Страница 19 из 120
— В веже, что наверху дома для дружинников, попарно бдить, с самострелами, и пары сменять почаще. На остальных, угловых вежах и в надвратной — тоже попарно. Там без смены. На обед, если что. Не более.
Когда Шика вместе со старшим засады появился у стены, по гати уже двигались, плотно укрывшись щитами, казаки. По трое в ряду.
— Верно. Казаки. По щитам вижу. Не более полусотни, — определил Шика. — Семечки. — И спросил дружинников: — В болотину пустим или загодя встретим?
— Загодя. Разумней так. Если отступят, хорошо тогда. Если на рожон полезут, шаг, стало быть, добавят, поболее их в болотину угодит, пока задние поймут, сами попятятся. Тоже неплохо.
— Что ж, верный сказ. Но пока в стрельницы не высовываться. Когда махну рукой, вот тут и — давай.
Вместе со старшим припал Шика к щели, чтобы определить, когда самый раз будет болты каленые пускать. А у тех, у кого не самострельные луки, пусть пока хоронятся. Если нападающие в болотину поплюхаются, тогда — самое время для них наступит. А болтами из самострелов по тем бить, кто попятится, чтоб не вольготно им было пускать в ход луки свои. Глядишь, своих ратников удастся сберечь.
Как железные стрелы взвизгнули — наступающие казаки, словно подгоняемые плетьми, рванулись вперед, на штурм стены. Через убитых и раненых перепрыгивали, стараясь не наступить, что нарушало плотность строя, и второй залп самострелов еще больше прополол ряды наступающих. Но не остановил. Влетели первые шеренги в ловушку и сразу — по пояс. Цепко схватила их трясина, не выпускает, а каждая попытка выбраться усугубляет положение: если не шевелиться, болото засасывает медленней. Те, которые успели осадить себя, попятились, отстреливаясь, и Шика повелел:
— Не высовывайся зря!
Когда стрелы отступивших уже не долетали до стены, стрельцы взялись за дело, посылая меткие болты в запорожцев. Следом встали к стрельницам и лучники, чтобы не мучились бедняги, которых все одно засосет болото, а упокоили душу свою мгновенно. Еще можно было наносить урон пятившимся казакам из самострелов, но Шика остановил стрельцов:
— Хорош, будет с них.
У него зародилась мысль выпытать кое-что у запорожцев Дашковича. Подозрительным ему показалось, что нет на гати ни одного татарина. Крикнул зычно:
— Православные, чего это басурманы одних вас насмерть послали? Неужто не ясно вам?
Промолчала казачья ватага. Не задело, выходит. Шика тогда свой главный козырь, как он считал, выложил:
— Вас даже Ахматка-поганец и тот на произвол судьбы бросил. Где он?! Нет! То-то! Неужто совсем безмозглые у вас башки?
— Ты не лайся! Доберусь вот, пощупаю, что в твоей башке! — возмущенно крикнул задиристый казак. — Полетят с плеч кочаны ваши капустные!
— Вы на твердь ступите, когда рак на горе свистнет, — с усмешкой прокричал в ответ Шика. — Ты мне про Ахматку лучше скажи, где он вас, дураков безмозглых, бросил?
Меж собой заговорили казаки. Они сразу, как оставил их проводник, засомневались, так ли уж легка добыча, что их ждет, и почему за ней не идут сами крымцы, но атаман полусотни молчал, промолчали и остальные. Если бы он на круг попросил, тогда бы иное дело, тогда говори откровенно все, что на уме, а коль атаман не пригласил на совет, значит, знает больше их. Скажи ему о своем сомнении, отрежет: «Труса празднуешь? Иль не казак ты?!»
Оттого и помалкивали, но теперь — прорвало:
— В самом деле, ни одного татарина…
— Иль им легкой добычи не хочется?
— Что-то, атаман, не так, как следовало бы.
— Послать гонца нужно, вернувшись в лес. Мол, неможем осилить. Подмога, мол, нужна. Вот тогда — поглядим.
— Дело, — поддержали его предложение почти все. — Решай, атаман.
Шика не слышал разговора, но видел решительные жесты казаков и все более уверялся, что главные силы пойдут обходной тропой, и его уже начало беспокоить, отчего не скачет оттуда связной Данила.
А он там бился с татарами, забыв обо всем на свете. Сотня их сразу же, без заминки, поперла на укрепление, сооруженное наспех у берега. Прикрывшись щитами, шли уверенно, зная, что защитников за стеной мало. Когда Данила, оставив коня на полянке вблизи опушки, стал пробираться через ерник, услышал довольное восклицание:
— Что?! Не по нутру?!
