Кровь богов

В раздражении Гай Кассий поднялся на возвышение, но хотя теперь он и стоял рядом с Марком Антонием, консул выглядел куда выше и мощнее его. Прежде чем Кассий заговорил, Антоний наклонился к нему и прошептал:

– Ты победил, Кассий. Сейчас не время для сведения мелочных счетов. Легионы ждут похорон на Форуме.

Кассий какое-то время обдумывал его слова. Наконец, он кивнул. Брут стоял на прежнем месте, и его правая рука сжала воздух там, где недавно была рукоять гладия.

– Я благодарю консула Марка Антония за четкое и ясное изложение своей позиции, – начал Кассий. – И я с ним согласен. Порядок прежде всего, он важнее закона, важнее мира. Давайте проголосуем, а потом выйдем к людям и успокоим их. Мы почтим Цезаря в его смерти.

Сенаторы смотрели на Гая Кассия, а Марк Брут энергично кивнул: ему понравилось, как его сообщник взял инициативу на себя. О начале голосования или дебатов должны были объявлять специально предназначенные для этого люди, но, когда они поднялись со своих мест и направились к ростре, Кассий заговорил вновь, игнорируя их присутствие. В это утро он не хотел никаких задержек, не хотел, чтобы выступал кто-то еще до того, как они покончат с самым важным. Брут начал расслабляться.

– Те, кто за полную амнистию Освободителям Рима, встаньте, чтобы вас пересчитали, – призвал Кассий.

Генерал увидел, как толстяк Бибул с блестящим от пота лицом вскочил на ноги с энергией молодого человека. Остальные последовали его примеру мгновением позже. Те, кто уже стоял, как Марк Антоний, подняли правую руку. После короткой паузы Кассий с облегченным видом кивнул. Его тоже постепенно покидало напряжение.

– Кто против? – задал он следующий вопрос.

Сенаторы сели, все разом, как один человек, и никто не поднялся вновь. Брута это даже обидело. Половина этих людей прекрасно знала, что жизнью и богатством они обязаны Юлию Цезарю. Их семьи дружили между собой, они поднимались вместе с ним. Он выбирал их сам, одного за другим – людей, которым доверял, которых хотел видеть рядом с собой. Но они не решились постоять за него, даже в смерти. Брут, конечно же, разочаровался в них, хотя прекрасно все понимал. Они хотели выжить и полностью отдавали себе отчет, куда дует ветер. Тем не менее Цезарь заслуживал лучшего в свой последний день в этом мире.

Брут вновь покачал головой и почувствовал, как потрескивает на руках запекшаяся кровь. Недалеко от здания сената на Форуме был фонтан, и ему захотелось вымыть руки. Пока Кассий поздравлял Сенат с принятым решением, Брут выскользнул в солнечный свет, взял свой меч у солдат, медленно спустился по ступеням и направился к фонтану.

Там уже собралась толпа, мужчины и женщины в ярких одеждах. Брут чувствовал на себе их взгляды, но не поднимал глаз. Он знал, что новость успела распространиться по городу. Его сообщники и не пытались ее скрыть.

Он потер руки, опустив их в ледяную воду, которая поступала по акведуку с далеких гор по сужающимся свинцовым трубам, чтобы выплеснуться, чистой и сладкой, здесь, на Форуме. Кто-то ахнул, увидев красное пятно в воде у рук генерала, но тот ни на кого не обращал внимания.

– Это правда? – внезапно спросила какая-то женщина.

Брут поднял голову, потом потер мокрыми руками щеки, чувствуя жесткую щетину. На женщине была стола из дорогой материи, обнажающая загорелое плечо, волосы ее были элегантно забраны вверх серебряными заколками. Красотка, глаза подведены сурьмой, как у куртизанки. Генерал задался вопросом, как много других римлян по всему городу задают этот же вопрос.

– Что, правда? – переспросил он.

– Что божественный Цезарь мертв и его убили? Ты знаешь? – Темные глаза горожанки блестели от слез, когда она смотрела на человека, смывающего кровь с рук.

Брут вспомнил удар, который он нанес совсем недавно – и в то же время в другой жизни.

– Я ничего не знаю, – ответил он, отворачиваясь.

Его взгляд скользил по Капитолийскому холму, словно он пытался увидеть отсюда просторное здание театра Помпея. Лежало ли тело Цезаря все еще там, на мраморных скамьях? Они не отдали никаких приказов насчет убитого. На мгновение Брут почувствовал, как у него защипало глаза от мысли, что Юлий сейчас находится там, совсем один и всеми забытый. Они долго, очень долго были друзьями.

