Страница 90 из 120
Князь ни с кем не советовался, только приказывал, необычно жестко и необычно кратко, как изменить направление движения, отправив в прежде определенные полкам станы не более четырех-пяти сотен, но сделать это так, чтобы создалось полное впечатление, будто встал на свое летнее стояние весь полк. В проводники же к новым станам давал своих бояр.
Даже Федору Шереметеву, первому воеводе полка Правой руки, с которым Михаил Воротынский был связан ратной дружбой, не раскрыл всего замысла. На вопрос князя: «Иль задумка какая неожиданно появилась?» — ответил:
— Появилась. Только не неожиданно. Станы новые для полков с ранней весны Ертоул ладил. Они уже готовы. Пока это все, в чем дозволяю я себе открыться. Необессудь, друже. Настанет час, обо всем поведаю. Поклонюсь низко, чтобы исполнил ты мною назначенное безропотно. России ради. А пока занимай стан на Наре выше Серпухова и поставь такую охрану вокруг, чтобы никто не смог перебежать к татарам, когда Девлетка подойдет.
Более долгий разговор получился с первым воеводой Сторожевого полка. И это естественно, ибо полк предстояло дробить на две части, одна из которых сядет в монастырях под Москвой, вторая — с приданными городовыми казаками и ополченцами будет разбросана по всем переправам через Оку.
— На каждой переправе рыть рвы в рост человека, и землянка чтоб была для каждой десятки. Не один день сидеть предстоит. Месяц, а то и два. Раскаты ладить, осыпи. Чтоб все чин-чином. Ертоул пришлет помощь, но невеликую. У ертоульцев дел по горло. Повелю добавить еще посошных людишек.
Уточнив лишь кое-какие детали, первый воевода Сторожевого полка заверил:
— Все, князь, исполню, как велишь. Не сомневайся.
— Самое главное, хорошо это запомни, чтоб в тайне осталось, что в монастыри под Москвой ратников отрядил. Самых верных тысяцких туда пошли, да без огласки отправь. Пусть все остальные ратники считают, будто весь полк на переправах.
— Не сомневайся, князь, — заверил еще раз воевода. — Иль разумения нет у меня.
Поясно поклонившись, шагнул из шатра. Вдогон услышал:
— Зови первого воеводу Передового полка.
Князь Андрей Хованский вошел с совершенно нескрываемым неудовольствием: его, первого воеводу Опричного полка, а не земского, что к тому же и по численности даже не меньше Большого полка, зовут после воеводы Сторожевого. Его, князя Хованского, сам государь поставил на полк, и это должен бы помнить главный воевода.
Не поклонился. Кивнул лишь небрежно, с подчеркнутым высокомерием.
Князь Михаил Воротынский воспринял это высокомерие с досадой, но не стал сразу же ставить воеводу на место. По-доброму предложил:
— Садись, князь. Разговор долгий предстоит. В ногах правды нет…
— Верно сказываешь: в ногах правды нет, только вон сколько времени проторчал я у тебя под порогом на ногах.
Вновь пропустил князь Воротынский мимо ушей обидную реплику князя Андрея Хованского, повел разговор о деле.
— Стоять полкам в сей год наметил я по-иному. Твоему полку сработал тайный стан. Половину туда уведешь, я сам провожу, вторую половину раздели по отрядам и поставь за заставами Сторожевого полка поодаль от переправ. Верстах в пяти, а то и чуток подальше. Особенно крупно встань у Сенькиного перевоза, у Дракина брода и у Телишова…
— Мой полк Передовой, — резко возразил князь Хованский. — И не мне по оврагам сидеть или спину Сторожевого оберегать!
Не вдруг обрубил князь Воротынский заносчивого воеводу — заносчивы были тогда все опричники, коих царь поставил на целую голову выше земских, — помолчал, обдумывая, как ловчее ответить, чтобы понял Хованский всю неуместность пререканий и исполнял бы приказы точно и с прилежанием. Потом заговорил. Жестко, словно вбивал колья для тына:
— Запомни, князь! Я не потерплю непослушания! Непоймешь, заменю тебя Хворостининым! Ясно?!
— Меня сам государь первым поставил!
— Ведомо мне это! Но ведомо, как и тебе, иное! Сколько крови пролилось ратников и пахарей по вине воевод, споривших перед сечами о главенстве. Так вот, я, как главный воевода Окской рати, как слуга ближний государя, чин, князь, не в пример твоему, предупреждаю тебя, князь: я подобного не потерплю! А перед государем ответ мне держать!
Помолчал, утихомиривая гневность свою, и, теперь уже мягче, вновь заговорил:
— Тебе государь наш Иван Васильевич сказывал, верно, что Девлет-Гирей замыслил, какую рать собрал на нас? Нет? Худо. Так вот, слушай: если он верх возьмет, не быть больше России. Князей и бояр русских — под корень. Воевод, кто не обасурманится, тоже — под корень. Сам в Кремле сядет, а на все наши города правителями царевичи, мурзы и князья ханские собраны. Не данницею Россию идет сделать, а ханствовать в ней. Как в свое время Мамай намеревался.
— Ну, Мамай — иное дело. Он же не чингисид. Ему в Орде править не дозволено было, вот он и решил сесть на трон в Москве…
— Верно. Только и Девлетка такое же наметил, хотя он чингисид. Тогда, как он считает, Астрахань и Казань его станут, а Орда снова в Золотую превратится. Тогда и замысел Чингисхана достичь берегов великого западного моря можно будет выполнить. Так что не только о России мечтает Девлетка, но и о иных странах, что за нашей спиной. К тому же — не одинок он. Османцы его поддерживают, генуэзцы к нему внаем идут… И вот, спрашиваю я, позволительно ли нам в такое время шапки ломать?
— Но я должен знать обо всем, что ты, князь, задумал. Иначе какой же я первый воевода Передового полка.
— Поведаю. Тебе одному из всех первых воевод. Только поклянись Богом, что никому до времени ничего нескажешь.
— Клянусь Господом Богом! Слово твое останется со мной до смерти.
Михаил Воротынский поверил клятве, хотя она исходила из уст царского опричника, а для них не было ничего святого — известно это всей Земле Русской необъятной, до самых до захолустных деревушек.
— Рискованно, — высказал свое отношение князь Андрей Хованский, выслушав подробнейший рассказ главного воеводы. — Очень рискованно. Но — великомудро. При малых силах самое то, что нужно. — И еще раз уточнил: — Мой полк, выходит, — главный стержень замысла.
— Верно понял. Сумеешь раздразнить хана так, чтобы он на гуляй-город хотя бы пару туменов пустил, тогда он точно в петлю угодит, сам того не заметив.
— Сделаю, князь, все, что смогу.
— И даже больше того…
— И даже больше. И то сказать: дюжина тысяч отборных ратников, не шуточки какие. А уж распорядиться ими, поверь мне, я сумею.
— Ведомо то мне. Воевода ты видный, не из замухрышек. И правая рука твоя, князь Хворостинин, тоже не лыком шит. Третий, — Богдан Вельский, — молодо-зелено, но, надеюсь, тоже не подведет, особенно если ты навалишь на его плечи посильную ношу. Только, князь, не забывай того, как предки назидали: не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати. И еще помни, что темники ханские и ногайские крепкие ратники, а войско ведет не хан, а Дивей-мурза. Да у руки его — Теребердей-мурза. Это тоже многого стоит. Так что в себя верь, только без верхоглядного зазнайства.
— Нелюбы мне, князь, слова твои эти, не сосунок я в ратном деле, но на ус намотаю тобой сказанное. Только еще раз я тебе слово княжеское даю: положись на меня, как на самого себя.
Что ж, еще один верный соратник, от которого, к тому же, очень многое зависит. Если не самое главное.
Полки Окские двинулись в путь лишь после обеда следующего дня. Основные их силы — тихо, глухими перелесками, с хорошими разъездами по бокам и тылу, меньшая же часть, показная, шла обычными путями, не таясь от людского глаза, как это делалось все годы, когда же стали приближаться к своим полковым станам, городки многолюдные проходили по два, а то и по три раза одними и теми же сотнями, стараясь делать это в сумерках.
Может быть, то была излишняя предосторожность, но, как считал князь Михаил Воротынский, кашу маслом не испортишь. Он и воевод полковых сумел убедить, чтоб не спустя рукава пыль в глаза пускали. Вот те и старались.