Страница 24 из 120
Не всю, однако, дворню порубили татары, молодых и пригожих девиц связали длинным арканом, чтобы уволочь с собой. Вьючных коней нагрузили под самую завязку, спины у бедных аж прогнулись, и не было татарам больше смысла обшаривать округу, поспешили они к основному стану тумена, чтобы передать добытое, а уже потом вновь кинуться на разбой. В новое место, еще никем не грабленное.
Ночью великий князь ускакал в Волоколамск, чтобы, находясь в безопасности, выяснить, откуда занесла нечистая сила нехристей, отчего князь Вельский не дал знать о налетевшей беде, не остановил супостатов на переправах. Обдумывал он и то, откуда снять полки, чтобы напустить их на крымцев. Но как ни прикидывал он свои возможности, никак не получалось быстро собрать в кулак внушительную рать.
«Прав был князь Воротынский. Ой как прав, — корил себя царь за то, что не поверил сообщению порубежного князя, посчитав это коварной затеей литовцев. — Хоть бы к Москве пару полков подтянул…»
Чего ж махать кулаками после драки. Положение серьезное, как начинал все более и более понимать Василий Иванович. Вполне возможно, что бить челом придется Мухаммед-Гирею. Принимать его условия мира.
В глубине души царь все же надеялся, что не Мухаммед-Гирей привел войско, а какой-нибудь султан налетел с двумя-тремя туменами, однако лучше кого бы то ни было знал, что никогда еще султаны не хаживали до Москвы: пограбят рязанские, тульские да калужские земли и — восвояси, дальше Серпухова никогда не проникали.
Выходило, по здравому рассуждению, крепкая гроза навалилась на царство русское.
Нет, гроза еще только подступала. Еще только первый гром прогремел, первый порыв ветра пронесся, тучи черные пока еще надвигались. Одна от Ногайского шляха, другая — от Казани. Когда они соединятся у Коломны, вот тогда заполыхают молнии, засвистит ураганный ветер, сметая все на своем пути. А русские полки окажутся раскоряченными, задерганными, будут не способны встать стеной в смертельной сече и погнать ворога.
В завершение всех неурядиц, еще и Коломна осталась без рати.
Как на лобное место, как на позор ехал понуро князь Иван Воротынский впереди малой своей дружины, вполне понимая, какую ошибку они совершают, самовольно оставляя Коломну, и не простится им это самовольство. Но что он мог предпринять? Не идти же супротив воли князя Андрея. Опала тогда неминуемая, а значит, ссылка или даже — цепи. Куда ни кинь, всюду — клин.
Молчаливо и хмуро рысил князь Андрей. Он поторапливал рать, задавая темп. Но не успели они миновать и половину пути, как догнал их на взмыленном жеребце гонец из Коломны.
— Татары через Оку переправляются, — осадив взмыленного коня с ввалившимися боками, взволнованно сообщил гонец. — По многим бродам и переправам. В Голутвине чуть было меня не перехватили. Спасибо жеребцу доброму. Вынес. Ушли мы с ним от погони.
— Откуда же в Голутвине?! — удивленно вопросил князь Андрей, но Воротынский не дал ответить гонцу, сам пояснил: — Казанцы это. Они повыше, должно, Оку и Москву-реку перешли, а Северка им — не препятствие. Ворочаться нужно. Либо здесь готовиться к встрече. Выберем место на холмах. Гуляй-город поставим.
— Воротиться в крепость можно ли? — спросил князь Андрей гонца, не обращая будто бы внимания на то, о чем говорил князь Воротынский. — Успеешь ли, пока татары крепость не обложат?
— Уж обложили, должно, — спокойно ответил гонец, — но если велишь, попробую. Только прикидываю, если что воеводе коломенскому хочешь повелеть, за мной вослед посылай еще гонца. Лучше — нескольких. Кому-то посчастливится пробраться.
— Значит, говоришь, окольцевали, — не столько спросил, сколько вроде бы молвил в подтверждение каким-то своим мыслям князь Андрей. — Значит, без боя не воротиться?
— Знамо дело, — согласился гонец. — Без боя не получится. Только прорубаться. Но не шутейное это дело, много их больно. Если, конечно, неожиданно…
Князя Воротынского бил по самолюбию этот разговор князя Старицкого с гонцом; Воротынский начинал понимать, куда клонит князь Андрей: возвращение в Коломну связано с великим риском, а стоит ли рисковать?
