Страница 1 из 8

Игрушка из Хиросимы

Шахов Максим Анатольевич

Максим Шахов

Игрушка из Хиросимы

Уходили всемером, возвращались втроем. Пашка Грач, Аякс, Людовик Первый и Горыныч остались лежать в чужой каменистой земле. Ну, это образно выражаясь, что в земле. На самом деле похоронить их не удалось, да и нечего было особенно хоронить. Так, руки, ноги, какие-то ошметки. И оторванная взрывом голова Аякса, провожавшая боевых товарищей тусклым немигающим взглядом. На голову не оборачивались. Один глаз вытек, зубы вышибло — чего там глядеть? Он и при жизни был не красавец, Аякс, ну а после смерти только людей пугать. Михасю ночью во сне привиделся, так он на всю округу заголосил благим матом.

— Охренел? Тебя за десять километров слыхать было, — разбудил его тычком в спину Бондарев.

Михась протер кулаками глаза, откашлялся, сипло повинился:

— Извини, Костя. Аякс, гад, приснился. Главное, я ему штуку еще в прошлом месяце вернул, а он опять требует. Без рук, без глаза… Смотреть тошно.

Голос Михася сорвался, он поспешно отвернулся, преувеличенно громко кашляя. Небось ревел, как баба, а слезы скрывал, потому что лить их бойцам спецназа ГРУ не положено. Вот кровь — сколько угодно. Хоть свою, хоть чужую — без разницы.

— Ладно. — Майор Бондарев хлопнул Михася по поникшему плечу. — Забудь Аякса. Нет его больше. Есть только мы. Ты, я, Осьминог. — Он кивнул в сторону дрыхнущего коротышки с обвязанной по-пиратски косынкой на голове. — В таком составе и выйти обязаны.

— Выйдем, — сказал Осьминог, который, как выяснилось, совсем даже не спал. — Бог троицу любит.

Оказалось — не очень. Или же любит, но не Бог.

На выходе к морю их прижали к земле плотным огнем. Видать, живыми брать решили, освободители Сирии хреновы. Боеприпасов уйма — пали в белый свет, как в копеечку, янки еще подбросят. Налево и направо путь отрезан, по пляжу далеко не убежишь. За спиной море солнечными зайчиками бликует, как на картинке, но туда тоже при дневном свете не сунешься. Прямо перед тремя обгоревшими носами дюна песчаная, потом еще такая, еще и еще. За дюнами целая орда повстанцев с армейскими вездеходами и пулеметами. Короче, дело швах. Чтобы демократическая общественность Сирии взрезанное брюхо песком не набила или в задницу кол не загнала, самое время пулю в лоб пустить.

Вслух Бондарев произнес совсем другие слова, которых от него, как от командира, и ждали. Мол, до темноты продержимся, а там лодка подоспеет. Раз обещали мореманы в этом квадрате быть к четырем утра, то непременно будут. Выходит, каких-то двенадцать часов осталось.

— Ага, — согласился Осьминог. — Только патронов раз-два и обчелся. Примерно по штуке в десять минут. Долго мы так поотстреливаемся?

— Может?.. — Не договорив, Михась выразительно приложил указательный палец к виску.

— Если опасаешься в штаны наложить, то разрешаю, — презрительно бросил Бондарев и демонстративно отвернулся. — А лично я еще повоюю.

Бойцы переглянулись. Михась посопел неодобрительно, поудобнее располагаясь с автоматом, а потом обронил:

— Про штаны вы это зря, товарищ майор. В бригаде Восьмого подразделения ГРУ засранцы не водятся.

В этом он был прав. Восьмое, то есть диверсионное, подразделение Главного разведывательного управления Генштаба Вооруженных сил Российской Федерации считалось элитным. Вот почему командование решило, что группы из семи человек для выполнения задания хватит, и они, кстати говоря, это задание выполнили.

А было оно не самое простое… хотя и не самое сложное в послужном списке майора спецназа Константина Бондарева.

Ему и его бойцам было приказано скрытно проникнуть в окрестности городка Латакия на средиземноморском побережье Сирии. Соединенные Штаты Америки и Евросоюз уже прислали туда орды дрессированных репортеров, готовых распространить информацию о том, что сторонники законного президента в очередной раз применили химическое оружие. Роль этих сторонников должны были сыграть боевики-повстанцы, переодетые в сирийскую форму. Ну а «великолепной семерке» из России (переодетой боевиками) предписывалось уничтожить заговорщиков и продемонстрировать всему миру, кто на самом деле намеревался травить газом жителей предместья Латакии.

