Дети Дюны

— Гани, я очень виноват перед тобой, очень виноват. Я никогда больше не буду просить тебя о таких вещах, прости меня, прости.

— Мне нечего тебе прощать, — сказала она, ее голос прерывался, как после тяжелой физической нагрузки. — Мы научились очень нужным вещам.

— Она многое сказала тебе, — проговорил Лето. — Мы обсудим это потом.

— Нет. Мы сделаем это сейчас. Ты был прав.

— Мой Золотой Путь?

— Твой проклятый Золотой Путь!

— Логика бесполезна, если ее не подкрепить конкретными данными, — сказал он. — Но я…

— Бабушка приехала, чтобы проследить за нашим образованием и посмотреть, не заражены ли мы.

— То же самое говорит и Дункан. Нет ничего нового в…

— … простых вычислениях, — согласилась Ганима; голос ее окреп, она отстранилась от брата и оглядела освещенную предрассветными сумерками Пустыню. Эта внутренняя битва… эти знания стоили им ночи. Королевским гвардейцам, патрулирующим ограду, придется сегодня объясняться с начальством. Ничего, Лето побеспокоится, чтобы у них не было неприятностей.

— Тонкости люди чаще всего постигают только с возрастом, — сказал Лето. — Но чему обучаемся мы с помощью возраста тех, кто является нам в образах памяти?

— Вселенная, которую мы наблюдаем, это не застывшая в своем физическом облике Вселенная, — отозвалась Ганима. — Мы не должны воспринимать бабушку как бабушку вообще.

— Это было бы опасно, — согласился брат. — Но мой вопр…

— Есть и еще кое-что, кроме восприятия тонкостей, — продолжала Ганима. — В нашем сознании должно остаться место, где мы должны хранить то, что не можем предвидеть. Вот почему мать так много сказала мне о Джессике. В последние минуты, когда мы были в полном контакте, она очень многое мне сказала.

Ганима тяжело вздохнула.

— Мы знаем, что она наша бабушка, — заговорил Лето. — Вчера ты провела с ней несколько часов. Именно поэтому…

— Если мы допустим это, наше знание будет определять наше к ней отношение, — сказала Ганима. — Именно об этом предупредила меня мама. Один раз она процитировала бабушку и… — Ганима прикоснулась к руке Лето, — и я, словно эхо, услышала где-то на заднем плане голос бабушки.

— Предупредила тебя, — промолвил Лето. Неужели в этом мире не на что положиться?

— Самые смертельные ошибки проистекают из устаревших допущений, — сказала Ганима. — Вот что не уставала повторять мама.

— Но это же Бене Гессерит чистой воды.

— Если… Если Джессика снова вернулась в Общину Сестер…

— … то для нас в этом заключается главная опасность, — закончил Лето мысль сестры. — В нас течет кровь Квисатц Хадераха — мужской ипостаси Бене Гессерит.

— Они не оставят своих поисков, — сказала Ганима, — но они могут оставить нас. Они нас покинут, и инструментом послужит бабушка.

— Но это совсем другой путь, — возразил Лето.

— Да, они могут соединить нас, как супругов, но они не могут не знать, что такое спаривание приведет к рецессивным осложнениям.

— Эту возможность они даже не должны обсуждать.

— Особенно с бабушкой. Мне очень не нравится такой выход.

— Мне тоже.

— Однако не впервые королевскую родословную пытаются подправить…

— На меня такое решение действует отталкивающе, — содрогнувшись, произнес Лето.

Уловив это движение, она замолчала.

— Сила, — произнес он.

Брат и сестра были настолько сильно охвачены одними и теми же мыслями и чувствами, что Ганима тотчас поняла, о чем думал Лето.

— Сила Квисатц Хадераха потерпит фиаско, — согласилась с братом девочка.

— Если ее использовать таким образом, — сказал он.

В этот момент за спинами детей взошло солнце — день вступил в свои права, дохнув на Лето и Ганиму зноем. Растения под скалами обрели цвет. Серо-зеленые остроконечные листья отбрасывали длинные тени в лучах взошедшего солнца. Косой серебристый свет окрасил оазис у подножия утеса зеленью, перемежающейся золотистыми и пурпурными тенями.

