Страница 64 из 93
Не могу удержаться все же, чтобы не привести парочку отрывков из этого отчета.
«33 ведущих коммерческих банка принимали участие в 454 биржевых крупномасштабных сделках, цель которых состояла в том, чтобы по искусственно вздутым ценам сбывать акции широкой публике.
Именно крупнейшие банки и крупнейшие корпорации выбросили на денежный рынок тот искусственно созданный избыток наличных, который сыграл роль „горючего в спекулятивном пожаре“.
Лица, контролировавшие эти банки и корпорации, – директор, администраторы и акционеры – внесли больше всего пожертвований в фонды избирательных кампаний обеих ведущих политических партий. Продолжение этой политики гарантировалось контролем господствующей верхушки крупного капитала над федеральной резервной системой».
Повторю еще раз: вот наглядный пример того, что получается, когда олигархи сажают в самое главное кресло своего человека, свою шестерку. И теперь я не могу отделаться от впечатления, что в свое время кто-то у нас все же вдумчиво изучал западный опыт – как раз тот, о котором я рассказываю…
Чтобы разгрести последствия правления Гардинга, понадобились годы, жертвы, усилия… И понадобился человек поистине незаурядный, без которого все могло сложиться хуже. Еще намного хуже, чем было в действительности в одной из богатейших стран мира, заведенной в трясину безудержной алчностью финансистов.
Не одна Россия усилиями богатых мародеров стояла у края пропасти. Там же оказались в 30-е годы и Соединенные Штаты…
3. Коммунист в Белом доме?
Давайте для начала освежим в памяти страницы русской классики – в частности, рассказ «Хорь и Калиныч» из «Записок охотника» Тургенева.
Заезжий городской барин-охотник встречается с двумя крестьянами, чьими именами и назван рассказ. Узнав, что барин и заграницей бывал, «любопытство их разгорелось».
«Калиныч от него не отставал. Но Калиныча более трогали описания природы, гор, водопадов, необыкновенных зданий, больших городов; Хоря занимали вопросы административные и государственные. Он перебирал все по порядку: „Что, у них это там есть так же, как у нас, аль иначе? Ну, говори, батюшка – как же“… Хорь молчал, хмурил густые брови и лишь изредка замечал, что, „дескать, это у нас не шло бы. А вот это хорошо – это порядок“».
Речь идет, если кто запамятовал, о самых что ни на есть простых мужиках из захолустной деревушки, крепостных (Хорь к тому же не умел читать, хотя менее серьезный Калиныч – умел). Тургенев после подобных разговоров составил себе следующее представление о русском человеке: «Что хорошо – то ему и нравится, что разумно – то ему и подавай, а откуда оно идет – ему все равно. Его здравый смысл охотно подтрунит над сухопарым немецким рассудком; но немцы, по словам Хоря, любопытный народец, и поучиться у них он готов».
К чему я клоню? К очень простой вещи: сдается мне, что собеседник Тургенева, неграмотный крепостной мужик, был гораздо толковее Егора Гайдара, экономиста по диплому, умевшего читать не только по-русски, но и по-аглицки…
Возможно, это кому-то покажется странным, но, чтобы доказать свое утверждение, я не стану приводить собственных аргументов, а подробно рассмотрю, как «лечил» американский кризис президент Франклин Делано Рузвельт.
Итак… Начало тридцатых годов Соединенные Штаты Америки встретили, пребывая в тисках жесточайшего кризиса. Началось все с биржи, когда рухнула гигантская пирамида неисчислимого множества акций, чья стоимость (искусственно задранная или столь же искусственно опущенная) не имела ничего общего с реальной стоимостью предприятий и компаний. Банкиры и финансисты, еще недавно превозносившиеся прессой как гении, ситуацию не удержали. Хотя самомнения было – хоть отбавляй. Сам Рузвельт вспоминал впоследствии, как вскоре после начала Первой мировой войны добрые приятели из банкирских и брокерских кругов убеждали его, что война не продлится и шести месяцев, «поскольку банкиры ее остановят».