«Бережешь себя наравне с царем! — все более возмущался Воротынский. — Но зачем с гонцом речи вести?! Иль мы, два князя, не можем найти нужный исход?!»
Он ждал, когда князь Старицкий отпустит гонца, и собирался тогда предложить наиболее, как ему казалось, приемлемое решение, поэтому когда гонец, которому князь Андрей велел оставаться при царевом полку, повернул коня, Воротынский сразу же заговорил:
— Согласен, возвращение — дело рискованное. Если погибнем, не срамно нам будет, но если полонят? На малый откуп Магмет-Гирей не согласится. Такой потребует, уму непостижимо.
— И у меня такая же думка, — обрадовался князь Андрей неожиданной, как он посчитал, поддержке со стороны второго воеводы, а главное тому, что именно он предлагает не возвращаться. Вот это главное.
Воротынский тем временем продолжал:
— Советую тебе, князь, бери сотню из царева полка и — скачи в Москву. Оповестишь брата. Мне же, как я разумею, встречать нехристей. Продержусь, пока подошлет князь Вельский подмогу. Гонца, не медля ни мига, нужно ему слать. Из Москвы тоже подмога, думаю, поспешит.
— Не воеводово слово, князь. Не воеводово. Устоять ты — не устоишь, тут и к ворожее ходить нечего. Пока Вельский развернет полки, от тебя мокрого места не останется. А царь Василий Иванович для того ли мне свой полк вручил, чтобы я бросил его на погибель? К тому же, ведомо и мне, и тебе, что в Москве рати нет. Вот и прикинь: ни за что, ни про что царев полк и твою дружину положим здесь, еще и Кремль Магметке под ноги бросим. Добро, если Василий Иванович успеет покинуть стольный град. А ну не успеет? Что, по дедовой судьбе пойдет?
Отделаешься ли тогда еще одним Касимовым? Поспешим лучше, чтобы успеть, опередив татарву, подготовить к обороне Кремль.
Опоздал царев полк: посад пылал уже во многих концах. Совсем недолго, и разольется море огня по всем пригородам, тогда даже к Кремлю не подступишься ни с какого бока. Вот и спешили горожане во все кремлевские ворота, пока еще отворенные настежь, неудержимым потоком, прихватив с собой лишь самое ценное (если кто успел), да съестного на день-другой.
Князь Андрей вел по еще не пылавшим улицам царев полк к Фроловским воротам. Посадский люд нехотя расступался, пропуская ратников, но уже в Китай-городе пришлось дать работу плеткам.
— А ну! Расступись!
— Дорогу цареву полку!
В ответ сыпались обидные реплики. Не из ближних, конечно же, рядов, а издали: пойди разберись, кто крамольничает.
— Иль мечи зазубрились, что за стену укрыться спешат?!
— А сам царь, князь великий где? Сбег небось?
— Трусее зайца, как всегда! Своя шкура дороже нашей!
Проучить бы злословов, только ратники, глаза долу потупя, едут. Правда, она, как видно, острее сабель татарских.
Муторно на душе у ратников еще и оттого, что горит посад, сметает огонь все накопленное москвичами (в какой уже раз) за годы непосильного труда, и ничем они, воины, не могут помочь несчастным, среди которых есть родственники, есть друзья закадычные. Ратники-то знали, как близко супостаты, успели бы посадские за кремлевские стены, пока татарва не нагрянула. '
Бессилье гнетет.
Пожар тем временем разрастался, дым уже ел глаза, народ, словно обезумев, пёр во все кремлевские ворота, не проявляя никакого уважения к ратникам и даже не расступаясь под ударами плетей, которые, теперь уже с озлоблением, раздавали направо и налево стремянные князей Старицкого и Воротынского.
Пробились полк и дружина с большим трудом к Фроловским воротам, но за ними едва ли полегчало. Народу — тьма-тьмущая. Ни одной ярмарке таким многолюдьем не похвастаться. И каждый норовит устроиться основательно, понимая, что не на один день укрыли его от басурман кремлевские стены. Но не получалось привычной русской основательности, народ все прибывал и прибывал, не только с посадов, но и из ближних сел и деревень, устроившиеся семьи теснились, уступая безропотно места новым, и казалось, что вскоре уже не будет возможности людям даже сесть.