Страница 14 из 35
Но это не было мазохистским безумием. Это было политическое шоу, полное смысла. Кланяясь этому жалкому татарскому хану, он как бы напоминал Руси, кто освободил ее от татарского ига, кто завоевал Казань и Астрахань, кто превратил некогда грозных ханов в жалкое посмешище, предмет для царских игрищ.
В следующем году игра наскучила, и царь убрал с трона ничтожного Симеона. Его дело было сделано: он напомнил о великих подвигах Ивана.
Разразилась катастрофа в Ливонии. После смерти Сигизмунда сейм избрал королем Стефана Батория — венгерского рыцаря, великого воина. Баторий нанес сокрушительные поражения ослабленной террором царя русской армии. Вскоре вся Ливония была покинута Ивановым войском.
Баторий пришел на Русь, осадил Полоцк. Царь с войском стоял недалеко от города, но (в который раз!) уклонился от боя. Полоцк пал.
Был осажден и Псков, но горожане героически оборонялись и не сдали город…
Начались трудные переговоры о мире. Баторий хотел получить уже не только Ливонию, но и русские города.
Враждующие стороны обменивались саркастическими письмами. Иван сообщал Баторию, что он, природный Государь, получил свой трон в наследство от прародителей, соизволением Божьим, а не «хотением многомятежной толпы». Так презрительно намекал он на избрание Батория королем. Но его противник тоже был силен в сарказмах — отвечал Ивану, что негоже тому гордиться и забывать, что он сын дочери польского перебежчика, изменника.
Так они и препирались. Иван корил Батория: дескать, вместо того чтобы договориться, он продолжает проливать кровь христиан. А Баторий отвечал ему, что знает способ немедля прекратить войну: пусть сойдутся они с Иваном один на один в битве рыцарской, кто выиграет — тот и победит. Иван на вызов не ответил.
Наконец заключили мир. Доблесть защитников Пскова спасла русские города, но всю Ливонию, когда-то им завоеванную, Иван потерял.
Мир со Швецией был еще унизительней: Иван лишился почти всего побережья Финского залива, земель, принадлежавших Великому Новгороду. Таковы были плоды кровавого самовластия, уничтожившего славных воевод. Слабость грабительского, развращенного опричного войска была доказана.
Личную жизнь царя после смерти Анастасии отражают его собственные слова из послания в Кирилло-Белозерский монастырь: «Горе мне, окаянному!.. Горе мне, грешному! В пьянстве, блуде и прелюбодействе живу…» Так с упоением, но без всякого преувеличения клеймил себя царь.
Но «не согрешишь — не покаешься», и все продолжалось… В преданиях Александровой слободы остались и необычные воспоминания о голых девах, в которых опричная «братия» стреляла из луков, и рассказы о более привычном применении голых дев. Если сопоставить все это с предыдущей его жизнью, то царь имел право хвастаться англичанину Горсею, что он «растлил тысячу дев».
В 1569 году умерла опостылевшая Мария Темрюковна, с которой царь перед ее смертью сильно ссорился. Не болела — и вдруг умерла. И почему-то вослед за ней был торопливо казнен ее брат… Царь, естественно, обвинил бояр в отравлении жены.
В октябре 1571 года он женился на Марфе Собакиной из коломенских богатых вотчинников, но уже через три недели она умерла. Царь поспешно объявил, что она была очень больна, хотя и было это невероятно — царскую невесту осматривал опытный лекарь.
В четвертый раз жениться он не мог по церковному уставу, но иерархам пришлось смириться — наложили на царя епитимью и позволили… Уже в апреле 1572 года он женился на Анне Колтовской. Не прошло и полугода, как красавицу отправили в монастырь.
В 1575 году пятая жена, Анна Васильчикова, умерла всего лишь через год после свадьбы, и женолюбивый царь стал опять свободен. В шестой раз (уже без венчания) он взял в жены вдову дьяка Василису Мелентьеву. Ее он вскоре постриг в монахини, так как заметил «смотрящу на Ивана Девтелева, князя, которого и казнил». Василиса приняла эстафету смерти от предыдущих жен — вскоре умерла.
