Страница 34 из 120
— Великое дело тобой совершено: своего государя и Россию, отчину его, от позора спас. Нет у Магметки шертной грамоты! Нет! Никакие мы ему не данники! — сделав малую паузу, продолжил: — Род ваш давно и с великой пользой служит отечеству. Родитель твой, воевода Нижнего Новгорода, при моем еще родителе спас город от татарского разорения. Много других малых подвигов совершил. Ты же славен тем, что по отцовой стежке шаг держишь. И вот мое решение: быть тебе с сего дня окольничим и боярином. Я так повелел, л дума присудила.
Горлатные шапки закивали в знак согласия.
Тем временем лицо Василия Ивановича посуровело. Да и тон изменился, когда он вновь заговорил.
— Теперь, бояре думные, суд стану чинить: отчего татар до Москвы допустили без сечи?! Отчего полками, на Оке стоявшими, не заступили путь ворогу?! Ваше слово, бояре.
Как и заведено, перворядным слово — ярославским да суздальским. Они, естественно, в обиде на царя, что главным воеводою речных полков поставлен был юнец Вельский. Хоть и племянник он царев, но покатили на него бочки без опаски: нерасторопен, неопытен в ратных делах. А затем князь Щенятев яснее ясного сказал:
— Князь Иван Воротынский, прискакавши из вотчины своей порубежной, тебе, государь, совет давал, куда полки рядить, ты не послушал воеводу башковитого, а князю Вельскому доверился. Ничего не велел ему менять.
Когда бояре наговорились досыта и почти каждый сожалел, что зря не послушали князя Воротынского, винили князя Дмитрия Вельского, что расторопности и ратной мудрости не проявил и что совершенно неоправданно двинул полки к Одоеву, Белёву и Воротынску, оттого не смог встать на пути Магмета-разбойника, царь спросил Вельского:
— Что скажешь, главный воевода?!
Вельский был краток:
— Как не послать полки в верховье, если гонцы из Воротынска прискакали с известием, что вся татарская рать в верховье?!
Ловко передернул. Из молодых, да ранний… Дальше у него еще ловчее вышло.
— А из Коломны я не велел трогаться. На поле, ясное дело, выйти цареву полку и дружине Воротынского непосильно было, а крепость отстоять вполне могли. Имея такую рать за спиной, Магмет-Гирей не вел бы себя так нагло. Князь Андрей не послушал меня.
— Отчего самовольство?! — вопросил грозно царь брата своего. — Иль ты главным воеводой назначен был?!
— На защиту Москвы вышли, посчитав, что татары не пойдут через Коломну. Гонец к князю Воротынскому прискакал с доносом, что татары у его вотчинного града стоят и все Верхнеочье заполонили. Когда же гонец из Коломны догнал нас и сообщил, что татарские тумены переправляются через Москву-реку, уже к Северке подступили передовые их разъезды, я хотел воротиться, только князь Иван отсоветовал. При гонце наш разговор шел. — Помолчал не много, чтобы царь и бояре осмыслили последние его слова, что при свидетеле, значит, упрямился князь Воротынский, продолжил. — Князь Иван иное предложил: встать с царевым полком и его дружиной в поле, тумены татарские ожидаючи. Только я рассудил так: поляжет не за понюх табака твой, государь, полк, а дружину князь Иван с собой привел лишь малую. Большая его удел оберегала.
Вот это — удар. Куда ниже пояса. И Василий Иванович сказал свое последнее слово:
— На Казенный двор[123] князя Воротынского. Оковать! Подобртые приказы исполняются без особой охоты, но моментально, чтобы не навлечь на себя опалу. И известие о случившемся тоже разнеслось мгновенно. Еще не успели князя Ивана Воротынского вывести из Золотой палаты, а дружинники, приехавшие с ним в Кремль и теперь ожидавшие, как и слуги других бояр, своего господина, узнали о постигшем их несчастье.
Сидор Шика бросил своим товарищам: «Побегу гляну!» И заспешил к Золотой палате. Дружинники и кучера других бояр окружили людей князя Воротынского, сочувственно расспрашивая их, не ведома ли им причина опалы, но те, обескураженные неожиданной вестью, ничего путного сказать не могли.
Вернулся Шика. Сообщил взволнованно:
— Увели! Сам видел. Я скачу к Никифору. Вы тоже уносите ноги, повременив чуток.
Сидор Шика взял в намёт[124] с места и, нахлестывая рвущегося из-под седока коня, вылетел из кремлевских ворот и, пугая редких уличных зевак, поскакал к княжескому дворцу.
У ворот, осадив коня, крикнул нетерпеливо:
— Отворяй!
Слуги заспешили, но Шика еще более нетерпеливо потребовал:
— Шевелись! Мухи сонные!
