Страница 32 из 212
Но при этом, правда, сделал существенную оговорку:
— Я не хочу сказать, что я один несу эту ответственность. Это было бы неверно, это было бы даже нескромно с моей стороны. Но я во много раз больше других отвечаю за неудовлетворительное положение дел в сельском хозяйстве и считаю, что не к лицу мне прикрываться разными побочными обстоятельствами и сваливать все на эти побочные обстоятельства.
Собственные ошибки и недостатки стали для него более ясными особенно теперь, когда, оглядываясь назад, видишь, что «за последние два года местные, центральные организации провели большую работу по устранению недостатков в области колхозно-совхозного строительства». А сейчас партией выработана поистине грандиозная программа по подъему сельского хозяйства.
— Дать нашему народу 100 млрд. пудов зерна, вдвое-втрое больше продуктов животноводства, — это ли не задача, которая способна вдохновить и поднять каждого из нас? И не обязан ли я перед лицом этой действительно исторической задачи увидеть, как плохо в прошлом шла работа в сельском хозяйстве, как неудовлетворительна была моя собственная деятельность в этой области?{353}
Касаясь своего выступления на 5-й сессии Верховного Совета, Маленков заявил:
— Если взять выступление в целом, то в нем дан неправильный тон о развитии производства товаров широкого потребления. Я обязан признать это. И я не хочу, не имею права (об этом говорил Никита Сергеевич здесь) прикрываться тем, что мое выступление предварительно смотрели члены Президиума ЦК. Они действительно смотрели. А я продумывал и составлял его. И мне теперь ясно, что это не то, что я должен был заявить на сессии… Ясно, что это есть не что иное, как перепев правооппортунистических взглядов, которым наша партия всегда будет давать решительный отпор. И я подчеркиваю, что моя речь на сессии имела и этот отрицательный результат{354}.
Посчитал себя обязанным Маленков покаяться и в связи с другой стороной своего выступления в Верховном Совете.
— Нельзя ни большому, ни малому руководителю заниматься декларативными обещаниями и подлаживаться под настроения, связанные с нуждами и народа. Если квалифицировать политически, то, я полагаю, надо сказать, что это не что иное как хвостизм. Я полностью отдаю себе отчет в этом и признаю критику и в этом отношении{355}.
И хотя тогдашнее его выступление по крупнейшим вопросам политики партии и было сделано с согласия и ведома членов Президиума ЦК, теперь ему, Маленкову, ясно, что поднятые в нем вопросы должны были прежде всего решаться на Пленуме ЦК.
— С этой точки зрения мое выступление на пятой сессии выглядит как недопустимая претензия на особое положение… Это должно быть уроком для меня в первую очередь и предостережением от повторения подобных ошибок для каждого партийного деятеля.
Свое поведение до и в период смерти Сталина он признал неправильным и осудил это поведение. И «не для оправдания, а для объяснения» стал рассказывать, как он понимал это дело:
— Что касается периода непосредственно после смерти товарища Сталина, то я, как и все товарищи в то время, считал главной нашей заботой — обеспечить единство и сплоченность руководства.
Однако такое объяснение не удовлетворило Хрущева:
— Если бы ты тогда занял нужную партийную позицию, тогда было бы полное единство, потому что только тебя не хватало, ты в то время измерял соотношение сил.
Маленков, утверждая, что не кривит душой и говорит откровенно, продолжал настаивать на том, что, не считая тогда Берию врагом, больше всего опасался нарушения единства.
— Чем было бы хуже, если бы товарищ Маленков был не с Берией? — поддержал Хрущева Молотов. — Что бы изменилось? В чем было бы нарушение единства? Загадочно. Объясните, пожалуйста.