Если совсем коротко, то со своей задачей спецназовцы справились, но выбраться незамеченными не сумели. И теперь, прижатые к неправдоподобно синему морю, на всякий случай просматривали личные вещи, дабы не оставить при себе какой-нибудь пустячок, способный выдать их причастность к ГРУ или принадлежность к Российской Федерации.

Их оставалось только трое, патронов было всего чуть-чуть, и, как бы они ни храбрились, исход боя был предрешен.

Пара вертолетов возникла из ниоткуда. Материализовалась прямо из прогретого солнцем ноябрьского воздуха.

Нельзя сказать, что на берегу Средиземного моря было жарко, как летом, но на начало зимы это тоже не походило. На начало русской зимы, когда кругом белым-бело от снега, а не от песка.

— Братцы, — произнес Бондарев, вглядываясь в горизонт, — это у меня глюки или я действительно «вертушки» вижу?

— «Ми-24», — определил Осьминог. — Полосатики. Прямо на нас прут.

— Наши? — обрадовался Михась.

Пришлось его разочаровать.

— «Вертушки» наши, — сказал Бондарев, — а кто в них сидит и пулеметами шевелит, неизвестно. Приготовились, парни.

— Это есть наш последний и реши-ительный бо-ой, — дурашливо затянул Осьминог.

Ошибся. Потому что если для кого бой и стал последним, то не для них.

Псевдоповстанцев было не меньше шести десятков. Живым не ушел никто. Сперва они пытались отстреливаться из гранатометов — «граников», как называют их в спецназе, — но хватило их ненадолго.

Заходя с разных сторон, вертолетчики с одинаковой точностью дырявили как неодушевленную технику, так и живую силу врага, которая в мгновение ока превращалась в мертвую. Некоторые решили закапываться — по ним пустили ракеты, они так и остались под оплавившимся песком. А у тех, которые пустились наутек, попросту земля горела под ногами. В буквальном смысле, без преувеличений.

— Ох, и лихо же они их раскрасили, — восхитился Михась, когда все закончилось.

Подразумевались ракеты, именуемые «карандашами», но, надо отдать должное вертолетчикам, с пулеметами они управлялись не хуже.

— Лихо, — согласился Бондарев. — Вот только откуда они взялись?

Как выяснилось, вопросы имелись не у него одного. Когда боевики, именовавшие себя повстанцами, были истреблены полностью, один из вертолетов завис над не святой троицей ГРУ.

— Группа майора Бондарева? — осведомился многократно усиленный голос.

Кашляя и отплевываясь от песчаных вихрей, майор подтвердил предположение и две минуты спустя сидел уже внутри «двадцать четверки» вместе с ошалевшими от радости подчиненными. Еще через двадцать минут вертолет пошел на снижение над палубой авианосца.

— Никогда не думал, что наши корабли по Средиземному морю ходят, — признался Осьминог.

Михась не упустил возможности обыграть забавное прозвище товарища.

— Ага, — сказал он. — Здесь одни только осьминоги водятся.

— Совместные российско-турецкие учения проводятся, — прокомментировал Бондарев. — С того самого дня, когда нас в Сирию забросили.

— Родина слышит, родина знает, — затянул Осьминог, репертуар которого был поистине неисчерпаем.

И это при полном отсутствии музыкального слуха и голоса.

Подмывало приказать ему заткнуться, но Бондареву было лень. Он уже представлял себе, как будет отсыпаться на чистой постели, не ведая, что постели те ждут его в Японии, а сон на них будет достаточно беспокойным.

Вручив Бондареву объемистый пакет, командир корабля, казалось, утратил к нему всяческий интерес. Уткнулся носом в потрепанную лоцию и запыхтел капитанской трубкой, набитой, конечно же, ароматнейшим капитанским табаком. Едва удержавшись от иронической улыбки, Бондарев бегло просмотрел содержимое пакета и вопросительно взглянул на командира. Не отрываясь от лоции, тот указал пальцем на открытый ноутбук: