёл рядом с Леной, обнимая её, старался думать о другом, о том, что эта майская ночь принадлежит им до рассвета.

— Что, помирились? — спросила мать у Лены, когда она вернулась.

— А мы и не ссорились.

43

Со времени поездки Якушева в Париж прошло немало времени. Обстановка в кругах эмиграции с возникновением РОВС несколько изменилась. От Кутепова можно было ожидать активных действий. Связи с белой эмиграцией следовало упрочить, чтобы лучше знать её замыслы. Решено было снова командировать Якушева и Потапова в Париж под предлогом добывания денег для «Треста». Они перешли границу через «окно» под Вильной в октябре 1924 года.

В Варшаве Таликовский сообщил Якушеву о том, что готовится покушение белых на полномочного представителя Советского Союза в Польше — Петра Лазаревича Войкова. Войков был предупреждён об опасности, но это предупреждение впоследствии все же его не спасло[20]. Террористы действовали безнаказанно.

Потапов и Якушев прибыли в Париж 5 ноября 1924 года и были приняты Николаем Николаевичем.

Их встретили барон Вольф и приятель великого князя по охоте с борзыми — лейб-гусар Скалон. Он успел конфиденциально сообщить Николаю Николаевичу, что Мукалов якобы открыл в Москве сильную подпольную организацию (то есть «Трест»).

Николай Николаевич высмеял «осведомлённость» Скалона и тут же отрекомендовал ему представителей этой организации.

Великий князь встретил гостей в сером потрёпанном костюме и высоких сапогах. Якушев заметил, что Николай Николаевич несколько сдал со времени первого свидания с ним, однако бодрился, особенно в присутствии Потапова, о котором немало был наслышан от своей супруги.

Потапов сделал подробный доклад о возможностях МОЦР в подготовке переворота в России. Вывод из доклада такой: потребуется 25 миллионов долларов, результата можно ожидать через полгода после получения денег.

— Кутепов полагает, что подготовка займёт десять месяцев, — заметил Якушев, — но, ваше высочество, необходим аванс — хотя бы десять миллионов долларов. Откуда их получить?

— Разумеется, у промышленников. Предполагается ли участие в перевороте других партий? Вероятно, эти господа постараются сунуть думских болтунов, октябристов, кадетов?

— Нет, ваше высочество. Мы этого не позволим. Только монархическая партия способна создать сильную власть… Единственно, что нас беспокоит, — это притязания на престол Кирилла Владимировича.

20

П.Л.Войков был убит 7 июня 1927 года в Варшаве белогвардейцем Кавердой.