Часть первая

Глава 1

Гай Октавиан Фурин поморщился, чувствуя, как скалы жгут ноги сквозь тонкие сандалии. Пусть Рим и заявлял, что с ним в Грецию наконец-то пришла цивилизация, до горных деревень она точно не добралась. Вдали от побережья люди относились к незнакомцам с недоверием, а то и просто враждебно. Даже обычная просьба разрешить воспользоваться колодцем встречалась хмурым взглядом и захлопнутой перед носом дверью. А солнце продолжало жарить, сжигая шеи. Октавиан вспомнил, как улыбался, когда местный претор говорил ему, что в Греции есть места, где у молодого римлянина шансов выжить не больше, чем у сборщика налогов. Конечно, претор преувеличивал, но ненамного.

Пришлось остановиться, чтобы вытереть с лица пот. Местность была дикой, каньоны напоминали пропасти. Октавиан глубоко вдохнул, внезапно осознав, что теперь он будет вынужден идти пешком. Местные мальчишки получили бы огромное удовольствие, наблюдая, как три римлянина со стертыми ногами ищут украденных лошадей.

Взбиравшийся по склону молодой человек держался настороже, ища следы группы оборванцев, которую преследовал вместе со своими товарищами. Поначалу вверх уходила только одна тропа, но потом они вышли на развилку, а через какое-то время – еще на одну. Октавиан не знал, известно ли бандитам, что их ловят, или они просто разделились, специально решив возвращаться домой разными дорогами, растворившись в горах, как это делали их предки не одну тысячу лет. У него закололо в боку, и он поднялся на цыпочки, чтобы заглянуть как можно дальше. Ему так и чудился лучник, затаившийся в какой-нибудь расщелине. Стрелы полетят до того, как его обнаружат.

– Скажите мне, если что-нибудь увидите, – обратился Гай Октавиан к своим спутникам.

Гай Цильний Меценат фыркнул и махнул рукой, обводя голые скалы.

– Я не следопыт. Насколько мне известно, они могли пройти здесь со стадом коз час тому назад. Почему бы нам не вернуться к основному отряду и не продолжить поиски оттуда? Не так я собирался проводить время в отпуске. Рассчитывал, что будет больше вина и меньше… карабканья по горам, – пробурчал он, когда они добрались до большого скального уступа.

Тропа исчезла, и при подъеме сандалии скользили по камню. Солнце по-прежнему яростно припекало, небо слепило яркой синевой. Все трое сильно потели, а единственная фляга с водой давно опустела.

– По крайней мере, местные жители знают эти горы, – продолжал Меценат. – Они знают, где искать.

Октавиан не стал тратить силы на ответ. Склон становился все круче, и, в конце концов, ему пришлось пустить в ход руки, чтобы не свалиться. Теперь они карабкались по скалам в полном смысле этого слова. Юноша учащенно дышал. Добравшись до гребня, он посмотрел вниз, чтобы определить лучший маршрут для спуска. Лабиринт серых скал уходил вдаль. Если тут кто-то и жил, так это ящерицы, которые убегали из-под ног чуть ли не при каждом шаге.

– Ты хочешь, чтобы я стоял и наблюдал, не ударяя пальцем о палец, чтобы помочь им? – внезапно спросил Октавиан. – Изнасилование и убийство, Меценат. Ты видел ее тело. Разве мы поступили бы честно, позволив нескольким фермерам преследовать бандитов, а сами стояли бы в стороне, подтверждая все то, что говорят о ленивых римлянах? Пошли!

Он мотнул головой, указывая, каким путем они доберутся до дна каньона, и начал спускаться. Теперь скалы, по крайней мере, иногда прикрывали их от солнца, хотя потом оно снова находило их.

– Что мне до мнения греческих крестьян? – бормотал Цильний Меценат, но тихо, себе под нос, чтобы не услышал Октавиан. Он происходил из такого древнего рода, что даже отказывался называть себя потомком близнецов, вскормленных волчицей и основавших Рим. Волчица, говорил он, принадлежала его предкам. Когда они с Гаем Октавианом впервые встретились, Меценат исходил из того, что его новый знакомый знает Цезаря, поэтому обычный знатный римлянин не произведет на него впечатления. Но со временем он осознал, что Октавиан воспринимает его, Мецената, именно так, как тот сам себя и характеризовал. И как выяснилось, не очень-то это было просто – соответствовать столь высоко поднятой планке. Цильний чувствовал, что Октавиан не вполне понимает, в чем смысл благородного происхождения. Важно не кто ты сам, а кем были твои предки. И молодому патрицию никак не удавалось пошатнуть в друге эту простую веру. Октавиан Фурин познал бедность, потому что его отец рано умер. А раз уж он думал, что высокорожденный римлянин всегда храбр и честен, Меценат не хотел его разочаровывать.