В седьмой раз неутомимый царь женился на Марии Нагой. Дружками на свадьбе были Борис Годунов и Василий Шуйский — будущие герои Смутного времени. Так призрак грядущей Смуты появился во дворце…
Под конец жизни он превратился в развалину. Антрополог Герасимов, изучивший его скелет, нашел мощные солевые отложения на позвоночнике царя, которые должны были причинять ему острейшие боли, вызывая приступы ярости. Дурные болезни, постоянное обжорство и пьянство на пирах, неподвижность (он уже не мог садиться на коня) его доконали. Это был старик, которого порой даже носили. Но все еще страшный, кровавый старик..
Бесконечно меняя русских жен, Иван не уставал мечтать о династическом браке. После неудачного сватовства к польской принцессе решил он попытать счастья с принцессой шведской. Все та же мечта — породниться для союза в Ливонской войне.
Он захотел жениться… на жене находившегося в тюрьме шведского принца Юхана, вел переговоры с посадившим его туда королем Эриком. В Стокгольм на смотрины уже отправились русские послы, но в это время, к его сожалению, принц Юхан не только вышел из темницы, но и сам сел на трон, свергнув Эрика. Так что пришлось Ивановым посланцам объясняться с новым королем, заявлять, что невинного их Государя ввели в обман…
Пытался он породниться и с английской династией.
Все началось с попыток англичан захватить торговлю с Россией. В Лондоне была основана Московская компания, и, хотя несколько ее судов погибли (два потонули у берегов Шотландии и два — в Белом море), торговля началась.
Царь решил использовать этот великий торговый интерес англичан. Обожавший писать Иван начал забрасывать посланиями-предложениями английскую королеву Елизавету: «Отныне Англия и Русь должны быть во всех делах заодно». Он предложил заключить договор: королева должна запретить своему народу торговать с его врагами — поляками, позволить выехать в Московию корабельным мастерам «и везти им с собой на Русь пушки и оружие». И еще был примечательный пункт договора: «Если кто-нибудь, Иван или Елизавета, по несчастью своему вынужден будет оставить свою землю, то может жить в государстве другого без страха опасности, пока беда минует и Бог переменит его дела…»
Это был все тот же параноический страх возмездия…
Из Англии на Русь и прибыли двое, которым было суждено обратить на себя внимание грозного царя.
Один из них — некто Елисей Бомель (так его называли в Москве). На самом деле это был вестфалец Бомелиус, изучавший медицину в Кембридже и занимавшийся астрологией, да столь успешно, что лондонский архиепископ отправил его в тюрьму как чернокнижника. Откуда и забрал его на Русь Иванов посол, знавший любовь Государя к колдунам.
В Ивановом дворце астролог Елисей развернулся. Он готовил яды, которые избавляли Ивана от лишних казней (и, видимо, от некоторых из жен). Он стал царским любимцем и советчиком, его боялись и ненавидели… Но знавший толк в делах небесных вестфалец не понимал, как опасна любовь владык земных. В очередной раз муки царской совести потребовали жертвы — нужно было найти очередного виновника несправедливых казней… Во всем был обвинен Бомелиус — и в том, что изводил людей ядами, и в том, что «волхованием внушал царю убивать добрый народ»…
Летописец писал: «Был Елисей у него в приближенье любимцем… хотел отвлечь царя от православной веры… науськивал на убийство родов княжеских и боярских…» и колдовски внушал боголюбивому царю «бежать в Английскую землю, а остальных бояр побить».
И любимец царя Бомелиус был сожжен.
Другой пришелец из Англии был куда удачливей. Его звали Энтони Дженкинсон, и был он агентом Московской компании — одним из тех англичан, которые впоследствии завоюют для своей страны целый мир.
Европа, Африка, Русь — таковы маршруты путешествий этого неугомонного человека. Из Московии направился он в Азию: Бухара, Самарканд… Он принимал участие в сражениях, много раз был на волосок от гибели, но оставался жив. На сотнях верблюдов, без охраны, вез свои товары, разорялся и вновь обретал богатство. Только такую жизнь он ценил… В Лондоне он появился с черноволосой красавицей, которую представил дочерью хана и подарил королеве Елизавете.