Молодинская битва. Риск

Вскоре все было кончено. Боголепный луг устлан конскими и людскими трупами, несколько сотен магометан побросали оружие и склонили головы перед победителями.

Все съестное, что находилось в остроге, навьючили на татарских боевых коней, сбили в стада коров, коз, овец и вместе с пленными отправили в стан к царю Ивану Васильевичу.

Доволен царь. Послал с гонцом свое ласковое слово воеводам и ратникам, призвал их потрудиться не хуже под Арском, покорить его непременно. Тогда, как считал царь, можно будет, благословясь, и Казань брать. Тылы обеспечены. Одно оставалось тревожным — ногаи. Царь, правда, посылал еще прежде к хану ногайскому посольство, и тот дал слово не вмешиваться в распрю. Но можно ли доверять безоглядно басурманскому слову? Вот и отправил Иван Васильевич, не ожидая возвращения Горбатого-Шуйского и Курбского из Арска, на Ногайский тракт Сторожевой полк и добрую половину касимовских татар во главе с Шахом-Али.

Хорошую зуботычину схлопотали в это же время русские ратники у Арских ворот, их неудача тоже повлияла на решение царя повременить с ударом по Казани.

Получилось это так: тур, предложенный боярином Морозовым, ертоульцы и посошники срубили и почти без помех собрали его. Затащили на сработанных для этой цели полозьях десяток тяжелых орудий да полусотню средних; на тех же полозьях, устроив гнезда, наладили подъем ядер. Нелегкая работа, ибо вес ядер для тяжелых пушек более сотни пудов. Дали первый залп из всех пушек, и радостью великою наполнились сердца пушкарей: дома рушатся, погребая заживо хозяев, а кто живым выбирается из развалин, тут же их достают болты самострелов или дроб рушниц. Одно спасение — скорей под стену.

Второй залп еще больше паники поднял в городе. Стоны и крики наполнили его.

— Башка! Боярин Морозов, воевода наш! — восторгались пушкари. — Попляшите теперича у нас. Ой, попляшите!

Постреляв, насколько хватило сил, решили пушкари передохнуть и потрапезовать, чем Бог послал. Ратники тоже за еду принялись. С малой дружиной отъехал в свой шатер, чтобы тоже отпраздновать великое дело, Михаил Воротынский, и не предупредил он младших воевод да сотников своего полка, чтобы держали несколько сотен наготове, не благодушествовали бы. Увы, коль скоро сам главный воевода беспечен, рать его вряд ли станет бдеть. Даже наблюдателя на высоком туре не поставили.

Чуть было не потеряли все, а жизней потеряли не одну сотню.

Нежданно-негаданно множество веревок, мелькнув в воздухе, толстыми змеями повисли со стены, и вот уже по ним заскользила вниз стремительно вылазка. Двинулись муравьями казанцы через тарасы, что прикрывали Арские и Ханские ворота, одновременно открылись Крымские и Аталыковы ворота, из которых понеслись на беспечных ратников Большого полка (многие даже доспехи поснимали) и пушкарей.

Так спешно и так тихо воеводы казанские подготовили вылазку, что диву давались россияне. Татарам было чего ради и спешить, и налетать так стремительно, ибо высокий тур с множеством пушек и со стрельцами угрожал им страшной угрозой. Им важно было во что бы то ни стало захватить тур, разметать его, втоптать в ров пушки, а если Аллах соблаговолит, то часть их уволочь в крепость. Казанцы в малое время окружили тур, влезли на него и бьются уже со стрельцами и пушкарями, которых у орудий — кот наплакал. Новые и новые волны накатываются на растерявшийся полк, чтобы он не смог прийти в себя. Необходимо было ему дать хоть немного времени, и князь Михаил Воротынский, еще не успевший снять доспехи перед трапезой, вскочил на коня и наметом понесся со своей малой дружиной наперерез казанским конникам, чтобы задержать их и дать полку собраться с силами.

Поспешили за Воротынским воевода Петр Морозов, князь Юрий Кашин и иные все воеводы, кто интереса ради, верно ли поступили, построив высокий тур, прибыли сюда посмотреть на действие орудий. По сравнению с татарской конницей их была горстка, но дерзость князей-воевод внесла перелом в сечу — увидев главного воеводу с рассеченной щекой, ратники его полка кинулись к нему на выручку, образовав плотное ядро, которое множилось быстро, и вот уже начало хоть и медленно, но упрямо протискиваться к туру. Придавали твердую направленность этому движению Морозов, Кашин и Воротынский, доспехи которых были уже изрядно посечены, а у князя Воротынского зияла косая рана через все лицо. Но разве воеводам было до ран, когда видели они, что казанцы, одержав верх над защитниками тура, сбрасывают с него пушки, скатывают ядра, рассыпают порох и ломают вороты.

