Страница 8 из 55
Впрочем, эта острота приписывается также и Октавиану.
Однажды, видя какого-то оратора, который, произнося речь, все качался из стороны в сторону, Цезарь пошутил, что этот человек стоит на земле слишком нетвердо, а потому и слова его ничего не стоят.
Угрожая смертью Метедлу, стороннику Помпея, Цезарь говорил ему:
– Помни, что для меня труднее сказать, нежели сделать.
Веспасиан сказал кому-то, ругавшему его неприличными словами, что «не убивает собак, которые на него лают».
Сын Веспасиана, Тит, высказывал отцу неудовольствие по поводу налога, которым он обложил публичные туалеты. Веспасиан будто бы подал сыну монету и спросил его, чем она пахнет, и на его отрицательный ответ сказал ему:
– Видишь, ничем не пахнут, а между тем, взяты из дерьма… Деньги не пахнут.
Веспасиан вообще был шутником дурного вкуса. Извещают его, например, что решено воздвигнуть ему памятник очень высокой стоимости.
– Вот вам и пьедестал для него, – говорит кесарь, показывая на кучу собственного дерьма, – кладите его сюда.
Незадолго до смерти, уже чувствуя ее приближение, он все еще не упускает случая пошутить. Намекая на существовавший у римлян обычай объявлять своих императоров после их смерти божествами, он сказал:
– Должно быть, скоро я сделаюсь богом.
Адриана I один человек, уже седеющий, просил о какой-то милости. Адриан отказал ему. Тогда проситель выкрасил себе волосы и вновь стал докучать кесарю.
– Но недавно меня уже просил об этом твой отец, – сострил Адриан, – и я ему отказал.
Однажды тот же Адриан дал нищему денег на покупку приспособления, соответствующего нашей мочалке, которым римляне в банях терли себе тело. В другой раз его осадила уже целая толпа нищих, клянчивших у него подачки на ту же мочалку.
– Обойдетесь и так, – отвечал Адриан, – потритесь друг о друга.
Про Галлиена рассказывают, что он однажды наградил венком победителя какого-то гладиатора, который нанес быку двенадцать ударов, прежде чем поразил его насмерть. В публике поднялся ропот, но Галлиен объявил, что считает это подвигом, потому что «столько раз дать промах по быку – дело нелегкое».
Диоклетиану было предсказано, что он вступит на трон после того, как убьет кабана, и он, поверив этому, вел необычайно ожесточенную охоту на кабанов. Но в кесари вместо него все проскакивали другие. Тогда он сказал:
– Кабанов-то убиваю я, а едят-то их другие.
Много острых слов приписывается знаменитому Цицерону.
– Не надо терять надежды, – говорили ему после того, как Помпей, сторонником которого был Цицерон, потерпел поражение, – у Помпея остается еще семь орлов (т. е. знаков с орлами, знамен при легионах).
– Это бы кое-что значило, если б мы сражались с воронами, – отвечал Цицерон.
– Кто был твой отец, Цицерон? – спросил его некто, чья мать пользовалась не совсем хорошей славой.
– А ведь твоей матери, – отвечал Цицерон, – пожалуй, было бы трудно отвечать, кабы ей сделали такой вопрос о тебе.
Когда у него спрашивали, какая из Демосфеновых речей ему нравится больше всех, он отвечал:
– Которая всех длиннее.
При обсуждении закона в сенате один из сенаторов, Галлий, человек весьма преклонного возраста, сказал, что пока он жив, он не допустит издания такого закона.
– Ничего, можно и подождать, – заметил Цицерон, – Галлий назначает очень недолгую отсрочку.
Когда его упрекали в том, что он больше сгубил людей своими обвинительными речами, чем спас защитой, он отвечал:
– Это правда, ибо у меня совести больше, чем красноречия.
Один человек, хваставший глубоким знанием законов, на самом же деле, как всем было известно, круглый невежда в них, был однажды вызван в суд свидетелем по какому-то делу и на обычный вопрос отозвался, что он ничего не знает.
– Ты, верно, думаешь, что тебя спрашивают что-нибудь о законах? – заметил на это Цицерон.
Друг Цицерона Аттик в старости столь жестоко страдал от водянки, что решился уморить себя голодом. Но голодание, вместо того чтобы убить его, наоборот, прекратило его болезнь. На убеждения врачей, что теперь он здоров и что ему остается только пользоваться жизнью, он отвечал:
– Я уже так близко подошел к смерти, что мне совестно возвращаться вспять.
И он доморил себя голодом.
Угощая Цицерона за ужином вином, хозяин настойчиво обращал его внимание на качества напитка, уверяя, что вину этому сорок лет.
– Скажи, пожалуйста, – заметил Цицерон, – а каким оно еще выглядит молодым для своих лет!
– Кто это привязал моего милого зятя к мечу? – острил он над чрезвычайно малорослым мужем своей дочери.
Некто Ваниций попал в консулы, но проконсульствовал всего лишь несколько дней. Цицерон говорил про него, что в его консульство свершилось настоящее чудо: не было ни весны, ни осени, ни лета, ни зимы.
Этот же Ваниций упрекал Цицерона, зачем тот его не посетил, когда он был болен. Цицерон отвечал, что собрался было его навестить во время его консульства, но в дороге его застигла ночь, – намек на кратковременность этого консульства.
Цицерон узнал о смерти Ваниция случайно, по слухам. Встретив уже после того одного из слуг Ваниция, он задал ему вопрос, все ли у них в доме благополучно. Тот отвечал утвердительно:
– Ну, значит, он в самом деле умер, – заключил Цицерон.
Адвокат Крисп имел слабость сильно убавлять свои годы. Однажды, поймав его на этом, Цицерон сказал:
– Выходит, что мы вместе с тобой говорили речи еще до твоего рождения.
Его зять то и дело твердил, что его жене тридцать лет.
– Знаю и не сомневаюсь, – заметил Цицерон, – ведь ты мне уж двадцать лет твердишь это.
Римский полководец Ливий Содикатор не отличался особенно блестящими воинскими дарованиями, но не упускал случая выставлять свои заслуги. Так, он допустил карфагенян занять Тарент, а сам укрылся в его крепости. После этого к городу подступил знаменитый Фабий Максим и отнял его у неприятеля. Ливий же, сделавший в это время несколько удачных вылазок из крепости, не преминул поставить Фабию на вид, что он взял город лишь благодаря ему, Ливию.
– Будь спокоен, я этого не забуду, – успокоил его Фабий. – Если бы ты его не отдал врагу, то мне не было бы и надобности брать его.
Катон столкнулся с прохожим, несшим большой ящик. Носильщик сначала крепко ударил его этим ящиком, а потом уже крикнул:
– Берегись!
– Разве ты еще что-нибудь несешь, кроме этого ящика? – спросил его Катон.
Он же, по поводу множества памятников-статуй, поставленных в память малоизвестных людей, сказал:
– По-моему, пусть лучше все спрашивают, почему Катону не поставлено памятника, чем иметь памятник среди таких людей.
Известный в Риме шут Гальба отвечал знакомому, который просил у него на время плащ:
– Если дождь идет, так плащ мне самому нужен, а если не идет, так зачем он тебе?
Он же, когда ему подали где-то рыбу, одна половина которой была уже съедена накануне, так что она лежала той стороной вниз, а нетронутой вверх, сказал: