Страница 7 из 111
Советское правительство призывало сельских учителей стать бойцами школьного фронта, т. е. не только продолжить те традиции, которые были заложены учителями дореволюционной России, но и обновить их. Учителя жили среди народа, их слушали и уважали, а потому и царское правительство, и его противники были заинтересованы в сотрудничестве с учителями. Реакционеры добивались, чтобы учителя ограждали крестьян от «чужеродного» влияния; консерваторы надеялись с их помощью сохранить порядок и стабильность; либералы мечтали, что учителя помогут перекинуть мостик между интеллигенцией и народом; а радикалы жаждали руками учителей высечь искру, из которой возгорится пламя долгожданной революции.
Все эти расчеты, однако, основывались на предположении, что учителя имеют влияние на народ. Но на самом деле ни в городе, ни в деревне учителей не считали за своих, их унижали и власть имущие, и церковники. Многие из них были обречены на полунищую жизнь вдали от культурных центров, а на учительниц в патриархальной деревне жители вообще смотрели свысока. Все это задевало самолюбие педагогов, мешало завоевывать авторитет среди крестьян. Путь от учительских собраний к профессиональным союзам и, наконец, к Всероссийскому учительскому союзу в 1905 г. говорит о большом общественном потенциале учительского корпуса, однако деятельного участия в политической борьбе они избегали. Самым активным царская власть ясно дала понять, что не потерпит даже намека на крамолу в учебных заведениях{44}.
После революции 1917 года отношения властей к учителям изменилось, но проблемы остались прежними. Выяснилось, что симпатизируют коммунистическим идеям, особенно в деревне, лишь немногие педагоги, и партия большевиков решила исправить положение, создав Союз учителей-интернационалистов вместо упраздненного Всероссийского учительского союза, которого долгие годы связывали узы дружбы с социалистическими аграрными партиями. В резолюции X съезда РКП(б) в 1921 г. была отмечена «героическая работа деятелей просвещения, которые в тяжелые годы финансового кризиса оставались на своих местах и тем самым помогли сохранить культурно-просветительскую сеть от окончательного развала». Важнейшим критерием при определении лучшего учителя в 1923 г. стала политическая активность, а затем началась кампания по приему сельских учителей в коммунистическую партию. На Всесоюзном съезде учителей в 1925 г. прозвучал призыв помогать партии и советской власти переустраивать деревню, а на XIII съезде партии было заявлено, что учитель должен стать пропагандистом и агитатором идей партии в деревне{45}. К исходу 1920-х гг. оставаться, как это было раньше, вне политики учителям становилось все труднее, власти всячески поощряли их общественную активность, одновременно все больше контролировали их деятельность, что делало педагогов зависимыми и незащищенными.
Вовлеченного в политику человека раздирали противоречия, что было нормой в отношениях общества и власти во время сталинской «революции сверху». Государство нуждалось в проводниках своей политики на местах — для организации колхозов, заготовок сельхозпродукции, подавления «антисоветских элементов» и для «социалистических преобразований». Однако обнаружилось, что промышленные рабочие или городские коммунисты на эту роль не годятся: крестьяне не воспринимали их всерьез, и агрономы из них получались никудышные. Не подходили ни авторитетные зажиточные крестьяне — их теперь считали «враждебными» и «социально чуждыми» элементами, ни маргиналы вроде сельской бедноты, ни молодые незамужние женщины-активистки, которые ничего не стоили без поддержки со стороны партийных организаций{46}.
Антонов долго прожил в Алешанке, у него было неплохое по сравнению с большинством крестьян образование, когда-то он участвовал в политической борьбе и потому как нельзя лучше подходил для проведения разных советских кампаний. Однако подобно другим просоветски настроенным активистам по проведению коллективизации он оказался бессильным перед крестьянами, разочарованными его поддержкой коллективизации и местными чиновниками, не довольными уровнем профессионализма, статусом и слухами, дискредитирующими его.
По обстановке на «школьном фронте» можно судить о взаимоотношениях отдельного человека и системы в целом в то время. В сталинской «революции» педагогам отводилась особая роль, т. к. их было много (в 1930 г. в сельской местности насчитывалось больше 250 тыс. учителей), они были практически в каждой деревне (в деревне один-два учителя) и в еще большей степени — из-за характера их работы. Учителя оказывались вовлеченными во многие взаимодействия: внутри поколений, между простыми людьми и властью; они были, с одной стороны, по-житейски мудрыми, а с другой — образованными людьми, они жили (как все) теми же суровыми буднями и надеждами на лучшее будущее. Школа находилась на перекрестке всех жизненных дорог, а учителям и в ней, и за ее стенами приходилось постоянно маневрировать, что-то улаживая. Несмотря на оглушительную риторику об усилении классовой борьбы и сильнейшее давление государства на крестьян, учителя старались остаться над схваткой и быть посредниками между властью и людьми, миротворцами. Но сталинизм, как особая социальная, политическая и культурная формация, создавался в годы первой пятилетки и при участии учителей.
В этой главе мы остановимся на противоречивом положении учителей — их весомой роли в обществе и личной уязвимости. В первой части будет показано участие учителей в государственных кампаниях и отношение крестьян к ним как к представителям советской власти. Во второй части мы покажем уязвимость учителей перед властями, особо остановимся на «перегибах» коллективизации и ежедневных притеснениях. Последняя часть посвящена борьбе учителей за свое место под солнцем: мы расскажем, как они искали защиты и пытались добиться справедливости, подобно Антонову, и какое противоречивое положение занимали в обществе в силу своей активной роли и одновременно беззащитности. В заключении этой главы говорится, что отношения между учителями и сталинизмом лучше всего иллюстрируют судьбы отдельных педагогов, а также их деятельность на школьном фронте во времена самого жестокого насилия в советской истории.
Учителя как представители советской власти
В марте 1929 г. на сибирскую учительницу Соколову напали бандиты, ей порезали горло и еще нанесли больше пятидесяти ран бритвой. Ее спасли прохожие, и она чудом осталась жива. Как показало расследование, нападению предшествовала травля ее бывшим попом Ануфриевым, который после революции стал председателем сельсовета, его двумя сыновьями и другими хулиганами, среди которых был один комсомолец. Эти изверги мстили ей за участие в хлебозаготовках и за исключение из школы некоторых детей по политическим мотивам (в связи с деятельностью их родителей), в их числе были и сыновья Ануфриева. Вскоре после нападения Ануфриев и его старший сын были судом приговорены к смертной казни, которая затем, впрочем, была заменена шестью годами лишения свободы{47}.
История Антонова говорит об уязвимости учителей, и покушение на жизнь Соколовой показывает, что на школьном фронте им угрожала нешуточная опасность. Жестокость нападавших является следствием жестокости всей жизни в советских деревнях, где государство вело войну с крестьянством, начав с репрессий против кулаков, затем развернув хлебозаготовки и коллективизацию и, наконец, установив жесточайший контроль над распределением продуктов во время голода. И на всех стадиях этого наступления властей им оказывали сопротивление, которое могло выражаться и в таких формах, как нападение на людей, в данном случае на Соколову, которых крестьяне считали представителями советской власти{48}.