Страница 3 из 39
При Сталине перед политиками, хозяйственниками, военными, деятелями культуры, равно как и просто перед рядовыми рабочими, крестьянами, интеллигентами стоял страшный выбор – приспособиться или погибнуть. Отказ от приспособленчества часто вел к физической гибели, особенно если человек не обладал широкой известностью или не вызвал, по каким-то необъяснимым порой причинам, личной симпатии со стороны Сталина. Личная же ненависть вождя была почти стопроцентной гарантией гибели. Но и те, кто приспособился, чаще всего тоже платили за это смертью, не физической, но духовной. Уделом Шолохова, Фадеева, отчасти Алексея Толстого, многих других стало творческое бесплодие, неспособность даже отдаленно приблизиться к своим прежним высоким достижениям. Горько звучат предсмертные слова Фадеева, обращенные к Хрущеву, но во многом применимые и к предшествующей эпохе: «Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено… Литература – эта святая святых – отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам народа… Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения… привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти – невежды».
Уделом уцелевших военных и хозяйственников было превратиться в простые винтики системы, лишенные самостоятельности. Потому-то, например, нельзя считать настоящими полководцами ни Жукова, ни других советских маршалов. Они были лишены главного, что делает полководца великим полководцем – свободы воли в принятии решений. Поэтому в Великой Отечественной войне мог быть только один Сталин, но для того, чтобы быть хорошим полководцем, ему недоставало военного опыта и образования и природных полководческих способностей. И, что еще важнее, его полководческий инструмент – Красная Армия, по выражению Иосифа Бродского, была мечом, который «вражьих тупей». И солдаты, и командиры этой армии были плохо обучены и не умели действовать самостоятельно. Поэтому, в частности, командиры фатально запаздывали с принятием решений на всех уровнях. Побеждать Красная Армия, представлявшая собой фактически плохо обученное ополчение, могла только очень большой кровью. Но хорошо подготовленная, профессиональная армия Сталину была не нужна. В такой армии он видел угрозу своей власти, так как она могла послужить опорой для «бонапартистского переворота».
При Сталине бюрократы, столь же активно вмешивающиеся в сферу прекрасного, были все же сильнейшим образом ограничены эстетическими и человеческими предпочтениями вождя. Ценой за то, что не угадал истинное намерение Сталина, могла быть жизнь нерадивого исполнителя. Хрущев же потакал самым примитивным народным вкусам, поскольку сам в эстетическом плане над ними нисколько не поднимался. Неслучайно любимым поэтом Никиты Сергеевича был Демьян Бедный. Главное же, Хрущев полностью отдал искусство на откуп бюрократов, над которыми уже не висел дамоклов меч репрессий. Такая же разница была и в экономике. При Сталине директора боялись репрессий и потому беспрекословно выполняли указания сверху. При Хрущеве же, когда самой страшной угрозой стало снятие с работы и перевод на нижестоящую должность, они позволили себе расслабиться.
И еще замечу, что проведению сталинской политики как в искусстве, так и в стране очень помогала зависть одних номенклатурных деятелей к другим, их соперничество за доступ к государственной кормушке. Ее дух отлично передает фрагмент из донесения Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД от 3 июня 1937 года о реакции артистов Большого театра на награждение орденами и присвоение почетных званий: «Мелик-Пашаев, дирижер ГАБТа, заслуженный деятель искусств: «Нет границ моему счастью. Я передать свой восторг не в состоянии. Я счастлив еще потому, что Небольсин (дирижер ГАБТа) получил меньше моего». А.Ш. Мелик-Пашаев, кроме звания заслуженного деятеля искусств РСФСР, получил орден Трудового Красного Знамени, а В.В. Небольсин – только орден Знак Почета.
Очень бы хотелось предложить апологетам Сталина совершить мысленное путешествие в прошлое лет так на шестьдесят-семьдесят и представить себе такую картину: их самих, господ кремлевых, жуковых, мухиных, пыхаловых, которых так любят все, бравые ребята в фуражках с синим верхом заталкивают в черный воронок, чтобы доставить до ближайшей стенки, а Берия или Абакумов ласково утешают плачущих родных и близких: «Время у нас сейчас такое, нельзя нам без сирот». И, кстати сказать, без сирот российское государство никогда не обходилось.
Я не собираюсь писать икону, пародию или карикатуру. Не парадный портрет, а по возможности объективный, хотя и не беспристрастный. Ибо свершения моего героя очень красноречивы и без труда поддаются вполне однозначной оценке, если убрать с них романтический имперский глянец. Недаром в рейтингах самых знаменитых злодеев XX века, выводимых в Северной Америке и Европе, за пределами России, Сталин устойчиво делит с Гитлером первое-второе места.