Вынырнув из ерника, чуть было не столкнулся с шальной стрелой:
— Ого!
Было отчего вскрикнуть: татары уже в саженях пятнадцати, шаг их спор и безостановочен. На падающих от стрел защитников не обращают внимания, сами тоже стреляют непрерывно и метко. Трое дружинников, пораженные стрелами в горло, уже отдали Богу душу.
— Подмога? — радостно спросил один из дружинников появившегося сотоварища. — Много ли?
— Не будет подмоги, — ответил Данила. — На гати тоже прут. Я подсоблю малое время да к Шике с донесением поскачу.
— Не сдюжим.
— Это как — не сдюжим?! — возмутился Данила. — Нельзя не сдюжить.
Легко сказать: «Нельзя,» — но как выполнить? Татары оказались в таком положении, что выход из него остался один — вперед.
Тропу Ахматка нашел быстро. По следам. Как он и предполагал, подкрепление действительно было послано обходным путем. Но если в лесу по осевшему и потяжелевшему снегу идти было даже легче, чем по зимнему, пушистому, то как только они вышли на болото, где солнце хозяйничало вовсю, туговато им пришлось, хотя они ступали точно по следам, не отклоняясь ни вправо, ни влево. Первые шеренги, хотя и хлюпала под ногами снежная кашица, все же проходили, а в последних то и дело кто-либо проваливался. Сразу — по пояс. Вначале колонна ожидала, пока вытащат провалившегося, потом сотник распорядился оставаться для помощи одному или двоим, остальным не останавливаться. Если же проваливались и помогающие, оставлять их на произвол судьбы.
Особенно удручала татар последняя жертва болоту. Жадной трясине достался не только провалившийся воин, но и те, кто попытался спасти его. Потянули, бросив ему аркан, и — тоже по пояс. Последние шеренги, исполняя приказ сотника, начали обходить несчастных, но еще полдюжины из них оказались в трясине.
Сотник не велел спасать попавших в беду, только выговорил Ахматке:
— Ты ведешь нас туда, откуда нам нет обратного пути. Тем более с грузом.
— Обратно пойдем по гати.
Вот и пёрли татары, вполне осознавая, что отступать им некуда, что даже здесь, рядом с твердью, все они могут оказаться похороненными заживо. Они подбадривали себя криками:
— Кху-кху-кху!
— Ура-а-а-агш!
Расстояние сокращалось медленно, но упрямо. Вот уже выхвачены кривые татарские сабли, у дружинников блеснули в руках мечи, взметнулись топоры и шестоперы.
Храбры и ловки дружинники князя, только совладают ли они с сотней, хотя и поредевшей?!
Спохватился Данила-связной, нырнул зайцем в ерник, прыгнул в седло и понесся по тропе к охотничьему дому. Крикнул, подскакав:
— Готовься. Татарва может пробиться. Сотня их без малого.
Приукрашивал, конечно. Добрую половину сотня растеряла уже в болоте и в сече с дружинниками, но и полусотня — малая ли сила.
А Данила, оповестив защитников княжьего дома, скакал уже к засаде у гати.
Там было тихо. Казаки пока что не решили, как им поступить дальше: переть дуриком на смерть им не хотелось, но и возвращаться с пустыми руками они просто не могли. Темник их за это не помилует. Наказание же у та-. тар, как это повелось у Чингисхана и записано в его Джасаке, ставшем законом для всех монголо-татар, — смерть. Так что, куда ни поверни, везде — клин.
Кто-то предложил:
— Не переметнуться ли? Одной веры мы — православной.
— Не поверят, — отозвалось несколько голосов. — Их, должно быть, негусто на острове, а нас — немало. Поостерегутся.
— Что верно, то верно.
У Шики тоже возникла мысль переманить днепровских казаков на свою сторону, но, прикинув, рассудил, что рискованно. Что у них на уме. Сподручно ли ждать ежечасно удара в спину?
Однако и отпускать их назад не хотелось. Тогда ведь как может получиться: уведомятся татары, что гать разобрана, нагонят сюда посошного люда, собрав его из дальних сел и деревень (из ближних все в крепости) и заставят чинить гать. Не станешь же по своим стрелять. Они, конечно, за стену кинутся, закончив работу, но и татары полезут на их плечах. Каков будет исход тогда, никак не предскажешь. В рукопашной крымцы тоже мастаки.