Намётом к дому дружинников. Крикнул Никифору Двужилу:
— Беда! Князя на Казенный двор свезли!
Никифор присвистнул и тут же распорядился:
— Возок запрягайте. Быстро. Коней всей дружине седлать. Я и Шика с возком едем, все остальные — следом. Да не все вдруг. Не более чем по полдюжине, да спустя небольшое время друг за другом. За Десной буду вас ждать.
Сам же размашисто зашагал к княжеским палатам и, еще ничего не сообщив княгине, не спросив ее, как дальше поступать, распорядился мамкам, словно сам князь:
— Княжича Владимира готовьте в путь. В дальний. Мигом чтобы!
Те начали было перечить, что, мол, как без указа княгини, но Никифор цыкнул на них грозно:
— Готовь, говорю, мигом! Иначе — посеку! — И взялся для убедительности за рукоятку меча.
Вышла на шум княгиня. Спросила:
— Что стряслось, Никифор? Отчего сына моего в путь готовить велишь, меня не спросивши? Иль князь приказал?
— Тебе, матушка, тоже, не медля, ехать надо. Возок запрягают уже. Супруга твоего, князя нашего, на Казенный двор свели. Окован.
Княгиня, ойкнув, опустилась на лавку. Заломила руки.
— О Пресвятая Дева Мария, заступница наша! Отчего такая немилость?!
А Никифор жестко:
— В дороге поплачешь, матушка! И Богородице помолишься. Теперь же недосуг. В чем есть, так и садись в возок. Дружинники догонят, прихватив все нужное в дороге. Пошли! Если тебе себя не жалко, княжича обереги. Не ровён час, государь своих людей за ним пошлет. Нам неведомо, отчего оковали князя. Может, он род Воротынских намерен истребить. Пошли, матушка. Не послушаешь, на руках унесу. Силком.
— Як Елене поеду. К великой княгине. К царице…
— Никуда не поедешь, пока не станет все ясно, — упрямо подступил к ней Никифор, будто хозяин-деспот, кому нельзя перечить. — Сказал: силком в возок снесу, стало быть — снесу. Не погневайся, матушка.
— Ладно уж, пошли, коль так настойчив ты. Бог знает, кто из нас прав. Возможно, ты.
Подчиниться она подчинилась, только первое желание кинуться к великой княгине Елене Глинской, возникшее сразу же, как оглоушили ее страшным известием, не отступало, а наоборот, чем дальше она отъезжала от Москвы, тем становилось более упорным.
Неожиданно, нарушив тягостное молчание в возке, княгиня заявила твердо:
— В Серпухове остановимся! Мне к Елене, княгине великой, нужно поспешить. Совсем худа не случилось бы с супругом моим.
— Поступай, матушка, как сердце тебе велит. Только совет мой тебе: хотя бы неделю повремени. Когда прояснится, сколь велика опала, тогда — с богом. А вот княжича, матушка, я тебе не оставлю. Не обессудь. Увезу в удел. Более того, на Волчий остров определю на то время, какое посчитаю нужным. Под охраной Сидора Шика станет жить. С кормилицей вместе.
Княгиня не возражала. Она все более признавала верность поступков стремянного, тоже опасаясь за жизнь своего первенца.
«Если в крамоле обвинят свет-Ивана, то и наследника может государь живота лишить!»
Княгиня была дочерью своего века и знала его жестокость. Только никак она не могла понять, в чем вина князя, супруга ее любимого. Служил государю со всей прилежностью и вдруг — опала страшная. Отчего?!
«Быть может, скрывал что от меня? Непохоже, вроде бы…»
Но и сам князь Иван Воротынский тоже не мог еще понять, в чем его вина, и не мог прийти в себя от столь неожиданного и страшного решения государя.
«За что?!»
В одном был он повинен перед царем, что оставил большую дружину в Воротынске, но велика ли эта крамола, сравнима ли с тем, что он сделал доброго для царя Василия Ивановича и Земли Русской. Не он ли, переметнувшись к родителю Василия Ивановича Ивану Великому, мечом доказывал полякам и литовцам свое право, вместе с другими князьями воевал города их с великой удачей. Не это ли помогло Ивану Великому добиться от Казимира[125] того, что признал он за русским царем земли перешедших к нему князей. За Русью по тому договору осталась не только его, князя, вотчина, еще и Вязьма, Алексин, Рославль, Венев, Мстислав, Таруса, Оболенск, Козельск, Серенск, Новосиль, Одоев, Перемышль, Белев.
123
Казенный двор — в Московском государстве центральное государственное учреждение, где хранились и откуда выдавались дорогие вещи, составлявшие царскую казну; в ведении были посадские торговые люди, сборы с них поступали в Казенный двор.
124
Намет — конский галоп.
125
Казимир IV (1427–1492) — великий князь литовский с 1440 г., польский король с 1447 г.