Страница 25 из 212
Если положительные ответы, как правило, отражают мнение, которого респонденты придерживались в то время («Мы тогда это приветствовали», — говорит П.А. Барабошина, учившаяся в Тимирязевской сельхозакадемии){272}, то мотивы тех, кто высказал негативное отношение к освоению целинных земель, в значительной степени отражают ту полемику, что ведется последние полтора десятилетия в средствах массовой информации.
Вслед за людьми на целину сплошным потоком шла новая техника. Только совхозы и МТС Казахстана получили в 1954 г. около 19000 тракторов и 12000 уборочных комбайнов{273}. В том году было вспахано и засеяно почти 19 млн. гектаров, в том числе 10 млн. в РСФСР и 8 млн. в Казахстане. Всего в пашенный оборот в 50-е годы было введено свыше 40 млн. гектаров целинных и залежных земель{274}. Собираемый с них урожай позволил значительно ослабить остроту продовольственной проблемы. Но он никогда не был высоким и не отличался устойчивостью. Суховеи и пыльные бури, недостаток воды делали жизнь новоселов не очень-то приятной, и приживались они там с большим трудом.
И до сих пор специалисты сельского хозяйства и историки по-разному оценивают необходимость и целесообразность столь грандиозной кампании. Некоторые из них полагают, что, не прислушавшись к опасениям Молотова, Хрущев лишил старые земледельческие районы возможности массированного применения новой техники вместе с современными технологиями, коренного изменения инфраструктуры села{275}. С их точки зрения, освоение целины можно оценивать и как бегство от реформ, как попытку за счет внешней экономической колонизации оставить в неприкосновенности существующие аграрные отношения{276}.
Своего рода паллиативом назревшего кардинального реформирования этих отношений стало и массовое внедрение новой земледельческой культуры — кукурузы. Хрущев видел в ней некое волшебное средство, способное решить чуть ли не все проблемы сельского хозяйства. Ее внедряли с помощью откровенного административного нажима, преодолевая сопротивление руководителей хозяйств, не видевших в ней никаких для себя резонов. В результате отведенные под кукурузу посевные площади за два года увеличились едва ли не втрое: с 3,5 млн. га в 1953 г. до 9,1 млн. га в 1955 г. Расширение ее посевов продолжалось и дальше, как и продолжалось сопротивление этому. Иной раз протест принимал открытые формы. На собрании партийного актива в Карагайском районе Молотовской области 3 августа
1956 г. председатель колхоза «Большевик» В.Г. Тимофеев, например, заявлял, что «посевы кукурузы являются лишь политическим лозунгом, а в экономике колхозов лишь пустым местом», и делал вывод, что «Хрущев с кукурузой провалился»{277}. Массовый характер приобретал и саботаж. В той же Молотовской области посевы кукурузы в 1957 г. сократились с 71,2 тыс. га до 31,0 тыс. га, то есть более чем в два раза{278}.
В марте 1955 г., то есть уже после отставки Маленкова, была официально осуждена практика чрезмерной централизации принятия планов и управленческих решений в сельском хозяйстве. «Для того, чтобы обеспечить государство всеми видами сельскохозяйственной продукции, — говорилось в постановлении ЦК КПСС и Совета Министров, — совсем не требуется из центра доводить до колхозов и совхозов планы посева по всем культурам, планировать все виды скота и количество поголовья, не представляя возможности колхозам и совхозам проявлять инициативу в более правильном и рациональном ведении хозяйства»{279}. Провозглашался новый принцип планирования колхозного производства по конечным результатам, в котором отправным началом должен быть объем товарной продукции. «Планирование сельскохозяйственной продукции должно начинаться непосредственно в колхозах»{280}.
Таким образом высшими инстанциями советской системы было принято решение — не вмешиваться в производственную деятельность колхозов и совхозов. Однако на практике оно так и не было осуществлено, ибо просто не вписывалось в неизменную практику вмешательства в дела колхозов районного начальства, которое, в свою очередь, поощрялось, подталкивалось к этому начальством вышестоящим. Например, Молотовский обком КПСС в 1956 году констатировал, что районные руководители «совершенно игнорировали порядок составления планов, рекомендованный ЦК КПСС и Советом Министров СССР, и колхозники от этого важнейшего дела по существу устранены»{281}. А в январе 1958 года первый секретарь обкома А.И. Струев критиковал своих подчиненных уже за то, что они явно игнорируют кукурузу{282}.
1.3. Несостоявшийся дуэт Маленкова и Хрущева
1.3.1. Партийная вертикаль
В постановлении июльского пленума ЦК КПСС «О преступных антипартийных и антигосударственных действиях Л.П. Берии» особо подчеркивалось, что «партия является организующей и направляющей силой советского общества», и признавались «серьезные недостатки» в соблюдении уставных норм внутрипартийной жизни и партийного руководства, например, 13-летний перерыв между двумя последними съездами, нерегулярность в созывах пленумов ЦК, отсутствие должной коллективности в руководстве, а также то, что «партийная пропаганда нередко сбивалась на культ личности»{283}.
Особое внимание обращалось на необходимость держать в поле зрения партии работу всех государственных органов и покончить с бесконтрольностью любого руководителя, какой бы пост тот не занимал, «памятуя, что партийное руководство всеми организациями является главным условием успешной их работы». Партийным организациям предписывалось взять под систематический и неослабный контроль всю деятельность органов Министерства внутренних дел, серьезно укрепив их партийными кадрами и усилив партийно-политическую работу среди чекистов{284}. Помимо дела самого Берии на пленуме был рассмотрен и организационный вопрос. Доклад по нему сделал Н.С. Хрущев. «За вражескую деятельность» было решено вывести из кандидатов в члены ЦК и исключить из партии двух из четырех первых заместителей Берии — Б. 3. Кобулова и С.А. Гоглидзе. В правах члена ЦК был восстановлен С.Д. Игнатьев. А первого заместителя министра обороны маршала Г.К. Жукова перевели из кандидатов в члены ЦК{285}.
13 июля на объединенном пленуме ЦК и Бакинского Комитета КП Азербайджана, на который из Москвы приехал секретарь ЦК КПСС П.Н. Поспелов, разгромной критике подвергся старый друг Берии М. Багиров. Его поведение в связи с делом Берии было признано непартийным и осуждено, а сам он снят с поста председателя Совета министров АзССР и выведен из бюро ЦК КП Азербайджана{286}. А 17 июля его уже исключают из числа кандидатов в члены Президиума ЦК КПСС{287}.
Усиление партийного контроля над деятельностью всех государственных органов проходило на фоне неявного, но ощутимого соперничества между Маленковым и Хрущевым. В исторической литературе последнего десятилетия получила распространение точка зрения, будто после устранения Берии перед Маленковым «фактически был открыт путь к официальному лидерству в партии», но, однако, «ни он, ни другие ближайшие сподвижники Сталина не претендовали на эту роль». И объясняется это тем, что, «будучи зрелыми и достаточно трезвыми политиками, они понимали, что связанный с их именем груз преступлений не позволит им обрести доверие и поддержку партии и народа»{288}. Трудно согласиться с такого рода утверждениями. Ни Маленков, ни Молотов, ни Хрущев, как уже отмечалось нами, не были лишены определенных политических амбиций, и эти амбиции сдерживались не совестливостью, не угрызениями совести и уж вовсе не опасениями оказаться лишенными доверия и поддержки партии и народа, а совсем иными соображениями. И главным ограничителем собственных амбиций служили амбиции других членов коллективного руководства. А реализовать их успешнее мог тот, кто лучше ориентировался в непростых отношениях между отдельными членами Президиума ЦК, умел более тонко интриговать и использовать все аппаратные ресурсы.