Страница 44 из 55
– Но, – возразил ему один из присутствовавших, – бывают случаи, когда иногда невиновный осуждается. Как же быть, если такая ошибка обнаружится?
– О, у меня и этот случай предусмотрен, – ответил Татищев с улыбкой и вытащил другой штемпель, на котором вырезано было «не».
Вскоре новые штемпеля были разосланы по всей империи.
Старый генерал Шестаков, никогда не бывавший в Петербурге, не знавший в лицо императрицы Екатерины II, был впервые представлен ей. Екатерина долго милостиво с ним беседовала и, между прочим, в разговоре заметила, что совсем его до сих пор не знала.
– Да и я, матушка-царица, не знал вас, – наивно и добродушно ответил старый воин.
– Ну, меня-то, бедную вдову, где же знать! – со смехом сказала императрица.
Будучи уже известным ученым, Ломоносов до последних дней испытывал нужду.
Однажды придворный вельможа, заметив у Ломоносова маленькую дыру в кафтане, из которой выглядывала рубаха, ехидно спросил:
– Ученость, сударь, выглядывает оттуда?
– Нисколько, – ответил Ломоносов. – Глупость заглядывает туда.
М. В. Гудович, почти постоянно проживавший у Разумовского и старавшийся всячески вкрасться ему в доверенность, гулял с ним как-то по его имению. Проходя мимо только что отстроенного дома графского управляющего, Гудович заметил, что пора бы сменить его, потому что он вор и отстроил дом на графские деньги.
– Нет, брат, – возразил Разумовский, – этому осталось только крышу крыть, а другого возьмешь, то станет весь дом сызнова строить.
У Кирилла Григорьевича Разумовского был сын Андрей Кириллович, в царствование императоров Павла и Александра I чрезвычайный посланник в Вене. Своими блестящими способностями он поражал наставников. Получив затем образование за границей, Андрей Кириллович на двадцать третьем году был произведен в генерал-майоры. Красивый, статный, вкрадчивый и самоуверенный, он кружил головы всем красавицам Петербурга в царствование Екатерины II, любезностью и щегольством превосходя всех своих сверстников. Не раз приходилось его отцу, дела которого в это время были несколько запутаны, уплачивать долги молодого щеголя. Однажды к графу Кириллу Григорьевичу, и так уже недовольному поведением сына, явился портной со счетом в двадцать тысяч рублей. Оказалось, что у графа Андрея Кирилловича одних жилетов было несколько сотен. Разгневанный отец провел его в свой кабинет и, раскрыв шкаф, показал тулуп и поношенную мерлушковую шапку, которые носил он в детстве.
К. Маковский. Девушка в костюме Флоры
– Вот что носил я, когда был молод, не стыдно ли тебе безумно тратить деньги на платье? – сказал Кирилл Григорьевич.
– Вы другого платья носить не могли, – хладнокровно отвечал граф Андрей Кириллович. – Вспомните, что между нами огромная разница: вы – сын простого казака, а я – сын российского генерал-фельдмаршала.
Гетман был обезоружен этим ответом сына.
Императрица Екатерина II была недовольна английским министерством за некоторые неприязненные выражения против России в парламенте. Не имея сил воевать против России, англичане всячески поносили ее словесно. В это время английский посол просил у нее аудиенции и был призван во дворец. Когда он вошел в кабинет, собачка императрицы с сильным лаем бросилась на него, и посол немного смутился.
– Не бойтесь, милорд, – сказала императрица, – собака, которая лает, не кусается и не опасна.
В одной из комнат великолепного дворца генерал-фельдмаршала Петра Александровича Румянцева-Задунайского, вельможи двора Екатерины II, стояли и дубовые, грубо обтесанные стулья.
Эта странность казалась для всех непонятною. У него часто спрашивали о причине удивительной смеси дворцового великолепия с простотою. Знаменитый полководец на это отвечал:
– Если пышные комнаты заставляют меня забыться и подумать, что я возвышаюсь над окружающим меня, то эти дубовые стулья напоминают, что я такой же человек, как и они.