Во что бы то ни стало тур нужно отбить. И это — главное. А раны заживут.

Увы, сполз с коня Морозов (его подхватили стремянные и вынесли из сечи), изрядно поранен Кашин (его тоже вынесли), неведомо, какие силы держат в седле главного воеводу, продолжавшего к тому же рубить саблей направо и налево, хотя удары его все более и более слабеют — оттеснить казанцев от тура никак не удается, и чем закончится бой, пока не ясно, хотя верится князю Михаилу Воротынскому, что царь видит, что происходит у Арских ворот и обязательно пришлет подмогу.

Верно, Иван Васильевич видел все и хорошо понимал, какое пагубное следствие может иметь этот проигрыш, хотя и малый: казанцы вдохновятся, русские ратники вновь впадут в уныние. Жаль и пушек, особенно тяжелых, с такими лишениями доставленных сюда. Недолго раздумывая, царь послал помощь. Она уже спешила. Дружины муромские, у кого особенно лютая ненависть к казанцам за их постоянные кровавые набеги на их землю многострадальную. У многих дружинников в полоне родные и любимые, у многих не единожды сжигали усадьбы и грабили трудом нажитое добро. Муромцы ударили дружно, казанцы не выдержали, побежали к Крымским и Аталыковым воротам, да так спешно, что их конники в панике топтали свою же пехоту.

Русские конники и пешцы кинулись было сечь убегающих, но князь Воротынский протрубил сбор. Не стоило подвергать еще одной опасности полк: увлекутся ратники погоней и попадут под губительный огонь пушек и рушниц со стен. И без того много русских полегло. Нужны ли еще жертвы?

Всю ночь и добрую половину следующего дня приводили в порядок тур, поднимали сброшенные пушки, и вот — громыхнул тур многоствольем, руша за казанской стеной дома и мечети, наводя ужас на жителей. Радостью отозвался в сердцах ратников тот пушечный залп, крики восторга прокатились по всем полкам, окружавшим город.

В те дни случилось еще два радостных события. Одно — такое же видимое всем, у всех на слуху: Арск пал, татарские отряды, выделенные городом для возмущения луговой черемисы, полностью разбиты, сами черемисы, похоже, вздохнули свободней, не принуждаемые теперь никем противостоять русским. Когда же у них скот и зерно не стали отбирать, а заплатили за припасы серебром, черемисы и вовсе успокоились. Опасность от земли Луговой для русского воинства отведена, все, кто из знатных, поддерживал татар, посечены или пленены. Более семисот пленников привели в стан.

Иван Васильевич поначалу хотел часть пленников казнить, а часть отпустить с миром, но потом передумал. Повелел до срока держать их под стражей. Ждал царь, как ответят ногайские ханы на просьбу правителей казанских о помощи. Еще больше засад разослал по дорогам, когда рать воротилась от Арска.

И вот наконец послы казанские перехвачены. Отписка ногайцев прочитана. Для всей рати это событие осталось почти неизвестным, а для царя и воевод — радость неописуемая: ногаи не захотели ссоры с Россией, не послали к Казани тумены, даже добровольцев не пустили. Что ж, руки развязаны. Еще раз предложить казанцам государя, если не внемлют разумному слову — пусть на себя пеняют.

Юный царь поступал как муж многоопытный не только в деле ратном, но и в дипломатии. Не велев чинить послам казанским худа, отпустил их в город с ногайской отпиской. Пусть узнают ответ. Возможно, задумаются.

Верно, в ханском дворце не только думу думали, получив неутешительную весть, но и схлестнулись в споре. Едыгар настаивал на том, чтобы покориться царю Ивану, князь же Чепкун Отучев, сеид Кул-Шериф и их сторонники (а их было много) стояли за оборону столицы ханства. Упорствовали неимоверно. А когда им донесли, что многие казанцы намерены покинуть город, иные уже бегут, Чепкун повелел стражникам никого за ворота не выпускать, а к неслухам применять силу, сечь саблями безжалостно. Как отступников от веры.