Молодинская битва. Риск

Дивей-мурза махнул рукой, и тут же в полусотне шагов от девлетгиреевского дастархана вспыхнуло десятка два факелов, осветив повозку с впряженными в нее стрельцами. Камчи со свистом хлестнули по спинам несчастных, и тяжелая, груженая повозка надрывно тронулась и медленно стала приближаться к пирующим вельможам.

Даже в неярком свете факелов было видно, как вспыхнули завистью взоры многих сановников. Да, впечатление это произвело потрясающее.

Дивей-мурза, гордый собой, ждал, когда повозка приблизится, затем, взмахом руки остановив ее, продолжил свою речь:

— Вы сами, мой повелитель, сможете убедиться, что посылает раб ваш, князь Иван, казакам.

Девлет-Гирей, отхлебнув бузы и закусив куском сайгачины, с трудом поднялся и, покачиваясь, пошагал к повозке. Нукеры поспешно откинули холстину, и глаза хана налились кровью.

— О! коварный! Хотевший называться братом! Мы заставим тебя, князь Иван, слизывать пыль с наших сапог.

— Повелите, светлый хан, своим туменам, как окончится пир, направить морды коней на Москву, — вкрадчиво вплел Дивей-мурза свой совет в гневный всплеск ханский. — Успех обеспечен. Вы, мой повелитель, переправитесь через Оку раньше, чем подойдут к ней на летнее стояние русские полки. Мы налетим внезапно и сделаем то, что сделали в свое время Мухаммед-Гирей и брат его Сагиб-Гирей, надолго подрубив крылья князьям московским. Аллах благословит нас на священный поход против гяуров, и мы, вашей крепкой рукой, разрушим Москву, обретем большое богатство, много пленных. Князь Иван признает себя вашим, мой повелитель, рабом…

— Да будет по твоему совету! Такова моя воля! Такова воля Аллаха!

Дальше все шло так стремительно, что ни ципцан, ни нойон, верные друзья Воротынского, не посчитали возможным хоть как-то его оповестить. Когда рать выходит в поход, впереди ее рыщет множество разъездов, которые могут перехватить гонцов. Оправдан ли риск? Нет, не оправдан: даже если на несколько дней раньше получит князь Воротынский весть, он не успеет оповестить всех воевод крепостей на реке Оке, как тумены Девлет-Гирея начнут переправу через нее.

Поход стремительный, без тяжелого снаряжения, без обременительного обоза. Даже караваны верблюдов и вьючных лошадей выйдут позже, лишь через несколько дней, и своих обычных для приема пленников и награбленного стоянок достигнут тогда, когда Девлет-Гирей уже подступится к Москве.

Совет Дивей-мурзы был еще и тем хорош для хана, что он действительно давал возможность крымским туменам выйти к переправам через Оку раньше того, как русские полки займут свои ежегодные станы и изготовятся к ожиданию возможного вторжения татар. Так, собственно, и вышло. Когда Девлет-Гирей подвел к Оке свое стотысячное войско (несколькими крыльями), полки русские еще шли к Коломне, Тарусе, Кашире, и только сам царь Иван Васильевич с опричным полком встал уже в Серпухове, на подходе к которому находился и Большой полк. Когда Девлет-Гирей подступил к Туле, жители Серпухова Русин и Тишков, бежавшие от зверств своего царя, сообщили об этом хану, ничего не скрывая. И то, что города русские опустошены мором и голодом и что рати у царя очень мало, убеждали хана, что царь не сможет быстро получить помощь. Они надеялись, что крымский хан окружит Серпухов, пленит, а то и лишит жизни царя-кровопийцу. Девлет-Гирей, однако, не очень-то поверил перебежчикам, посчитав, что они просто-напросто хотят замедлить его стремительный бег, дать возможность Москве подготовиться к обороне. Он решил обойти Серпухов, раз там уже находится рать.

Что сделает Серпухов, если падет Москва?!

Мог бы Иван Васильевич со своим опричным и Большим полками встретить передовые отряды крымских войск, задержать их на день-другой, а к тому времени подоспели бы все остальные полки к месту сражения: Правой руки — находился совсем рядом, в дневном переходе, Левой руки — в двухдневном переходе, почти вместе с ним подтянулся бы и Передовой. Сторожевой бы тоже ненадолго от них отстал. Вот и набралась бы изрядная сила, способная встать стеной; но Иван Васильевич давно был не тем царем, для кого благо государства ставилось выше личной безопасности, как было это в молодые его годы. Он даже не подумал о встрече крымцев, а кинулся наутек со своими опричниками в Александровскую слободу, но даже и там не остался и ускакал еще дальше — в Вологду.

Главный же воевода не нашел ничего лучшего, как повернуть все полки к Москве, чтобы там встретить татарское войско и дать ему бой.

Расчет в общем-то был верный: пока крымцы переправятся, полки успеют вернуться и занять оборону на выгодном рубеже.

Они и в самом деле успели, но, как оказалось, собрались не на славный бой, а на бесславную гибель. И виновником ее стал главный воевода князь Иван Вельский. Он почему-то решил встретить крымские тумены не перед царственным градом, выбрав для этого ладное место, а в самой Москве.

На первый взгляд в этом, казалось бы, главный воевода был прав: втрое меньше русских войск, чем татарских, к тому же татарские ратники не мастаки вести бои на улицах, где каждый дом становится крепостью; но эта выгода стала бы выгодной, не будь Скородом, Белый город да и многие дома Китай-города деревянными. Вот этого-то и не взял в расчет князь Иван Васильевич, и никто из воевод его не поправил. Все с готовностью принялись распределять ратникам участки обороны. Сам князь Вельский и второй воевода Большого полка Морозов встали на Варламовской улице. Это место было выбрано потому, что здесь находился дворец главного воеводы, который он и постановил сделать своей ставкой.

Князья Мстиславские и Шереметев с полком Правой руки изготовились к встрече крымцев на Якиманской; князь Владимир Воротынский и воевода Татев получили участок обороны на Таганском лугу против Крутиц; а опричный дворянин Темкин с дружиной опричников расположился на Неглинной. И еще тысяча опричная, воеводой которой стараниями Малюты был поставлен Богдан Вельский, встала на Ярославской дороге, чтобы прикрыть путь к Сергиевой лавре.

У русских полков в достатке было рушниц, пищалей (особенно много полевых, на колесах, что давало возможность перемещать их в ходе боя) и огнезапаса к ним, так что не хлеб и соль ждали татар в Москве, а огненный смерч.

День целый полки отдыхали, набираясь сил и мужества для кровавого пира. Тихим ясным утром в праздник Вознесения Господня Девлет-Гирей подступил к Москве. Остановился в нерешительности перед частоколом и китаями,[216] видя за ними множество стволов пушечных и рушниц, готовых к стрельбе. У хана не было с собою ничего, чтобы ответить огнем на огонь, только конница стремительная да стрелы меткие. Он не сомневался, что русские в конце концов будут уничтожены, но сколько они погубят славных крымских воинов. Вот он и посчитал, что нужно крепко подумать, стоит ли рисковать. Не лучше ли, постояв с частью туменов здесь, остальные отправить в окрестности Москвы разграбить и пожечь их, набрать побольше полона и уйти обратно, не потеряв ни одного воина.

И тут вновь, в самый нужный момент, заговорил Дивей-мурза:

— Главный город гяуров, мой повелитель, ляжет к копытам вашего иноходца с очень малыми для нас потерями, если вы пошлете две или три сотни отважных джигитов с огненными стрелами. Вам, мой хан, останется только смотреть из царского охотничьего дворца в Воробьеве, как горят в огне непослушные твои рабы.

— И мы сможем тогда послать многие тысячи карать огнем и саблей гяуров вправо и влево?

— Да, мой повелитель, поблизости много богатых селений и даже городов.

— Ты, как всегда, даешь разумный совет.

Девлет-Гирей не стал ожидать, когда смельчаки кинутся выполнять его приказ. Он со всей своей свитой и тысячей нукеров поскакал в село Воробьево, чтобы оттуда, с высокого берега Москвы-реки, лицезреть распаляющее его гордыню зрелище.

Пока Девлет-Гирей скакал в Воробьево, его меткие смельчаки, большая часть которых погибла от дроба рушниц, сделали все же свое черное дело, сухие крыши домов моментально запылали от впившихся в них горящих стрел. Вот уже дым зачернил небо, укутал солнце, факелами запылали дома, взметнувшиеся вихри понесли языки пламени дальше и дальше от Скородома в Белый, а затем и в Китай-город. Ратники и горожане, смешавшись, метались среди горящих домов, ища спасения; многие устремились к Кремлю, куда пожар не перекидывался, но все кремлевские ворота оказались наглухо закрытыми. Одно спасение: Москва-река, Яуза и Неглинка.

216

Китай — от кита — связка, пучок ветвей.