Детство и юность
6(18) декабря 1878 года в городе Гори Тифлисской губернии в семье сапожника Виссариона Джугашвили и его жены Екатерины родился сын Иосиф. Об этом была сделана соответствующая запись в метрической книге местного Успенского собора. Крестили новорожденного 17/29 декабря. Восприемником при крещении стал некий Михаил Цихитатришвили. В то время было принято праздновать не день рождения, а день ангела, т. е. день того святого, в чью честь человек был окрещен. Поэтому люди далеко не всегда помнили точную дату своего рождения. А в семьях простонародья нередко забывали и год своего появления на свет. Сталин в этом отношении не был исключением, колебался в выборе года рождения между 1878 и 1879-м, и в дальнейшем изобрел условную дату своего рождения – 9 (21) декабря 1879 года (хотя в первых своих анкетах и указывал 1878 год как год своего рождения). Впервые она была отмечена как государственный праздник в 1929 году, в качестве 50-летнего юбилея вождя. Подлинная же дата сталинского рождения была обнародована только в 1990 году историком Л.М. Спириным.
Фамилия Джугашвили упоминается в документах селения Диди Лило в 1819 году. Существует несколько версий ее происхождения. По наиболее вероятной из них, прапрадед Сталина жил в горах Мтиулетии (нынешняя Южная Осетия) и был очень хорошим пастухом. За это односельчане прозвали его «Джогисшвили», что значит «сын стада». Позднее «Джогисшвили» трансформировалось в «Джугашвили». По воспоминаниям матери Сталина, первоначальная фамилия предков ее мужа была Берошвили.
Прапрадед Сталина жил в Мтиулетии в конце XVIII века, когда в этой местности шла ожесточенная борьба между грузинами и осетинами. К какой из этнических групп принадлежал Джогисшвили, точно неизвестно. Однако, учитывая, что в дальнейшем его потомки селились в селениях, основанных осетинами, можно предположить, что он тоже был осетином. Кстати, по одной из версий, слово «джуга» в одном из диалектов осетинского языка означает «железо», и будто бы поэтому Иосиф Виссарионович в дальнейшем взял псевдоним «Сталин».
Первый Джугашвили, чье имя – Заза, точно известно, до того, как осесть в Диди Лило, жил в селении Гери в северной части Горийского уезда, недалеко от села Мерети. Его имя упоминается в показаниях священника селения Мерети Иосифа Пурцеладзе, данных им 8 декабря 1805 года после подавления антирусского восстания во главе с князем Элизбаром Эристави: «Я знаю и видел, что к сыну кулар агаси Элизбару хаживали осетины, жившие по ту и сю сторону… Элизбаром посылаемые люди были Джука-швили Заза и Таури-хата, но Заза чаще хаживал днем и приводил осетин по ночам». Замечу, что тот факт, что Зазу Джугашвили князь использовал для связи именно с осетинами, косвенно указывает на его осетинскую национальность.
Между 1812 и 1819 годами Заза Джугашвили (или его сын Иван) перебрался из селения Гери, принадлежавшего князьям Мачабели (в 1869 году оно насчитывало лишь 341 жителя – все осетины), в другое, более крупное осетинское село – Диди Лило, также пожалованное роду Мачабели. Здесь в 1850 году у Ивана (Ванно) родился сын Виссарион – отец Сталина. Он занимался сапожным ремеслом. После того как отец умер, а брата Георгия, владельца харчевни, убили разбойники, Виссарион во второй половине 1860-х годов подался в Цинандали, а потом в Тифлис. По преданию, распространенному среди односельчан, Бесо бежал от долгов и налогов, душивших ремесленников. В начале 1870-х годов он приехал в Гори для работы на обувной фабрике местного армянского купца Иосифа Барамова (Барамянца). Для своих 20 лет Виссарион Джугашвили был довольно-таки образован, по сравнению с другими ремесленниками. Он не только был грамотным, каковых в Тифлисской губернии было только 16 % населения, но и, кроме родного грузинского, говорил еще на русском, армянском и тюркском (азербайджанском). Отец Сталина живо интересовался поэзией и на память цитировал обширные фрагменты «Витязя в тигровой шкуре». У его сына наследственное увлечение проявилось в юности в стихотворчестве, но в зрелые годы он не только оставил писать стихи, но и, как кажется, утратил интерес к поэзии, которая превратилась для него в не более чем средство агитации.