– Никогда я не могла хорошенько понять, какая разница между пушкою и единорогом, – говорила Екатерина II какому-то генералу.
– Разница большая, – отвечал он, – сейчас доложу вашему величеству. Вот изволите видеть: пушка сама по себе, а единорог сам по себе.
– А, теперь понимаю, – рассмеялась императрица.
У императрицы Екатерины околела любимая собака Томсон. Она попросила графа Брюса распорядиться, чтобы с собаки содрали шкуру и сделали чучело.
Граф Брюс приказал это Никите Ивановичу Рылееву. Рылеев был не из умных; он отправился к богатому и известному в то время банкиру по фамилии Томпсон и передал ему волю императрицы. Тот страшно перепугался и, понятно, не согласился. Рылеев же настаивал, что с него велели снять шкуру и сделать чучело. На шум явилась полиция, и тогда только эту путаницу разобрали.
У Потемкина был племянник Давыдов, на которого Екатерина не обращала никакого внимания. Потемкину это казалось обидным, и он решил упрекнуть императрицу, сказав, что она Давыдову не только никогда не дает никаких поручений, но и не говорит с ним. Она отвечала, что Давыдов так глуп, что, конечно, перепутает всякое поручение.
Вскоре после этого разговора императрица, проходя с Потемкиным через комнату, где вертелся Давыдов, обратилась к нему:
– Подите посмотрите, что делает барометр.
Давыдов с поспешностью отправился в комнату, где висел барометр, и, возвратившись оттуда, доложил:
– Висит, ваше величество. Императрица, улыбнувшись, сказала Потемкину:
– Вот видите, я не ошиблась в нем.
Александр Васильевич Суворов имел обыкновение на официальные приемы появляться при всех орденах, которых у него было великое множество. Как-то раз в царском дворце к нему подошло несколько дам, жен придворных сановников.
– Ах, Александр Васильевич, – воскликнула одна из придворных дам, – вы такой хрупкий, а на вашей груди столько тяжести! Ведь вам тяжело?
– Помилуй Бог, тяжело! Ох, как тяжело! – сказал Суворов. – Вашим мужьям не снесть.
Д. П. Трощинский, бывший правитель канцелярии графа Безбородко, отличный, умный чиновник, но тогда еще бедный, во время болезни своего начальника удостаивался чести ходить с докладными бумагами к императрице.
Екатерина, видя его способности и довольная постоянным его усердием к службе, однажды по окончании доклада сказала ему:
– Я довольна вашей службой и хотела бы сделать вам что-нибудь приятное, но чтобы мне не ошибиться, скажите, пожалуйста, чего бы вы желали?
Обрадованный таким вниманием монархини, Трощин ский ответил с некоторым смущением:
– Ваше величество, в Малороссии продается хутор, смежный с моим. Мне хотелось бы его купить, да не на что. Так если милость ваша будет…
– Очень рада, очень рада!.. А что за него просят?
– Шестнадцать тысяч, государыня.
Екатерина взяла лист белой бумаги, написала несколько строк, сложила и отдала ему. Восхищенный Трощинский пролепетал какую-то благодарность, поклонился и вышел. Развернул бумагу и к величайшему изумлению своему прочитал: «Купить в Малороссии такой-то хутор в собственность г. Трощинского и присоединить к нему триста душ из казенных смежных крестьян». Пораженный такой щедростью, одурелый Трощинский без доклада толкнулся в двери к Екатерине.
– Ваше величество, это чересчур много. Мне неприличны такие награды, какими вы удостаиваете своих приближенных. Что скажут Орловы, Зубовы?..
– Мой друг, – промолвила Екатерина, – их награждает женщина, тебя – императрица.
Молодой Ш. как-то напроказил. Князь Безбородко собирался пожаловаться на него самой государыне. Родня перепугалась и кинулась к Потемкину с просьбой заступиться за молодого человека. Потемкин велел Ш. быть у него на другой день и предупредил: