Страница 13 из 89
Глава 4
Услада Миллионов Глаз
Кестрель лежала ничком, ноги и руки широко раскинуты, щека прижата к земле. Закрыв глаза, девушка впитывала расходящиеся от земли волны энергии.
Бомен, где ты?
Если бы брат смог услышать ее одинокий зов, то непременно ответил бы. Однако, хотя Кестрель не слышала ответа, не слышала вообще ничего, она чувствовала, что когда-то Бо проходил по этой дороге. Нет ни звука, ни отпечатка ноги на земле — всего лишь далекое родное ощущение, замиравшее вдали, но еще не исчезнувшее окончательно. Дома, заходя в пустую комнату, Кестрель всегда знала, что брат был здесь. Присутствие Бомена словно бы оставляло отпечаток в воздухе, как смятые подушки в кресле выдают того, кто сидел в нем. Кесс чувствовала его нежность, брошенный украдкой взгляд беспокойных глаз — в них отражалось понимание, не требующее лишних слов, в них светилась любовь.
О Бомен, где же ты?
Легкого следа его присутствия Кестрель было достаточно. Бомен жив, и он прошел этой дорогой. Кесс поднялась на ноги и продолжила путь.
Девушка шла на восток вслед колонне рабов: вставала на рассвете, решительно шагала все утро, позволяла себе немного передохнуть после полудня и снова шагала до захода солнца. Она спала там, где останавливалась, а просыпаясь, без промедления двигалась дальше. Питалась она отбросами — овощными очистками и костями, выброшенными из кастрюль. Низкая холмистая местность поросла жесткой колючей травой, и лодыжки Кестрель были все исцарапаны. С вершины каждого холма Кесс вглядывалась вперед, надеясь разглядеть хвост колонны, но всякий раз видела только отдаленные холмы и туманное осеннее небо.
Время от времени ей попадались мертвые тела, в основном пожилых людей. Многих из них Кесс знала когда-то. Девушка принуждала себя смотреть на мертвецов, разглядывая раны, оставленные копьями, — гнев и ненависть наполняли ее душу, толкали вперед. Однако скоро Кесс перестала обращать внимание на мертвых. Идти становилось все тяжелее, усталость давала о себе знать, и Кестрель приходилось бороться с искушением лечь ничком и погрузиться в сон, от которого ей уже никогда не проснуться.
Настал день, когда отбросы перестали попадаться Кестрель. После десяти дней похода запасы провизии истощились, и все, Что можно было съесть, было съедено. На одиннадцатый день Кесс не нашла ничего. Зато воды хватало вдоволь, в каждой неглубокой лощинке тек ручеек, и, наполнив пустой желудок водой, Кестрель ненадолго забыла о голоде. Однако вскоре голод начал терзать ее с удвоенной жестокостью.
На двенадцатый день пути она почувствовала головокружение. Когда в полдень Кестрель остановилась, ноги девушки подкосились, словно только ходьба удерживала ее от падения. Она повалилась на землю и больше уже ничего не чувствовала.
Несколько часов спустя Кестрель разбудили яркие солнечные лучи. Солнце низко висело над горизонтом, ослепляя глаза даже сквозь веки. Затем наступила тьма. Когда снова вспыхнул яркий свет, Кесс услышала звуки: грохот колес, цокот лошадиных копыт. Девушка заставила себя приподняться на локте и открыла глаза.
Мимо нее в длинном ряду карет, фургонов и всадников медленно двигался изысканный позолоченный экипаж на высоких колесах, раскрашенный оранжевым и зеленым. Из окна экипажа выглядывала девушка. Кестрель уставилась на путешественницу, гадая, сон это или явь. Незнакомка ответила ей пристальным взглядом. Затем хозяйка кареты закричала:
— Она посмотрела на меня! Она на меня посмотрела!
Огромная колонна остановилась. Кто-то склонился над Кесс и поднял ее с земли. Девушку принесли к высокому мужчине в золотом плаще, который сказал что-то, чего Кестрель не поняла. А потом она вновь потеряла сознание.
От шума Кесс почти проснулась. Рассерженный мужской голос нетерпеливо повторял, словно говоря о вещах, очевидных даже ребенку:
— Ее следует убить, ее следует убить!
Другой голос принадлежал надменной молодой женщине.
— Ерунда, Барзан. Она должна понять, что совершила, а затем ей выколют глаза.
— Сиятельная, мы не можем ждать, пока она проснется! Мы и так задержались.
— А зачем ждать? Положим ее в мою карету — Ланки присмотрит за ней.
— В вашу карету, сиятельная? — Казалось, мужчина, которого звали Барзан, был потрясен этим предложением.
— А почему нет? Она все равно уже видела меня. И потом, она всего лишь девчонка.
Кестрель не стала открывать глаза, и люди, стоящие над ней и спорившие, решили, что она все еще без сознания. Девушка почувствовала, что кто-то поднял ее и перенес в темное место, очевидно в карету молодой женщины. Кесс положили на мягкую постель, и скоро она ощутила, как карету беспорядочно трясет на ухабах. Потрясение от пережитого, мягкая постель и покачивание повозки заставили девушку провалиться в глубокий сон.
Проснувшись во второй раз, Кестрель на мгновение открыла глаза и увидела в полумраке кареты двух женщин, толстую и худощавую. Худощавая была одних лет с Кестрель и казалась поразительно красивой. Кесс закрыла глаза и прислушалась к разговору, надеясь выяснить, что с ней собираются делать.
Кестрель почувствовала, как одна из женщин наклонилась поближе, чтобы посмотреть на спящую. Это была молодая красавица с надменным голосом. Немного погодя женщина одобрительно произнесла:
— Она совсем не толстая.
— Бедняжка умирала от голода, — отвечала толстушка.
— Девчонке не понравится, если ей выколют глаза, не так ли?
Толстушка не ответила. Красавица решила, что в молчании содержится упрек.
— Она не должна была смотреть на меня, милочка. Ты прекрасно знаешь об этом.
— Конечно, моя сладкая. Только ты, детка, должна была надеть на лицо вуаль…
— Как бы там ни было, она видела меня. Теперь уже ничего не поделать.
— О чем она только думала!
— Да уж.
Последовало молчание. Затем красавица продолжила:
— Ты ведь знаешь, Ланки, с тех пор как мне исполнилось семь лет, только ты, мама и папа видели мое лицо.
— И это правильно. Моя детка никому не должна показывать свое лицо, пока не выйдет замуж.