Страница 12 из 24
Да, комический штришок к портрету. Славянофилы, одержимые исконностью и посконностью, в свое время решили перейти от слов к делу и заняться наглядной агитацией. Боже упаси, никаких листовок, митингов и бомб! Они просто-напросто, потратив немаленькие денежки, пошили себе старинные одежды (века шестнадцатого, а то и ранее) и, облачившись в них, принялись важно разгуливать по улицам Москвы и Петербурга – отчего-то полагая, что простой народ тут же умилится, восхитится и воздаст им хвалу за духовную близость к корням и истокам…
Увы, разочарование оказалось жестоким… «Простой народ» ухитрился не опознать в господах славянофилах… славян! Простодушно полагал ряженых господ иностранцами среднеазиатского происхождения – персиянами, бухарцами, а то и индусами!
Я не шучу, господа мои! Именно так и обстояло, остались иронические воспоминания современников. Простонародье, лишенное высокой духовности, цинично глазело на диковинных пришельцев, собравшись толпой, и восклицало что-то вроде:
– Глянь, Мишка, персюки! Поди фокус-покус казать зачнут!
– Да нет, Вань, это точно казанские татары, шурум-бурум на продажу привезли…
Таков печальный итог славянофильской наглядной агитации за возвращение к пресловутым истокам…
Увы, далее смеяться уже не придется. Самая пора хмуриться.
Времена Александра II вдобавок ко всему печально славны еще и тем, что общественным сознанием все сильнее стали овладевать разнообразнейшие мифы, сплошь и рядом подменявшие в глазах людей картину реального мира.
Скажем, миф о русском крестьянстве как коллективном потенциальном революционере. Получившие некоторое образование молодые люди и девицы (сделавшие своим идолом «народ-богоносец») отчего-то всерьез поверили, что русский мужик только и мечтает, как бы свергнуть царя и зажить после этого своеобразной коммуной – с песнями трудиться на общественном поле, учредить деревенское царство всеобщего братства, где нет понятия «личная собственность»… И так далее.
Большая часть этих теоретиков реального мужичка в жизни не видела, разве что издали. Это они дурацких книжек начитались – и на основе чисто теоретических рассуждений судили о реальности.
Один такой теоретик построил в своем имении этакое общежитие, домину для совместного проживания полусотни семей – и попытались поселить там крестьян. Крестьяне, вслух не прекословя, выбрали ночку потемнее и запалили это общежитие к чертовой матери со всех четырех концов. Одни головешки остались.
Эти придурки так и именовались – «народники». Устроили знаменитое «хождение в народ» – переодевшись мужичками и прихватив кучу ими же сочиненных убогих брошюрок, пошли по деревням, искренне веря, что найдут там практическое подтверждение своих теорий.
Кончилось все печально, и очень быстро. Мужички охотно брали брошюрки – каковые, увы, употребляли на цигарки и в качестве туалетной бумаги. А послушав поучения о том, что царя нужно сбросить и зажить всем коммуною в общем доме, начали хватать товарищей народников и сдавать в полицию…
Казалось бы, если практика с теорией решительно не согласуется, следует от теории отказаться? Держите карман шире! На смену безобидным в общем бредням о том, что «темный народ» следует просвещать агитацией и книжками, пришли гораздо более кровавые идеи: если народ настолько тупой, что не понимает своего счастья, нужно его, питекантропоса, загнать в светлое будущее силой…
Обращаю особое внимание: большевиков как таковых еще не существовало вовсе. Будущие большевистские вожди безмятежно агукали в пеленках или, в лучшем случае, ходить учились…
И загремели динамитные взрывы. И началась револьверная стрельба – в том числе и по государю императору. Самое страшное даже не то, что никто не задумывался о случайных жертвах и нисколечко их не жалел (при взрыве в Зимнем дворце, устроенном Степаном Халтуриным, не пострадал ни один «тиран», зато погибло несколько десятков солдат и слуг). Самое страшное – что в массовом сознании, в «образованном обществе» эти бомбисты стали считаться героями…
Александр Герцен в своих мемуарах вспоминал старого француза, который, пообщавшись со странствующим по Европе революционером, сказал примечательные слова:
– Вы, русские, или совершеннейшие рабы, царские, или, простите мне это слово, анархисты. А из этого следствие того, что вы еще долго не будете свободными.
