Страница 39 из 212
— Есть смысл побороться за дружбу с этим государством. Или хотя бы за нейтрализацию, — стоял на своем Жуков.
— У американцев больше. Может, туда пойдете на поклон? — продолжал не соглашаться Молотов.
Правда, ему тут же напомнили, как он ходил на поклон к Гитлеру и Риббентропу.
— Это забыл. Что лучше? — не без ехидства интересовался Хрущев.
— Тито или Риббентроп, или Гитлер? — допытывался также Булганин{440}.
Боялся предстоящей поездки не один только Молотов. Председателя Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилова беспокоило, например, «как бы не получился окончательный разрыв». И поэтому он стоял на позиции «с оттенком», как сам позже ее характеризовал. Ему казалось, что нужно сперва идти по линии урегулирования взаимных государственных интересов, сперва нормализовать взаимоотношения по государственной линии, «а потом исподволь, постепенно перейти к партийным делам». Хрущев, поддержанный другими, стоял на своем:
— Мы попробуем и с самого начала возьмем такой курс, чтобы договориться и по партийной линии{441}.
8 мая 1955 г. в «Правде» была опубликована за подписью маршала Жукова статья «10-я годовщина великой победы». В ней среди прочего говорилось: «Исключительную стойкость в борьбе за освобождение своей родины, за общее дело разгрома фашизма проявил народ Югославии под руководством маршала Тито. Сейчас невольно вспоминаются те дни, когда советские войска братски встретились под Белградом с Народной освободительной армией Югославии и совместно наносили удар по врагу. С какой сердечностью встречало нас население, как радостна была наша встреча с Югославской армией. Эта радость была омрачена впоследствии теми размолвками, которые возникли между нашими государствами. Хочется выразить пожелание, чтобы эти размолвки были быстрее ликвидированы и чтобы между нашими странами снова восстановились дружественные отношения»{442}.
Вечером на торжественном заседании в Большом театре Молотов устроил скандал, невероятный в практике коллективного руководства, обрушив на своих коллег, особенно на Хрущева, самые непристойные оскорбления{443}.
— Югославы — фашисты! — схватился Молотов с Хрущевым в присутствии маршала Конева{444}.
— Доколе и на каком основании «Правда» будет прославлять фашиста Тито? — требовал он ответа{445}.
Особенно возмущался он тем, почему статья пошла без обсуждения в ЦК. Ему разъяснили, что перед опубликованием она была разослана членам Президиума ЦК и, не вызвав ни у кого из них замечаний, была послана в печать. Правда, признался Хрущев, места, вызвавшего гнев Молотова, в первой редакции не было. Жуков был в Берлине, куда уехал с делегацией. И Хрущев, позвонив главному редактору «Правды» Шепилову, сказал:
— Нельзя ли дополнить статью товарища Жукова? В ней ничего не сказано о югославской армии, которая воевала в составе наших войск. Это товарищ Жуков упустил. А добавить надо.
При этом он был уверен, что Жуков будет приветствовать эту добавку, так как «она освещает историческую действительность». Шепилов сказал, что это будет внесено.
Критические замечания высказал Молотов и при обсуждении текста приветственной речи Советской правительственной делегации:
— Если судить по этому заявлению, то получается, что главной причиной разрыва в 1948 г. были какие-то материалы, которые были сфабрикованы врагами народа Берией и Абакумовым, а остальное не заслуживает внимания. Интриги Берии и Абакумова играли здесь известную роль, но это не имело главного значения. Во-первых, неправильно бросать вину за разрыв только на нашу партию, умалчивая об ответственности югославской компартии. Во-вторых, и это главное, не следует игнорировать, что в основе расхождений было то, что югославские руководители отошли от принципиальных интернационалистских позиций{446}.
Однако в защиту указанного в проекте объяснения причин разрыва последовал такой аргумент:
— Если мы не скажем, что главной причиной были интриги Берии и Абакумова, то тогда ответственность за разрыв падет на Сталина, а этого допустить нельзя.
— С этими аргументами нельзя согласиться, — возразил Молотов{447}.
А в проекте приветственной речи, которую следовало произнести на аэродроме в Белграде, ему не понравилось то, что выраженное в этом документе пожелание установить взаимопонимание и взаимное доверие между КПСС и СКЮ «не увязано с фактическим положением дел в нынешней Югославии, поскольку Союз коммунистов Югославии не стоит на позициях марксизма-ленинизма»{448}.
На это он указывали тогда, когда текст заявления утверждался Президиумом ЦК.
На основании одной из шифровок из Пекина, где, кстати, послом сидел все тот же П.Ф. Юдин, Молотов сослался на критику, которой подвергает югославов Мао Цзэдун, указывающий на то, что они ведут себя не как коммунисты, а как лейбористы. И задал вопрос:
— Почему то, что понимают китайские товарищи, не понимают у нас? В данном вопросе нам следовало бы раньше разобраться, чем им{449}.
И все же визит в Белград состоялся. Но Молотова туда не взяли. Первые заседания делегаций носили строго официальный характер: по одну сторону стола сели Хрущев, Булганин, Микоян и Шепилов, по другую сторону стола — их делегация (Тито, Кардель, М. Пьядо, Вукманович). Переговоры начались вступительной речью хозяина — Тито произнес речь. «Эта речь нас поразила», — делился позже своими впечатлениями Булганин{450}. Поразило же то, что он приветствовал их, как представителей великого народа, великого Советского государства, где, как он сказал, родилась Великая Октябрьская революция. В ответном слове Хрущев выразил сожаление о потерянной дружбе, примерно в том же духе, что говорил на аэродроме.
Между участниками переговоров тут же установились хорошие, дружественного характера отношения. «Мы видели, — рассказывал потом тот же Булганин, — что находимся с людьми, с которыми можем договориться, с людьми, которые не порвали с марксизмом-ленинизмом,., не порвали с нашими идеологическими принципами»{451}.
Правда, чем дальше и больше вступали в разговоры и полемику, тем больше видели, что у некоторых из их собеседников «очень большая путаница в головах». В частности, очень похожим на «австрийского социал-демократа» показался Кардель. Дискутируя с ним, напоминали ему о лекции, которую он читал недавно в Стокгольме. Правда, «как и положено оппортунистам», он им ответил:
— Если бы теперь, разве бы я такую лекцию прочитал? Вот теперь у меня дума — как мне исправить эту лекцию{452}.
«Путаной болтовней» потом назвали советские гости высказывания Карделя насчет отмирания государства. По мнению Микояна, это был «скорее обман для западных социал-демократов или самообман», ибо такие, по определению Ленина, атрибуты государства, как армия, полиция, суды в Югославии не только не слабеют, но и крепнут. В чем же тогда «отмирание государства?». Хрущев и спрашивал Карделя:
— В чем же отмирание?
— Вот даже министерство здравоохранения ликвидировали, — отвечал тот.
— Это же чепуха! — возражал Хрущев. — И у нас союзного министерства просвещения не было…{453}