Лето встал и потянулся.

— Итак, Золотой Путь. — Ганима обращалась в равной степени к себе и к брату, зная, как преломилось последнее видение отца в сознании Лето.

За увлажняющими занавесями послышался шорох и голоса. Лето перешел на древний язык, который служил брату и сестре для тайного общения.

— Л'ии ховр самис см'кви овр самит сут.

Именно таким было решение, которое они приняли с полным сознанием того, что совершают. В дословном переводе это означало: Мы пойдем вместе по смертному пути, хотя только один, вероятно, сможет вернуться, чтобы рассказать о нем.

Ганима тоже встала, и они направились в сиетч. Придворные стражи при виде приближающихся королевских близнецов поднимались и падали ниц. Брат и сестра проследовали в свои покои. Толпа расступалась перед ними, люди обменивались многозначительными взглядами со стражниками. Проводить ночи в уединении скал над Пустыней — было древним обычаем святых фрименов. Все, исповедующие Умму, практиковали такие бдения. Этим занимались Пауль Муад'Диб и… Алия. Теперь настала очередь королевских близнецов.

Лето первым заметил изменившееся поведение толпы и сказал об этом Ганиме.

— Они не знают, что мы решили для них, — произнесла девочка. — Они действительно этого не знают.

— Чтобы знать, нужны благоприятные обстоятельства, — сказал Лето, по-прежнему пользуясь древним тайным языком.

Ганима некоторое время молчала, формулируя свою мысль.

— Будущий траур по брату или сестре должен быть вполне реален — следует даже возвести надгробье. Сердце должно спать до тех пор, пока его не разбудят.

На древнем языке это утверждение было несколько свернутым, полным местоименных дополнений, отделенных от инфинитива, что позволяло каждой части фразы жить как бы своей отдельной жизнью, причем каждая часть имела свой особый, отчетливый смысл с тонкими, едва заметными отношениями между ними. Выразить эту мысль можно было так: «Они с Лето, отправляясь в путь, рисковали жизнью — фигурально или в действительности, что, в сущности, одно и то же. Результатом будет смерть, похожая на „ритуальное похоронное умерщвление“». Часть фразы содержала обвинение в адрес выжившего: действовать от имени живущего. Любой ошибочный шаг сорвет весь план целиком, и поход Лето по Золотому Пути кончится ничем.

— Очень деликатно сказано, — согласился с сестрой Лето. Он раздвинул занавеси, и они вошли в свою переднюю.

Прислуга, занимавшаяся своими делами, отвлеклась от них только на мгновение, пока близнецы шли к проходу, ведущему в апартаменты госпожи Джессики.

— Ты не Осирис, — напомнила брату Ганима.

— Я даже не буду пытаться им быть.

Ганима взяла Лето за руку и заставила его остановиться.

— Алия дарсатай хаунус м'смов, — предупредила она.

Лето внимательно посмотрел в глаза сестры. От деяний Алие очень дурно пахло, и бабушка не могла не учуять этот запах. Мальчик понимающе улыбнулся сестре. Она использовала смесь древнего языка с фрименским суеверием, призывая древнее племенное знамение. М'смов, гнилостный запах летней ночи, считался предвестником смерти от рук демонов. Изида же была богиней демонов смерти у народа, на чьем языке говорили сейчас близнецы.

— Мы, Атрейдесы, имеем репутацию храбрецов, — сказал Лето.

— Смелостью мы завоюем то, что нам нужно, — поддержала его сестра.

— Или станем просителями перед регентшей, — добавил Лето. — Алия будет очень этому рада.

— Но наш план… — непроизвольно вырвалось у девочки. Наш план, подумал брат. Она полностью приняла его.

— Наш план тяжел, как работа на поливе.

Ганима оглядела переднюю, которую они только что миновали и вдохнула душный утренний запах. Все чувства были обострены ощущением причастности к вечному началу. Ей нравилось, как Лето пользуется древним языком. Работа на поливе. Это было обещание. Он назвал их план именем черной сельскохозяйственной работы, такой же, как удобрение, ирригация, прополка, пересадка и подрезка. По воззрениям фрименов, те же работы выполнялись и на том свете — только там они касались возделывания души.