Герцен ничего не пишет о своей реакции, но ручаться можно – в глубине души он если не вознегодовал, то как минимум посмеялся. А ведь француз, чье имя осталось Истории неведомым, был, никакого сомнения, человеком большого ума…
И четко подметил свойство русского ума: шарахаться из крайности в крайность. Так, что зашкаливает…
Так уж случилось, что и год, и день, когда произошло, без преувеличений, эпохальное событие в истории России, известны достовернейшим образом – 31 марта 1878 г. Именно в этот день суд присяжных заседателей оправдал Веру Ивановну Засулич…
Предыстория такова. Точнее, не предыстория, а искаженное, вполне мифологическое описание предшествующих событий, которое намертво закрепилось в памяти людской…
Градоначальник Санкт-Петербурга (лицо, по тогдашним правилам выполнявшее и обязанности начальника полиции) генерал Трепов посетил тюрьму. Там он, совершив акт грубейшего произвола, приказал высечь политического заключенного Боголюбова, что и было моментально исполнено. Известие об этой гнусной расправе моментально разнеслось среди всех прогрессивно мыслящих, либерально настроенных людей и наполнило их сердца отвращением к царским сатрапам. Не в силах терпеть, юная девушка Вера Засулич записалась на прием к генералу Трепову и выстрелила в него из револьвера. Ее арестовали и судили…
Это почти что правда – но далеко не вся. Однако не будем забегать вперед…
«Царские сатрапы» дошли в своей тупой злобе до того, что устами прокурора обвинили Веру Засулич в покушении на убийство с заранее обдуманным намерением. Они в убогости ума своего полагали, что стрелять из револьвера в человека – это и есть заранее обдуманное покушение на убийство. Им и невдомек было, что означенный выстрел – «выражение протеста против действий генерала Трепова со стороны прогрессивной общественности».
Известный адвокат Александров, защищавший Засулич, разливался соловьем и проявлял чудеса словесной эквилибристики. По его глубокому убеждению, никакого покушения на убийство не было. Почему? Потому что генерал остался жив. Вот если бы он от выстрелов умер, это было бы убийством – но он-то остался жив, а значит, Засулич, стреляя практически в упор, вовсе и не собиралась убивать, а хотела ранить…
Я ничего не преувеличиваю и не искажаю – любознательный читатель может сам проверить по указанному в библиографии сборнику речей известных русских юристов…
А далее началось откровенное выжимание слезы из присяжных:
«Она была и осталась беззаветной рабой той идеи, во имя которой подняла она кровавое оружие. Она пришла сложить пред нами все бремя наболевшей души, открыть скорбный лист своей жизни, честно и откровенно изложить все то, что она пережила, передумала, перечувствовала… В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести – женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею…»
Адвокату не уступал прогрессивный журналист: «Головка ее упала на сложенные на пюпитре руки, и, пряча лицо в скомканном платке, старается девушка заглушить и скрыть свои рыдания, но худенькие вздрагивающие плечи ее рыдают. Слышатся всхлипывания и кое-где в зале.
Я тоже вытираю набегающие на глаза слезы, оглядываюсь назад на ряды публики и вижу такие же слезы на глазах у многих…»
В этой умиленной атмосфере всеобщего хлюпанья присяжные вынесли оправдательный приговор…
Этот случай – не просто недоразумение. Это – некий рубеж, этап, за которым кончилась одна жизнь и началась другая. Отныне все жили в другом государстве, по другим правилам. Потому что впервые (да притом под рукоплескания прогрессивной общественности) была словно бы выдана индульгенция, было постановлено: убивать из личных интересов или личной мести – очень плохо. Стрелять в людей ради идеи – не преступление, а доблесть.