Страница 135 из 138
- Княже!..
- Чего изволите, ваше султанское величество? - шрам на щеке воеводы побагровел, как свежая рана, синева глаз стала стальной, плеть в руке подрагивала.
Олекса моргнул, снова тряхнул кудрями и вдруг единым духом осушил огромный кубок, трахнул им о ковер, отвердел взглядом.
- Ух!.. Теперь казни, княже, коли заслужил!
Рука Боброка расслабилась, он крякнул и рассмеялся.
- Счастье твое - отчаянный ты, Олекса. И другое счастье - я, а не князь Владимир застал тебя в сем непотребном виде.
- Победа же, государь!
- Я што тебе велел?
- Все взять и ничего не трогать.
- А ты?
- Дак это… - Олекса потупился. - От них не убыло. Им же для удовольствия. Што они знали-то со старым мурзой?.. Вон там, в синем шатре, - девицы прямо цветики. Ихний казначей, старый мерин, самых молоденьких да красивых покупал. А на што? Говорят, приедет, заставит раздеться догола - танцуйте ему! Сам же присядет на корточки посередь юрты, высматривает да языком цокает. Вот ведь какой вражина, а?
Боброк с Хасаном расхохотались.
- Я их трогать не велел, девицы ж! Там и наши две были - тех отпустил, а полонянок тебе дарю, государь.
- Ты, однако, добиваешься плети, Олекса, - Боброк нахмурился. - Баб - в отдельные юрты, вино - вылить до капли. Стражу - усилить. Сейчас же пришлю дьяка - переписать все добро и полонянок. Сей курень объявляю общей добычей войска, как и Мамаев. К утру чтоб все было на колесах и во вьюках.
- Слушаю, государь.
- Проверю. Найду хоть одного из твоих в непотребном виде, сотским тебе не бывать.
Кинув короткий взгляд на забившихся в углы женщин, князь круто повернулся и вышел. В юртах затихли голоса, караульные были на месте, у большого костра суетились одни евнухи, прибирая ковры, скатерти и посуду.
- Победа разлагает войско, князь, - сухо заговорил Боброк по дороге к лошадям. - И рад бы дать им волю - пусть забудутся от кровавого дела, да как бы полк не погубить.
- Я знаю Орду, государь. Я считал тумены - Мамай все их бросил в битву. Орда бежит и теперь, дикие кочевники - тоже.
- Ты молод, князь, - покачал головой Боброк. - А я уж сед, и немало той седины от вражьего коварства нажито. И мы с тобой не знаем, где теперь союзнички Мамая, что замыслили. Пока не соединились с большой ратью, пиров не будет. И мы ведь не Орда. Наш человек, пока трезв, - золото, а подопьют, глядишь, начнут припоминать ордынские обиды - быть беде. До утра глаз не сомкну, службу проверять буду… Теперь показывай невесту…
XIII
Нестерпимо давило в бок тупым и жестким, черная бездна то сжималась, то разверзалась перед самым лицом, грозя бесследно проглотить Ваську Тупика, он срывался в нее, но неведомая сила выбрасывала его назад, туда, где тяжесть и боль, где дышать невозможно в сырой духоте земли, крови, человеческой и конской плоти. "Со святыми упоко-о-й…" - тянул вдали дребезжащий голос с гнусавинкой, Васька знал, что отпевают его по ошибке, хотел бы крикнуть, что великий грех отпевать живого человека, но где взять воздуха для крика? Что-то очень важное - важнее боли и страха, важнее самой жизни Васьки Тупика, по которой вдали справляют тризну, - не переставало мучить; оно, это важнейшее, было рядом, но Васька никак не мог припомнить… Далеко-далеко заржал конь, его ржание внезапно приблизилось, и кто-то, вроде бы за глухой стеной, отчетливо сказал:
- Ах, леший! Не дается и не уходит… А хорош, зверина!
- Видать, хозяин где-то тут, - ответил другой. - Ну-ка, я попробую…
Конь опять тревожно, пронзительно заржал, и Васька содрогнулся: Орлик! Он вспомнил все сразу. И тогда страшным усилием воли заставил себя удержаться на краю вновь открывшейся бездны, такой желанной и жуткой. "Государь!" - вот что мучило его. "Государь подо мной, спасать надо!" Он лежал грудью на спине великого князя, сталь оплечья врезалась ему в щеку, лицо стягивало липким, усыхающим, в бок упирался чей-то закостенелый локоть, сверху давили мертвые тела. Васька со стоном начал освобождать придавленную руку и скоро уперся одной ладонью в землю, пытаясь приподняться, вывернуться из-под тяжких трупов; черный мрак кинулся на него, и он вскрикнул.
