Страница 85 из 212
«После смерти Сталина — не руководство государством, а арена для борьбы», — печалился работник ФИАНа Л.А. Ипатов{1020}. «Борьба за власть и больше ничего», — считала А.Н. Никольская, медсестра из детских ясель Водздравотдела в Икше Дмитровского района{1021}. В глазах И.И. Парамонова, слесаря одного из депо Московского железнодорожного узла, все это выглядело как элементарная борьба за власть, в которой Хрущев оказался сильней «и просто убрал своих конкурентов»{1022}. Полагал, что это борьба за власть («хотя считалось, что у нас в стране ее нет»), шофер из города Железнодорожный П.С. Окладников. «Каждому хочется поцарствовать!» — неодобрительно говорила каменщица из поселка Северный около Талдома М.В. Фокина. «Эти внутрипартийные игры не заканчиваются хорошо», — говорил рабочий одного из московских номерных заводов С.С. Глазунов. «Борьба за власть всегда отрицательно отражается на судьбе народа», — была еще более категоричной А.И. Алексеева, школьная учительница из города Чехов{1023}.
При чтении таких нелицеприятных высказываний невольно напрашивается вопрос, не являются ли они свидетельством известной десакрализации (в отношении части населения) власти вообще, а не только отдельных ее представителей?
Затруднились с ответом 30,5% опрошенных в 1998 г. и более 19% опрошенных в 1999 г.
Соответственно 13,5 и 5% объясняют это тем, что были не в курсе событий, не знали о них.
Еще 11 и 10% не помнят об этом ничего.
Ответа нет или он не расшифровывается у 9% опрошенных в 1998 г. и почти 11% опрошенных в 1999 г.
Итак, открытое политическое столкновение за власть летом 1957 г. закончилось победой Хрущева, одобренной затем значительным, хотя и не абсолютным большинством простых людей. Немалую их часть составляли его приверженцы. Но были среди них такие, кто находился бы на стороне победителя и в случае иного, противоположного исхода борьбы за власть.
2.3.4. Всемирный фестиваль молодежи в Москве, прорыв в космос, снятие Жукова
С 28 июля по 11 августа в Москве под лозунгом «За мир и дружбу» проходил Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Он должен был продемонстрировать миру новый облик страны: ее открытость, миролюбивость и демократичность. В его программе были встречи делегаций, семинары, дискуссии по насущным проблемам современности, конференции, митинги, манифестации, а также художественные и спортивные мероприятия. И комсомольские, и партийные организации достаточно серьезно отнеслись к его подготовке и проведению. Тщательно подобранная советская делегация включала в себя представителей всех социальных слоев и национальностей. Так же тщательно готовились делегации из стран народной демократии. Сложнее обстояло дело с представителями молодежи из других стран, особенно капиталистических. Среди них были не только молодые коммунисты, но и социалисты, и христианские демократы, и либералы. И предстояло достойно представить им первую страну социализма, а по возможности и убедить их в преимуществах советского строя.
Сложнее обстояло дело с контактами между иностранцами и людьми с улицы. Чтобы свести их к минимуму, не без успеха старались занять зарубежных гостей так, чтобы у них не оставалось свободного времени. А свободный доступ к ним простых советских граждан был до максимума затруднен многочисленной охраной, действовавшей под видом «добровольных бригад содействия милиции». Чекистам было поручено усилить бдительность и на всякий случай «почистить» Москву от неблагонадежных и враждебно настроенных элементов.
В конце июня 1957 г. милиция задержала около гостиницы «Метрополь» подростка, подбрасывавшего в иностранные автомобили листовки с призывом «Долой кремлевских вождей!», и передала его чекистам. А 30 июня у его двоюродного брата В. Бушуева при обыске обнаружили массу таких листовок и программу «Организации освобождения России». В течение последующих пяти-шести дней эта «организация», состоявшая из нескольких юношей преимущественно докомсомольского возраста, наслушавшихся разговоров взрослых о царящей кругом несправедливости и вдохновленных подвигом антифашистской «Молодой гвардии», была ликвидирована{1024}.
