Страница 48 из 212
И «со всей решимостью, на какую только способен», Громыко заявил, что позиция его шефа в югославском вопросе «является неправильной, глубоко ошибочной и несоответствующей интересам нашего государства»{553}.
Проиллюстрировав доклад Хрущева и выступление Булганина некоторыми фактами, имевшими место в 1945-1950 гг., он закончил свое выступление следующими словами:
— Министерство иностранных дел только тогда будет настоящим партийным Министерством иностранных дел, когда оно будет следовать линии Центрального Комитета нашей партии{554}.
Вслед за этим повторное слово было дано Молотову. На этот раз он начал с заявления о том, что, несмотря на свое сомнение в югославском вопросе, которое им высказалось на Президиуме ЦК и здесь, на Пленуме, он считал и считает «Президиум Центрального Комитета (и всегда так было) марксистским, ленинским центром нашей партии», и что допускавшиеся им «в отдельных случаях в пылу полемики» выражения вроде того, что «не соответствует ленинской линии» и т. п. следует рассматривать как «неправильные и недопустимые аргументы».
— Конечно, это была ошибка, неправильность. И об этом я говорил на Президиуме Центрального Комитета. Об этом я считаю своей обязанностью сказать перед Пленумом ЦК{555}.
Молотов заявил также, что у него не было никакого сомнения, нужно ли решать австрийский вопрос.
— Возможно, — говорил он, — что Министерство иностранных дел на несколько месяцев запоздало. И нас поторапливали и тогда критиковали за то, что мы медленно поворачиваемся в этом деле. Мы возражали, что нет, мы работаем вовремя и пр. Конечно, с нашей стороны было запоздание, недостаточно торопились. Если же были возражения какие-то по отдельным пунктам, по срокам, то это не было существенным возражением против решения этого вопроса{556}.
Но какие-то другие вопросы, по которым он возражал или считал недопустимым их принятие, у него в памяти не остались.
— Верно, мы не все правильно предлагали. И Президиум Центрального Комитета и по австрийскому вопросу, и по другим поправлял нас, требовал более четкого исправления проектов, которые сдавали. Но это в практической работе бывает. Без того, чтобы Президиум Центрального Комитета не поправлял в практической работе, без этого, конечно, не обходится{557}.
Признал Молотов и большие недостатки в подборе кадров, необходимость значительного обновления и усиления МИДа.
— Эта задача нами решается, по-моему, пока плохо. Мы должны поставить ее более серьезно{558}.
В заключение же Молотов посчитал нужным «по всем этим частным вопросам» сделать одно общее замечание:
— Верно, товарищи, было так в практической работе, что по отдельным вопросам возражаем и предложения вносим (и неправильные в том числе предложения). Но я заявлял и заявляю: у меня нет никаких особых мнений по принятым решениям. Поэтому, будь то по целинным землям.., будь то по другим вопросам, у меня нет таких вопросов, по которым бы я считал нужным отстаивать какое-то свое мнение перед Пленумом ЦК или Президиумом ЦК или в Совете Министров. У меня нет никаких сомнений, нет неуверенности в том, что партия и ее ЦК и Президиум ЦК проводят правильную ленинскую линию. Я также признаю правильным признание ошибочности той линии, которую я занимал в югославском вопросе. Я из этого буду исходить и активно работать в этом направлении{559}.
Итоги прений подвел Хрущев. Для начала он зачитал шифровку советского посла в Белграде о беседе с Тито, состоявшейся 29 июня, в ходе которой тот сказал, что рад будет посетить СССР в следующем году, а вот американцам придется долго ждать от него выражения пожелания посетить США и вряд ли они вообще дождутся его; что с удовольствием поедет в Египет и надеется на очень интересные переговоры с Насером, которому необходима поддержка; что Джи-лас ведет себя сейчас довольно спокойно, ибо хорошо понимает, что в противном случае ему грозит каторга{560}.
— Вот беседа с нашим послом товарища Тито. Я думаю, что после восстановления наших взаимоотношений мы не можем похвастать хотя бы половиной такой беседы, проведенной МИДом с послом Югославии, который сидит в Москве.
Констатировав, что все выступавшие согласны с положениями, выдвинутыми в докладе об итогах советско-югославских переговоров, Хрущев заявил далее:
— Один только товарищ Молотов выступил со своими взглядами… Он в своем последнем слове также подтвердил, что остается на старых позициях. Только заявил о том, что будет выполнять решения Президиума ЦК, как подобает это каждому члену партии. Я его так понял.
— Я сказал: признаю и несу ответственность за ошибочность моей позиции, — уточнил Молотов{561}.
Высказав мнение, что нет необходимости и дальше разбирать «неправильное выступление товарища Молотова», так как выступившие уже обстоятельно сделали это, а высказанное ими мнение было «поддержано всеми членами ЦК», и ограничившись общим замечанием, что линия, которую отстаивал Молотов в югославском вопросе, «вредная для партии, неленинская и сектантская линия», Хрущев, тем не менее, посчитал нужным рассказать о его «неправильной позиции» по ряду других вопросов, «чтобы члены ЦК лучше знали и имели более полное представление о товарище Молотове»{562}.
— Я не рад конфликту, который произошел, — сказал он. — И думаю, что никто в партии не рад этому. Но я не боюсь конфликтов{563}.
Когда Молотов, по словам Хрущева, обычно разговаривает с другими членами Президиума ЦК, «то вроде бы мы равные». Но вот когда его «занесет», когда он «вырвется», то говорит, что 34 года сидит в Политбюро!
— И 34 и 36 лет можно просидеть… Товарищем Молотовым много просижено. Так что же теперь, ему за каждый год поклон отвешивать?{564}
Вслед за этим и в связи с этим Хрущев высказал мнение, что «пора и давно пора Пленуму Центрального Комитета занять свое настоящее положение, свое место как хозяина в партии, как руководителя партии, как руководителя страной, и отвечать!{565}
Продолжая иметь в виду принцип коллективности руководства, Хрущев сделал некоторое отступление к Сталину, оговорившись, что «все мы уважаем и будем уважать, всегда с уважением будем говорить и вспоминать» о нем, ибо он «после Ленина возглавил нашу партию и привел ее к величайшим завоеваниям».
Переждав аплодисменты, Хрущев продолжил:
— Другое мне было бы говорить стыдно. Я — человек, непосредственно которого поднял Сталин… Он поднял, он ухаживал, он растил, он учил… Он учил и растил на большом деле, наделе руководства партией, на деле руководства страной, на деле построения социалистического общества{566}.
Но в последние годы Сталин «был на большом ущербе», и «у нас было много горечи». Сколько было потеряно честных людей! И если бы Сталин еще прожил, выражал свое твердое убеждение Хрущев, то сегодня не обсуждались бы ошибки Молотова. Ибо участь его, также как и Микояна, уже во многом была определена в выступлении Сталина на Пленуме ЦК, состоявшемся сразу же после XIX партийного съезда…
— И что, это было правильное выступление? Нет, неправильное… И сейчас, после конфликта и такого непонимания, которое проявил Молотов, я говорю, что это было совершенно неправильно, не соответствовало ни характеристике Молотова, ни характеристике Микояна{567}.