Маленков попытался сделать это:
— Каждый член Президиума должен себе представить, какое могло быть тогда поведение и соотношение…
Но Хрущев не желал его слушать:
— Изолировать этого подлого человека, тогда было бы хорошо! Маленков, согласившись, что «надо тогда было это решить», и что, значит, тем более он тогда неправильно поступал, попытался все же продолжить объяснение, почему он так поступал. И тут его опять перебили. На сей раз Каганович:
— Вы не должны забывать, что тогда были первым секретарем Центрального Комитета партии. Вы не просто Маленков, а представляли ЦК.
Продолжал гнуть свое и Молотов:
— Надо было взять Берию за горло, а у вас не было такого желания. И снова Маленков согласился, что не было у него такого желания.
— А говоришь «единство»! — подвел итог этому эпизоду Хрущев. — Другие могут говорить о единстве, а тебе труднее говорить об этом. Разное положение было{356}.
Признал Маленков, что был не прав и при обсуждении германского вопроса в мае 1953 г.:
— Я рассматривал этот вопрос с тактической стороны. Понимаю вполне, что отстаивать такой взгляд по существу является политически вредным, политически опасным, неправильным.
Булганин поправил его:
— Ты считал его правильным.
— Да, — согласился Маленков. — В ходе обсуждения.
Но когда Булганин напомнил ему его тогдашние слова: «Доколе мы будем питаться жвачкой Молотова? Почему ты смотришь в рот Молотову?» — попытался их опровергнуть:
— Ты очевидно путаешь мои слова со словами Берии? Однако истинность их подтвердил Хрущев:
— Ты просто и сейчас мужества не имеешь признать этого, а Булганин именно тогда сказал мне об этом{357}.
— Надо набраться храбрости и почестнее говорить, — продолжал наставлять Молотов.
— Ты привык столько лет действовать исподтишка, — стал развивать эту тему Хрущев. — И сейчас занимаешь такую позицию. Наговаривать мастер, а отвечать — духу не хватает.
— Ты и теперь плетешь, ты и теперь крутишь, — вторил ему Молотов{358}. А.Т. Твардовский, присутствовавший на пленуме в качестве члена Центральной ревизионной комиссии, так комментировал на следующий день в своей рабочей тетради то, чему он оказался свидетелем: «Все так, но жаль, что и в свое время всем казалось, что не этому лицу эта должность, но все-таки подавляли в себе это, искали оправдания в том-то и том-то, привыкали к “значительности” его профиля и т. п. Тяжкое впечатление, как в полчаса увял этот человек, исчезла вся его значительность, был просто толстый человек на трибуне под устремленными на него указательными пальцами протянутых рук президиума, запинающийся, повторяющийся, “темнящий”, растерянный, чуть ли не жалкий. Странно, что у него не хватило ума в свое время отойти в сторонку чуть-чуть, быть вторым, неужели так хотелось быть первым? Руби дерево по себе. Жалка и безнадежна его дальнейшая судьба. Это-то он понимал»{359}.
Когда резолюция уже была принята, Хрущев решил удовлетворить естественное любопытство аудитории в отношении того, кто же займет освободившийся пост.
«Вопрос о председателе Совета Министров СССР, — сообщил он, — мы думаем решать на сессии Верховного Совета СССР, соблюдая всю форму в соответствии с конституцией. Президиум обсудил и решил выдвинуть на пост председателя Совета министров СССР товарища Булганина Н.А. Я думаю, что давать характеристику товарищу Булганину вряд ли нужно.
Раздались голоса:
Зачем? Не нужно! После чего Хрущев объявил работу пленума законченной»{360}.
Итак, пленум ЦК КПСС согласился с организационными выводами в отношении Маленкова, предложенными Президиумом ЦК. 3 февраля 1955 года открылась очередная сессия Верховного Совета СССР, и официальные фотографы запечатлели, кто и в каком порядке восседал в первом ряду правительственной ложи во время доклада Зверева о проекте бюджета на текущий год: Хрущев находился в центре, по правую руку от него — Булганин, по левую — Маленков{361}.