- Эй, Петро! - позвали вдалеке. - Тут кто-то стонет, может, наш?
- Ну-ка, отвалим лошадь, - отозвался знакомый голос. - Вон татарин шевелится, возьмем - тож душа живая.
Снова заржал Орлик, пробудив Ваську, он застонал, и вдруг тяжесть отвалилась, свет ударил в лицо, ослепив.
- Мать моя! Да тут боярин ранетый, и другой под ним.
Сильные руки подняли Тупика, понесли куда-то.
- Жив, боярин? С победой тебя, брате!
Васька увидел бородатые лица ополченцев, проглотил соленую горечь, освобождая горло.
- Ребята! - и поразился слабости собственного голоса, но мужики услышали и наклонились. - Государь… там, подо мной был…
Ратники тотчас оставили его, кинувшись к разобранному завалу, подняли тяжелое тело Димитрия. Со всех сторон сбегались люди; подобрав полы и размахивая кадилом, семенил незнакомый Ваське попик. Тупик сел на окровавленной, прибитой траве, Димитрия положили рядом.
- Дышит, живой государь наш!
С князя сняли тяжелую броню, он застонал, шевельнул рукой, открыл мутные глаза. Сзади раздался громкий топот, - оставив оборванный повод в руках незадачливого ловца, к Тупику мчался Орлик, стеля по ветру пышную гриву. Стал рядом. Васька лишь тронул его наклоненную морду, следя за хлопотами попа над государем - ему смачивали лицо и грудь водой, пытались поить. Внезапно Димитрий отвел руку попа и сел, удивленно оглядываясь.
- Что?! - и, сморщась от боли, схватился руками за голову.
- Победа, государь! Победа, Димитрий Иванович. - Поп заплакал, целуя колени князя. И тогда Димитрий оторвал руки от головы, дико огляделся, схватил маленького попа в объятия и начал целовать. Неожиданно легко встал, обнимал ратников, увидел Тупика, подошел, наклонился:
- Живой, Васька… Спасибо тебе, что живой.
Сам помог Тупику встать, обнимая за плечи, осмотрел поле, не вытирая слез.
- Запомните это, братья. Запомните и расскажите детям… Кто забудет, в том нет и никогда не было русского сердца.
К государю сходились ратники, посланные собирать раненых, от Смолки приближался конный отряд Никиты Чекана, которому Вельяминов поручил разыскать государя.
- Ты еще слаб, Василий, - сказал князь. - Вижу, те крепче мово досталось. Отправляйся в лечебницу, а Орлика отдай пока мне. Скоро верну, только поправляйся. Где мой доспех?
Ратники бросились помогать государю облачаться в помятый панцирь, потом посадили на Васькиного коня. Он сам тронулся навстречу дружинникам, чтобы в их сопровождении явиться перед полками, которые сейчас в боевом порядке стояли на Красном Холме, кроме засадного, ушедшего в погоню за Ордой. Тупику помогли сесть на телегу - их прислали из лагеря множество, чтобы вывозить раненых. Голова гудела, в спине росла жгучая боль, - видно, на него наступила лошадь. Через минуту тряска стала невыносимой, он велел вознице остановиться, слез сам, медленно побрел к лагерю, время от времени присаживаясь отдохнуть на убитых лошадей. Он шел той страшной дорогой, где тумены Орды смяли крыло большого полка, полоса мертвых тел расширялась и казалась нескончаемой. Раненых успели подобрать, если кто уцелел здесь под тысячами бешеных копыт, но отделить своих убитых от чужих еще не успели, русские воины часто лежали в обнимку с ордынскими, и остывшая кровь врагов перемешалась в одних лужах и ручейках. Хотел было омыть лицо в знакомом бочажке, где утром, после встречи с Таршилой, поил коня, и оторопел: вода была мутно-красной - кровь сочилась из земли Куликова поля. "Вот он какой, "медовый сбор", получился, ребята! Где вы все теперь?" Увидел двух ратников невдалеке, знакомое почудилось в одном из них, и Васька повернул. Они стояли, опустив обнаженные головы, перед убитыми, сложенными рядком на небольшом возвышении, и не повернули голов. Один, молодой, плечистый и рыжеволосый, держал в поводу вороного татарского коня под узорчатым кованым седлом, другой, постарше, с проплешиной в шевелюре, с повязкой на лбу, скорбно опирался на большую рогатину. Наконец старший оборотился, и Тупик узнал мужика из звонцовского отряда, да и парня тоже припомнил.