Чтобы не подвергать себя излишней опасности, многие оппозиционно настроенные люди предпочитали покинуть на это время столицу. Такое решение, например, приняли члены кружка Краснопевцева. Но соблазн был велик. И самый молодой и горячий его участник, Козовой, не только остался, но и стал пользоваться любым случаем для встреч с западными студентами для обмена информацией.
Но особых неприятностей устроителям фестиваля политические оппоненты советской власти не причинили. Мало того, среди иностранных гостей, особенно из стран Азии и Латинской Америки, у СССР после этого появилось довольно много не просто симпатизирующих ему, но и преданных друзей. Некоторые из них таковыми оставались и впоследствии, делая успешную политическую и государственную карьеру.
Атмосфера фестиваля, несмотря на его заранее предусмотренную регламентированность и заорганизованность, казалась легкой и непринужденной. Весь город был в гирляндах, плакатах, лозунгах, эмблемах, изображениях «Голубя мира» Пикассо. Вечерами улицы освещала праздничная иллюминация. Повсюду из громкоговорителей звучала музыка и песни вроде специально приготовленных к этому событию «Если бы парни всей земли…» и «Мы все за мир, клятву дают народы…». Огромное число запланированных мероприятий разного типа не помешало простому, стихийному и неподконтрольному общению людей на улицах в центре Москвы и в местах проживания гостей на ее окраинах.
На жителей Москвы и тысячи молодых людей, нагрянувших туда в те дни из провинции, фестиваль оказал очень сильное воздействие. Поражал, прежде всего, внешний облик иностранных гостей: все они были одеты по-разному: пестро, удобно, спортивно и нарочито небрежно, но вовсе не так, как это изображалось нашими карикатуристами и как хотели бы выглядеть отечественные «стиляги». Даже «штатник», как он сам себя с гордостью называл за стремление одеваться и обуваться во все американское, джазист А. Козлов признавал: «Чувствовалось, что люди, приехавшие к нам оттуда, вовсе не придают такого значения своей внешности, как это происходило у нас… Ведь в СССР только за узкие брюки, длину волос или толщину подошв ботинок можно было вылететь из комсомола и института, внешность была делом принципа, носила знаковый характер»{1025}. Тогда же в Москве появились и вскоре стали входить в моду джинсы и рок-н-рол. А будущий драматург Э. Радзинский в стенгазете Историко-архивного института высмеивал «штанишников» — студенток, посмевших появляться на занятиях в брюках.
Фестиваль вызвал у москвичей массовое желание общаться, причем не только с иностранцами, но и между собой. Погода в течение этих двух недель стояла отличная, и толпы народа буквально заполонили главные магистрали, по которым проезжали в автобусах и на открытых грузовиках делегации. Ночами люди собирались в центре Москвы, на Манежной площади, у Моссовета и памятника Пушкину и в других местах. В основном это была молодежь, хотя иногда там можно было встретить и пожилых людей, любителей поспорить. А доморощенные дискуссии возникали на каждом шагу и по любому поводу, кроме, пожалуй, политики, потому что и опасались, и (а это, наверное, более существенно) в чистом виде ею не очень-то интересовались. Но политический характер принимал любой спор о литературе, живописи, музыке, моде. Это были не столько споры, сколько первые попытки свободно высказать свое мнение другим, чаще всего незнакомым людям и отстаивать его. Тот же А. Козлов вспоминал позже, как светлыми ночами на мостовой улицы Горького стояли отдельные кучки людей и в центре каждой из них несколько человек горячо обсуждали какую-нибудь тему, а остальные, окружив их плотным кольцом, вслушивались, набирались ума-разума, привыкая к самому этому процессу — свободному обмену мнениями. «То были первые уроки демократии, первый опыт избавления от страха, первые, абсолютно новые переживания неподконтрольного общества»{1026}.