Получилось несколько по-другому: война шла четыре года, и никакие банкиры ее не смогли остановить, как не сумели и справиться с кризисом…
Обесценились акции, а значит, превеликое множество людей не смогло вернуть банкам кредиты, бравшиеся как раз для биржевой игры. Зашатались банки, лишенные оборотных средств, – рикошетом ударило по промышленности, торговле, всей экономике.
Это были по-настоящему жуткие времена… По всей стране стояли заводы и фабрики. Безработных насчитывалось 17 миллионов – почти половина от общего числа тех, кого можно считать классическим пролетариатом. Ширились демонстрации. Национальный совет безработных, созданный в 1930 году, выводил на улицы огромные демонстрации, порой достигавшие полумиллиона человек. Их без малейшей политкорректности (изобретения самого позднейшего времени) разгоняли полиция и войска. В стычках в 1932–1933 гг. были убиты 23 безработных. 7 марта 1932 г. в городе Дирборне трехтысячную демонстрацию, не раздумывая, расстреляли из пулеметов. Американская компартия, тогда (как и теперь, впрочем) особым влиянием не пользовавшаяся, насчитывала в те годы 10 тыс. человек, но левые настроения были сильны: над гробами убитых висел огромный флаг с портретом Ленина, а оркестр играл русские революционные марши. Глупо считать это результатом «происков ГПУ». Даже серьезнейшая «Нью-Йорк таймс» писала в тревоге: «Вызывающие беспокойство экономические явления не только превосходят эпизоды подобного рода, но и угрожают гибелью капиталистической системы».
Летом 1932 года в Вашингтоне со всей страны собрались 25 тыс. ветеранов Первой мировой, требуя выплаты пособий. Это были отнюдь не леваки, наоборот: двое участников марша, заподозренные в «коммунизме», были убиты, а всем, кого подозревали в «левой агитации», без церемоний назначали 215 ударов солдатским ремнем по хребту.
Тем не менее полиция стреляла в разбивших в предместье столицы палаточный городок ветеранов. Двое убитых, несколько раненых. Потом в атаку пошла армия – регулярные части, которые вели генерал Д. МакАртур и его адъютант майор Д. Эйзенхауэр (те самые будущие знаменитости). В дело пустили не только пехоту, но армейскую кавалерию и даже легкие танки. В суматохе, когда власти громили лагерь, семилетний мальчик получил штыковую рану, а два младенца (ветераны вели с собой жен и детей) умерли от слезоточивого газа.
В сельскохозяйственных регионах массово развернулись фермерские волнения. Фермеры требовали повысить закупочные цены на сельхозпродукцию, урезать баснословные прибыли наживавшихся на их труде посреднических фирм, выдать пособия нуждающимся, прекратить продажу имущества разорившихся. Они блокировали поставку продовольствия в города, останавливая машины и даже поезда. Звучали даже предложения «устроить революцию, как в России». Сохранилось «типичное», как замечают историки, письмо одного из фермеров в Белый дом: «Отныне я навеки проклинаю финансовых баронов и сделаю все, что смогу, чтобы установился коммунизм».
Рузвельт в то время был губернатором штата Нью-Йорк. И, как достоверно известно, был совершенно согласен со словами известного публициста Уильяма Уайта: «Я боюсь одного: если корабль не выпрямится, экипаж выскочит и выбросит за борт всю офицерскую толпу в расшитых мундирах – демократов, республиканцев, решительно всех».
Примерно в то же самое время к Рузвельту явился некий «экономист», определенно предшественник Гайдара, и дал совет, который сам считал весьма ценным: единственная надежда побудить страну к изменениям и провести реформы – подождать, когда государственный корабль окончательно сядет на мель. Совершенно гайдаровская позиция: разрушить все до основания, а уж затем…
Рузвельт холодно ответил: «Люди не скоты, вы должны это знать». А вскоре в одном из частных писем в двух фразах высказал то, что можно смело считать сутью его программы и идеологии: «У меня нет никаких сомнений в том, что для страны пришло время на целое поколение стать радикальной. История показывает, что там, где это случается, нации избавлены от революции».