Остроумие мира

Людовик XI опрятностью не отличался. Однажды на его одежде появилось, например, весьма упитанного вида серое насекомое. Кто-то из телохранителей, заметив это, приблизился к королю, снял паразита и быстро устранил.

– Что там такое? – полюбопытствовал король.

Гвардеец думал отмолчаться из вежливости, но король настаивал, и тот должен был объявить, что поймал и предал казни… вошь.

– А, ну что же такого? – заметил Людовик. – Это показывает, что я человек. – И приказал выдать верному служителю денежную награду.

Пример соблазнил других. Через несколько дней другой гвардеец тоже подошел к королю и снял с него (или только сделал вид, что снимает) что-то.

– Что там? – спросил король.

– Блоха, – тихо сказал подслужившийся гвардеец.

– Болван! – закричал на него король. – Откуда на мне возьмется блоха, собака я, что ли!

И вместо денежной награды приказал дать ему сорок палок.

Людовик XI, несмотря на свой мрачный и подозрительный нрав, умел, однако, ценить заслуги и воздавать людям должное. Так, при осаде Кенуа он был свидетелем необычайной отваги капитана Рауля де Ланнуа. После боя он собственноручно надел ему на шею массивную золотую цепь, сказав при этом:

– Друг мой, вы слишком буйны, вас надо заковать в цепь; я не хочу потерять вас, я намерен и впредь всегда пользоваться вашими услугами.

Тот же король, встретив однажды епископа шартрского верхом на богато убранном коне, сказал ему:

– Древние епископы так не ездили.

– Так, государь, – отвечал владыка, – но ведь это было в те времена, когда короли сами пасли свой скот.

Аден Шартье, «отец французского красноречия» (живший во времена Карла VII и Людовика XI), однажды случайно заснул, сидя на скамейке во дворце. В это время через тот зал, где он спал, проходила Маргарита Шотланд ская, жена Людовика XI. Увидев Шартье, она подошла к нему и тихо поцеловала его. Когда ей выразили удивление, что была за охота целовать такого невзрачного мужчину, она сказала:

– Я целовала не мужчину, а целовала уста, из которых изошло столько красноречивых слов и мудрых мыслей.

Людовик XII, когда еще был дофином, узнал, что какой-то дворянин из его придворного штата отколотил крестьянина. Людовик осердился на драчуна и приказал за обедом не давать ему хлеба. Когда же царедворец возроптал, дофин призвал его и спросил:

– Какая пища необходимее всех?

– Хлеб, – отвечал тот.

– Как же вы не можете рассудить, что нехорошо бить того, кто нам растит хлеб?

Главнокомандующий венецианской армией Альвиане, выступавшей против французского войска, бывшего под предводительством короля Людовика XII, был взят французами в плен и отведен в их лагерь. Людовик оказал ему всяческое внимание. Но венецианский вождь, более потрясенный своим военным несчастьем, нежели растроганный любезностью и великодушием победителя, на все любезности отвечал гордым и пренебрежительным молчанием. Людовик тогда отослал его к другим пленникам.

– Надо оставить его в покое, – говорил он при этом, – а то я, пожалуй, раздражусь, и будет нехорошо. Его я победил, надо, чтобы я и себя сумел победить.

Генрих III (обладавший, к слову сказать, престранной слабостью – боязнью кошек, с которыми ни за что на свете не оставался один на один в комнате) прославился каламбуром, сказанным им по историческому поводу. Он предложил королю Наваррскому союз против общего врага – Лиги. Во время первого свидания двух королей Генрих III, встречая короля Наваррского, которого тоже звали Генрихом, сказал ему:

– Мужайтесь, государь, два Генриха стоят больше, чем один Карл.

«Генрихами» и «карлами» назывались тогдашние ходячие монеты. Карлом же звали главнокомандующего войсками Лиги.

Карл Великий обычно сам припечатывал свои указы головкой своего меча, где была выгравирована его печать, и при этом часто говаривал: «Вот мои указы», а потом, показывая меч, прибавлял: «А вот то, что заставит моих врагов исполнять их».

Э.-Л. Виже-Лебрен. Гений славы (Принц Генрих Любомирский в образе Гения Славы)

Кортес дал Карлу V очень надменный ответ, будучи раздражен невниманием, с каким император и двор отнеслись к нему после его возвращения из Америки. Карл, встретив Кортеса во дворце, не узнал его или сделал вид, что вовсе его не знает, и спросил:

– Кто вы такой?

– Я тот, – отвечал гордый завоеватель, – кто дал вам больше провинций, чем ваши предки оставили вам городов.

Карл V знал много языков, что, конечно, было ему небесполезно при обширности его владений и разноплеменности их населения. По поводу разных языков он говорил:

– С Богом я говорил бы по-испански, с мужчинами – пофранцузски, с женщинами – по-итальянски, с друзьями – понемецки, с гусями – по-польски, с лошадьми – по-венгерски, а с чертями – по-чешски.

В церкви рассорились из-за мест две знатные дамы. О ссоре доложили императору Карлу V. Он призвал дам, выслушал их и порешил:

– Если вы сами не сможете разрешить ваш спор, то я разрешу его; повелеваю, чтобы спорное место осталось за той, которая глупее и некрасивее.

Дамы нашли возможным очень быстро помириться.

Однажды Карл V на исповеди принес покаяние во всех своих личных прегрешениях, но при этом ничего не упомянул о какихлибо провинностях по части управления своим обширным государством. Тогда его духовник сказал ему:

– Вы сказали мне грехи Карла, но теперь исповедайте грехи императора.

У Карла V был шут по имени папа Тейн. Однажды, когда он, как это бывало со всеми шутами, несколько пересолил в своей шутовской вольности, Карл распорядился, чтоб его не впускали в кухню и вообще выдержали несколько дней в более или менее суровом посте. Узнав об этом, папа Тейн набрал досок и наглухо заколотил ими все уборные кабинеты по всему дворцу. Разумеется, об этой выходке довели до сведения императора. Тот позвал шута и спросил его, что обозначает та дичь, которую он совершил.

– Коли при дворе прекращена еда, – остроумно ответил шут, – то к чему же тогда эти места?

Карл V чрезвычайно ценил художественный гений Тициана. Однажды, когда Тициан, работая в его присутствии, уронил кисть, Карл поднял ее и подал художнику со словами:

– Тициан стоит того, чтобы ему служил цезарь.

Юлиан Отступник, вступив во дворец, немедленно очистил его от излишней роскоши, утонченности и бездельничанья. Однажды он послал за брадобреем, и перед ним предстал человек, одетый в великолепные одежды. Император тотчас отослал его прочь, сказав:

– Мне нужен не сенатор, а цирюльник.

Королю кастильскому Альфонсу подали однажды длинный список дворцовой прислуги, разделенной на две группы: людей нужных и людей бесполезных, лишних, которых можно рассчитать. Король оставил на службе всех, сказав при этом:

– Эти мне нужны, а этим я нужен.

Когда герцог Иоанн Анжуйский подошел к стенам Неаполя во главе огромной армии, на развевавшихся знаменах осажденные прочли надпись, для которой он взял известный евангельский текст: «Был человек, посланный от Бога, имя которого было Иоанн».

Защищавший город король Альфонс Арагонский в ответ на этот вызов приказал написать на своих знаменах текст из соседнего места Евангелия: «Пришел, и не приняли его».

Чрезвычайная деликатность чувств, которой отличался король Альфонс Арагонский, подсказала ему однажды очень остроумное средство для розыска краденого. Он зашел как-то в магазин к ювелиру в сопровождении большой свиты. Все принялись рассматривать драгоценности, и кончилось тем, что у купца пропал очень ценный бриллиант. Король приказал принести ведро с отрубями и затем распорядился, чтобы все лица свиты опускали в отруби сжатую руку, а вынимали бы ее из них разжатую. Он сам первый и начал. Когда все это проделали, отруби высыпали на стол, и бриллиант нашелся в отрубях. Купец был удовлетворен, а вор остался неизвестен и избежал позора.